по дому в поисках ее тайных запасов, и немало жарких споров происходило
у них из-за того, что обычно считается общею собственностью. Они обитали
в ветхом, одиноко стоявшем, с виду даже вовсе необитаемом доме, который
всем своим обликом напоминал голодающего. Вокруг него росло несколько
красных кедров, которые, как известно, являются эмблемой бесплодия; над
его трубою никогда не вился дымок, ни один путник не останавливался у
его двери. Жалкая тощая лошадь - ее ребра можно было пересчитать с такою
же легкостью, как прутья рашпера <Рашпер - решетка для жарений дичи.>, -
уныло бродила на небольшом поле у дома, и тонкий слой мха, едва
прикрывающий находящийся под ним щебень, терзал и обманывал ее голод.
Выглядывая порой поверх изгороди, она жалобно смотрела в глаза прохожему
и молила, казалось, о том, чтобы ее взяли с собою из этой страны вечного
голода.
И дом и его обитатели пользовались дурной славою. Жена Тома была на
редкость сварлива, обладала вздорным нравом, неутомимым языком и тяжелой
рукой. Нередко можно было услышать ее пронзительный голос во время
словесных перепалок с супругом, и его лицо время от времени явственно
свидетельствовало о том, что эти сражения не всегда оставались чисто
словесными. По этой причине никто не отваживался вмешиваться в их ссоры.
Одинокий путник, заслышав внутри дома крики и брань, норовил прошмыгнуть
где-нибудь стороной, бросал косые взгляды на это царство раздора и
радовался - если был холост, - что не познал прелестей брака.
Уйдя однажды на порядочное расстояние от дома, Том Уокер решил
возвратиться кратчайшим путем - так по крайней мере ему казалось - через
болото. Как большинство кратчайших путей вообще, это была неудачно
выбранная дорога. Болото заросло большими мрачными соснами и хемлоками
<Хвойное дерево, весьма распространенное в США.>, иные из них достигали
девяноста футов высоты; поэтому даже в полдень в этих зарослях царил
полумрак, что делало их убежищем для сов всей округи. Тут было множество
ям и топей, лишь слегка прикрытых травою и мхом; их зелень нередко
обманывала неосторожного путника, и он попадал в трясину, где его
засасывала черная, вязкая грязь; тут были также темные замшелые лужи,
приют головастиков, исполинских лягушек и водяных змей, и лежавшие в
этих лужах наполовину затонувшие стволы гниющих сосен и хемлоков были
похожи на зарывшихся в грязь дремлющих аллигаторов. Том долго и
осторожно пробирался через этот предательский лес. Он переступал с кочки
на кочку, но это были не слишком надежные точки опоры среди глубокой
трясины, или ловко, как кошка, тщательно рассчитывая шаги, подвигался
вперед по стволам поваленных бурей деревьев, останавливаясь время от
времени при неожиданном вскрике выпи или кряканье дикой утки,
поднявшейся с какого-нибудь уединенного озерца. Наконец он достиг
участка твердой земли, которая, наподобие полуострова, была окружена с
трех сторон болотною топью. Это место было оплотом индейцев во время их
войн с первыми колонистами. Здесь они воздвигли нечто вроде редута, на
который смотрели как на почти неприступное укрепление и которым
пользовались в качестве убежища для своих жен и детей. От старого
укрепления, впрочем, не осталось почти ничего; разве только невысокая
насыпь, которая, разрушаясь, почти сровнялась с землей и успела порасти
дубами и другими деревьями, листва которых составляла резкий контраст
темным соснам и хемлокам, что высились на болоте.
Когда Том Уокер добрался до старого укрепления, было уже не рано,
близились сумерки. Он остановился, чтобы немного передохнуть. Всякий
другой постарался бы не задерживаться в этом глухом, навевающем тоску
месте, ибо в народе ходили о нем скверные слухи, порожденные рассказами
времен ожесточенной борьбы с индейцами; утверждали, будто именно здесь
происходили их колдовские шабаши и жертвоприношения в честь злого духа.
