Павел Вежинов.
Однажды осенним днем на шоссе
Перевод с болгарского
Белый стул был без спинки, и я почувствовал, что у меня от
долгого сидения онемела спина. Я пробыл здесь уже почти час, и
за все это время он ни разу не пошевелился на своем тесном
ложе. Может быть, поэтому простыня была совершенно несмятой,
как если бы под ней лежал не живой человек, а труп.
- Нет смысла, - сказал он утомленно. - Никакого смысла
во всей этой истории...
Я хотел возразить ему, но почувствовал, что мне его не
переубедить. Он немного помолчал, а затем снова заговорил, без
всякой связи с предыдущим:
- Все, что мы называли субъективной жизнью, все это, в
сущности, нечто нереальное... Как, например, нереальны облака,
отражающиеся в глади озера. Когда ветер поднимет зыбь и
отражение исчезнет, это ведь не значит, что исчезли и сами
облака... Все, что произошло на поверхности озера, - это
смерть без смысла и значения...
- И все-таки надо жить, - возразил я машинально.
- Зачем?
- Потому что это естественно...
- Очевидно, ты прав, - сказал он неуверенно. -
Естественно, но безрадостно. Появляешься из ничего, существуешь
и снова превращаешься в ничто. Другое дело, конечно, если
достигнешь цели, в которой заключается весь смысл твоей
жизни...
Я молчал. В комнате, большой, светлой, незаметно стемнело,
откуда-то донесся далекий гул. Его лицо оставалось все таким же
белым, с чистыми, гладко выбритыми щеками и вздрагивающими
рыжеватыми ресницами. Он перевел взгляд на окно и тихо сказал:
- Будет гроза, тебе надо ехать...
- Ничего, - ответил я. - У меня машина, ничего...
- Нет, ты иди... На шоссе будет скользко, это опасно. ..
Действительно, оставаться здесь дальше не было смысла. Я
чувствовал, как начинает рушиться даже то немногое, что мне с
таким трудом удалось укрепить в нем. Я встал и бодро протянул
ему руку, но он вяло улыбнулся и не подал своей.
- Иди, иди!
Доктора Веселинова я застал в кабинете; он сидел,
склонившись над рентгеновскими снимками. Один из снимков,
который он держал в руках, неизвестно почему напомнил мне
далекую, рассеянную в черном мраке галактику.
- Ну как, по-вашему, ему лучше? - спросил он, не
поворачивая головы.
- Кажется, лучше, - ответил я.
- Необходимо все-таки ему внушить... Без операции я не
гарантирую, что он выживет.
- Да, понятно, - сказал я.
Доктор наконец оторвался от снимков и поднял на меня
странные глаза оливкового цвета.
- Я рассчитываю только на вас, на ваше влияние. Его
душевные силы на исходе...
У меня заболела голова - от волнения и больничных
запахов. Когда я вышел на улицу, над горами действительно
висели черные грозовые тучи, но в ту минуту я не обратил на них
внимания. Неистовые маленькие смерчи крутились по асфальту
двора и разбивались о мою машину. Едва я тронулся, как по
стеклу застучали первые капли дождя, крупные, стремительные,
словно пули. Лишь тут у меня мелькнула мысль, что шины уже
очень изношены. Но я не особенно встревожился - после такого
трудного дня я чувствовал себя опустошенным. Дал задний ход,
выбрался на дорогу и неспешно поехал в гору.
Буря застала меня уже на первых километрах. Это была одна
из запоздавших сентябрьских бурь, разразившаяся с достойным
грохотом и треском. Смотровое стекло заливали такие потоки
воды, что пришлось остановиться. Я осторожно отвел машину на
обочину и выключил мотор. Дождь лил с прежней силой, громовые
разряды следовали непрерывно, один за другим. В Искырском
ущелье я попал однажды в такую же грозу, и мне это даже
понравилось. Все же на этот раз я хорошо сделал, что
остановился: по асфальту, словно река, неслись черные бурлящие
потоки воды, в которой время от времени отражались мертвенные
отблески молний. Рядом, почти сразу же за асфальтом, ничем от
него не отделенная, тянулась дышащая испарениями пропасть. Со
своего места я не видел, насколько она глубока, но можно было
не сомневаться, что моя машина на ее дне выглядела бы детской
игрушкой.
Я приоткрыл боковое стекло и пересел подальше от руля,
чтобы брызги не летели в лицо. Потом закурил сигарету и
откинулся на сиденье. Чувствовал я себя скверно, мысль о смерти
не оставляла меня. Мой друг примирился с ней, и это было самое
страшное. Хотя трудно было допустить, что можно примириться с
мыслью о смерти - по крайней мере мне это было непонятно.
От моего костюма все еще исходил больничный запах.
действуя мне на нервы. А что будет. если я вдруг двинусь прямо,
к самой пропасти? Каждый назвал бы это безумством. Но в таком
случае разве не безумство все, что мы совершаем в своей жизни?
Вот о чем, может быть, размышляет мой друг. По спине у меня
пробежала легкая дрожь, и я торопливо поднял стекло.
Гроза как будто стала утихать. Дождь, мутный, серый, еще
шел, но уже ослаб, его сносило ветром. Я снова включил мотор.
Видимо, где-то далеко на западе в плотном слое облаков
приоткрылось оконце, потому что на асфальте появились розовые
блики. Я снова двинулся по горной дороге, постепенно прибавляя
скорость. Я совсем позабыл про свои изношенные шины, колеса с
приятным шелестом несли машину по влажному асфальту. Розовых
отблесков становилось все больше, даже маленькие березовые
рощицы, что росли на склонах гор, казались красными.
Я проехал, наверно, километра два, когда увидел на дороге
человека. Заметил я его еще издали, он появился откуда-то
слева; брел, слегка горбясь, один в этом пустынном месте, и от
всей его фигуры веяло унынием.
Пока я смотрел на него со спины, он казался мне человеком
пожилым, даже старым. Сухощавый, плечи опущены, в морщинистой
шее чувствовалось напряжение, как у вола, который терпеливо
тянет куда-то свою повозку. Подъехав ближе, я увидел, что на
нем изношенные штаны и грубая брезентовая куртка. Замызганный
полупустой рюкзак болтался за плечами, словно незрелая, сбитая
ветром груша. Уже совсем было проехав мимо, я неожиданно для
себя остановился. Раньше я часто брал в машину случайных
попутчиков, но давно уже этого не делаю - то ли стал
равнодушнее, то ли просто обленился. Но тут все же затормозил.
Колеса пробуксовали, однако я снова не придал этому никакого
значения. Открыл дверцу и посмотрел назад на старика. В
сущности, стариком его назвать было нельзя - ему, наверно, еще
не исполнилось и шестидесяти, хотя кожа лица, сплошь
изборожденная морщинами, была грубой, обветренной, как у
заядлых грибников, шатающихся по здешним лесам.
Человек мельком взглянул на меня, но продолжал свой путь,
очевидно, не предполагая, что я остановился ради него. Я
обратил внимание на то, что он совсем не промок, видно, успел
где-то укрыться от дождя.
- Садитесь, - сказал я. - Если, конечно, нам по пути...
Он с сожалением взглянул на свои грязные ботинки.
- Я вам наслежу...
- Ничего, садитесь...
Человек, явно колеблясь, подошел к машине. Я открыл заднюю
дверцу, он сел, и опять я про себя отметил, что его просторная
куртка почти сухая.
- Спасибо, - сказал он негромко.
Однако рюкзака не снял, может быть, опасался, что, когда
выйдет из машины, забудет свои грибы. А может, вообще не привык
ездить в машине...
- Куда держите путь? - спросил я от нечего делать.
Человек ответил не сразу:
- Да так, иду просто... Куда ветер дует... Слова были
простые, обычные, но голос его удивил меня. Такой хорошо
поставленный, звучный голос мог принадлежать, скажем, бывшему
учителю гимназии.
- Вот и хорошо, - сказал я. - Я еду до
Владо-Тричкова...