Подобные страхи, однако, были Тому Уокеру нипочем. Он отдыхал на
стволе сломанного хемлока, прислушивался к зловещему кваканью древесной
лягушки и расковыривал палкой кучку черной земли рядом с собой.
Продолжая бессознательно раскапывать землю, он почувствовал, что его
палка наткнулась на что-то твердое. Он выгреб из образовавшейся ямки
слежавшийся в ней перегнои, и перед ним оказался расколотый череп с
глубоко вонзившимся в него томагавком. Ржавчина на его лезвии указывала
на время, протекшее с той поры, как был нанесен этот смертельный удар.
Это было мрачное напоминание о кровавой борьбе, происходившей в этой
последней твердыне индейских воинов. - Гм, - буркнул Том Уокер, ударив
череп ногою, чтобы стряхнуть с него налипшую грязь.
- Оставь этот череп в покое, - произнес чей-то грубый и хриплый
голос. Том поднял глаза и увидел перед собою широкоплечего черного
человека, сидевшего прямо против него на пне. Его поразило, что он не
слыхал и не видел, как подошел его собеседник, и он пришел в еще большее
изумление, когда, насколько позволила сгустившаяся мгла сумерек,
рассмотрел незнакомца и обнаружил, что тот - не негр и не индеец. Хотя
он и был одет в грубую, наполовину индейскую одежду и обмотал вокруг
своего тела красный пояс, или, вернее, шарф, но его лицо не было ни
черным, ни медно-красным, а скорее смуглым, закопченным и измазанным
сажей, точно он постоянно работал у горна. Его голову венчала копна
черных, торчавших во все стороны жестких волос; на плече он держал
топор.
Несколько мгновений он внимательно рассматривал Тома, устремив на
него взгляд больших красных глаз.
- Что тебе надо в моих владениях? - спросил черный человек грубым и
злобным голосом.
- В твоих владениях? - ответил Том, усмехаясь. - Не больше твоих, чем
моих: они принадлежат дьякону Пибоди.
- Будь он проклят, твой дьякон Пибоди! - сказал незнакомец. - Я
надеюсь, что так и случится, если он не подумает о своих собственных
прегрешениях и не оставит в покое грехи своих ближних. Взгляни-ка туда,
и ты увидишь, как обстоят дела дьякона Пибоди.
Том посмотрел в указанном ему направлении и увидел большое дерево,
сильное и красивое с виду, но насквозь гнилое; оно было подрублено с
одной стороны. Он понял, что час этого дерева пробил и первым же ветром
оно будет свалено на землю. На коре дерева было вырезано имя дьякона
Пибоди, человека в этих местах значительного, нажившегося на обмане
индейцев. Он убедился также, что множество крупных деревьев помечено
именем богатых людей колонии и что все хоть сколько-нибудь подрублены
топором. То, на которое он присел и которое было, по-видимому, только
что свалено, носило на себе имя Кроуниншильда, и он припомнил этого
богача, который кичился своим богатством, приобретенным, как передавали
на ухо, при помощи морского разбоя.
- С этим уже покончено - пойдет на дрова! - сказал черный человек со
злой радостью в голосе. - Люблю, понимаешь, запастись на зиму топливом.
- Но какое ты имел право, - спросил Том, - валить лес дьякона
Пибоди?
- Право первенства, - ответил его собеседник. - Эти леса принадлежали
мне с незапамятных пор, я владел ими задолго до того времени, как люди
вашей бледнолицей породы ступили на эту землю.
- Но скажите, пожалуйста, осмелюсь задать вопрос, кто вы такой? -
сказал Том.
- О, у меня много имен! В одних странах меня зовут диким охотником,
черным рудокопом - в других. В этих местах я известен под именем черного
дровосека. Я тот, кому краснокожие посвятили это местечко; воздавая мне
почести, они время от времени поджаривали на костре белого, ведь
жертвоприношение этого рода распространяет чудеснейший аромат. Ну а
после того, как вами, белыми дикарями, истреблены краснокожие, я
развлекаюсь тем, что руковожу преследованием квакеров и анабаптистов;
кроме того, я - покровитель и защитник работорговцев и великий мастер
салемских колдуний <Салем - город в США близ Бостона, Ирвинг имеет в
виду ведьмовские процессы, происходившие здесь в конце XVII века, когда
по обвинению в колдовстве специальный трибунал, ведавший делами такого
рода, бросил в тюрьму сотни людей, из числа которых девятнадцать были
казнены.>.