- Да, я знаю, - проговорил он. - У вас там дача.
- Извините, может быть, мы с вами знакомы? У меня, к
сожалению, неважная память на лица.
- Нет, нет, мы не встречались, - ответил он. - Но я
однажды видел вас, вы стреляли из духового ружья...
Я вспомнил об этом случае с досадой и странным ощущением
вины. Действительно, года два назад я купил такое ружье для
сына, но решил попробовать игрушку, и кончилось тем, что я
перебил воробьев во всей округе.
- Да, правда, - пробормотал я недовольно. - Словно бес
в меня тогда какой вселился...
- Одна из страстей, которая исчезнет у людей в последнюю
очередь, - обронил он негромко.
- Какая страсть?
- Да вот эта - убивать.
Голос его прозвучал мягко, в нем не слышалось упрека.
- Ну, не все можно называть убийством, - возразил я
обиженно. - Ведь это же охота.
- Ну да, охота, - согласился он. - Но в конечном счете
гибнет живое существо...
Я обернулся и взглянул на него. Он показался мне усталым и
грустным; сидел, рассеянно устремив взгляд куда-то сквозь
стекло.
- Вы случайно не вегетарианец? - задал я дурацкий
вопрос.
- Нет, - ответил он. - Не вижу в этом никакого смысла.
Несколько лет назад, например, когда конь становился старым и
не мог работать, его сдавали на бойню. И все же в стране было
много лошадей. Теперь их сменили трактора... Что от этого
выиграли лошади? Разумеется, ничего. Может быть, лет этак через
двадцать кони останутся только в зоопарках...
- К сожалению, это так, - подтвердил я.
- Действительно, к сожалению... Блага, которые дает нам
природа, оценить по достоинству бесконечно трудно.
Я не ожидал услышать подобные слова от такого простоватого
на вид человека. И мне вдруг показалось странным, что я до сих
пор ничего о нем не знал и не слышал. Если он здешний, то я
должен был знать его в лицо. Во всяком случае, в нем было
что-то загадочное.
- Вы живете где-то поблизости?
- Нет, не совсем, - ответил он уклончиво.
- Мне подумалось, что вы переждали дождь дома. ..
- Почему?
- Ваша одежда была почти сухой, когда я остановил машину.
- Ах да, я и забыл, что вы интересуетесь криминалистикой,
- ответил он шутливо.
Это было уже слишком! Я снова обернулся к нему, и наши
глаза встретились. Ни у кого не видел я столь проницательного и
твердого взгляда.
И вдруг в его глазах мелькнула какая-то тень.
- Осторожнее! - воскликнул он.
В голосе его не слышалось испуга, и я не затормозил, но
тут же понял, что машину заносит. Я быстро повернулся,
взглянул, что там впереди, но машина уже начала скользить вниз
по длинному крутому склону, который терялся где-то за
поворотом. Она летела вниз, уже совершенно неуправляемая. Я
даже ахнуть не успел. Мне и раньше случалось впадать в полное
оцепенение, теперь я просто бездумно держался за руль, не
испытывая ни ужаса, ни отчаяния. Только понимал, что машина
сорвалась и летит в пропасть.
Именно летит - это, пожалуй, самое точное слово. Я помню,
что не успел даже зажмуриться в предчувствии страшного удара,
как вдруг с изумлением заметил, что машина плавно, будто птица,
проносится над бездной, вместо того чтобы рухнуть вниз. Я
только держался за руль, машина развернулась сама, колеса
легко, почти без толчка, коснулись асфальта.
С минуту я сидел словно в трансе. Первой моей мыслью было,
что все это происходит во сне. Но нет, на сон не похоже. Я
отчетливо вижу мокрые листья и грязь на асфальте, ручеек,
стекающий по изборожденному дождевыми потоками обрыву. Вижу
птиц, усевшихся на телефонных проводах, совершенно ясно слышу
пыхтенье паровоза, ползущего где-то в горах. Но яснее всего
вижу бездну справа от себя, с крутым обрывом, мутную,
взбаламученную после дождя реку. На сон не похоже, может это