- В итоге, если не ошибаюсь, - бесстрашно заметил Том, - вы тот, кого
в просторечии зовут Старым Чертякой.
- Он самый, к вашим услугам! - ответил черный человек, почти учтиво
кивнув головою.
Так, согласно преданию, началась их беседа; впрочем, она кажется мне
чересчур фамильярной, и я сомневаюсь в правдивости приведенного мною
рассказа. Иной мог бы подумать, что встреча со столь необыкновенною
личностью, и притом в таком диком и глухом месте, должна была бы по
меньшей мере ошеломить всякого, кем бы он ни был; но следует помнить,
что Том был парнем отважным, нелегко поддавался страху и к тому же столь
долго жил со сварливой женой, что ему и дьявол был нипочем.
Передают, что после вышеприведенного начала они долго и серьезно
беседовали и что Том не скоро еще воротился домой. Черный человек
рассказал ему о несметных сокровищах, погребенных пиратом Киддом под
дубами, что растут на возвышенности, недалеко от болота. Все эти
богатства находятся в его власти, пребывают под его защитой и
покровительством, и разыщет их только тот, кто отмечен его
благосклонностью. Он предлагал предоставить клад Кидда в распоряжение
Тома, ибо испытывает к нему исключительную симпатию, но, разумеется,
готов это сделать лишь на известных условиях. В чем эти условия
состояли, догадаться, конечно, нетрудно, хотя Том и не предал их
гласности. Надо полагать, однако, что они были весьма тяжелы, ибо Том
попросил времени на размышление, а он был не такой человек, чтобы
мешкать по пустякам, когда дело идет о деньгах. Они подошли к краю
болота; незнакомец остановился.
- Чем могли бы вы доказать, что все это правда? - спросил его Том.
- Вот тебе моя подпись, - сказал черный человек, приложив ко лбу Тома
указательный палец. Произнеся эти слова, он свернул в заросли на болоте
и, согласно свидетельству Тома, стал постепенно погружаться в трясину;
голова и плечи были видны еще несколько времени; потом он вовсе исчез.
Воротившись домой. Том обнаружил у себя на лбу черный, точно
выжженный огнем, отпечаток пальца, и его никакими силами невозможно было
стереть.
Первое, что сообщила ему жена, было известие о внезапной кончине
Абсалома Кроуниншильда, богача-буканьера. Газеты с обычным в таких
случаях пафосом доводили до всеобщего сведения, что "пал средь Израиля
муж велий".
Тому вспомнилось дерево, которое срубил и собирался сжечь его черный
приятель. "Ну и пусть! Пусть себе жарится этот корсар! Какое кому до
этого дело!" И он убедился, что все виденное и слышанное им в течение
дня - сущая правда, а не игра его воображения.
Вообще говоря. Том не очень-то откровенничал со своею женой, но на
этот раз его тайна была не из таких, которые легко держать про себя, и
он волей-неволей поделился ею с супругой. Но едва поведал он о золоте
Кидда, как в ней тотчас же проснулась вся ее жадность, и она принялась
настаивать, чтобы Том согласился на условия черного человека и не
упускал возможности обеспечить себя на всю жизнь. Хотя Том и сам был бы
не прочь продать душу дьяволу, он решил все же не делать этого, чтобы не
уступить, упаси Боже, настояниям жены, и из духа противоречия наотрез
отказался от этого плана. Его отказ вызвал немало жарких схваток меж
ними, но чем больше она настаивала, тем непреклоннее делался Том, отнюдь
не желавший брать на себя проклятие в угоду жене.
В конце концов она решила действовать на свой риск и страх и, если бы
