- Учитель,- тихий и какой-то режущий как осколок стекла, голос Элхэ,- а вернуться можно? Если шагнешь за грань?
- Не знаю... Но если дан выбор... Если нужно, если что-то не окончил, не исполнил, не завершил, и больше - некому... Наверное, можно. Зачем тебе?
- Просто. Чтобы знать.
Больше ничего не добьешься. Он это знал.
- Что же, пора. Будьте благословенны. Теперь все зависит от вас...
Она остановилась перед зеркалом и долго вглядывалась в свое отражение. Потом тряхнула коротко остриженными волосами, стянула через голову черненую длинную - до колен - кольчугу. Слишком тяжела, стесняет движения. А вот шлем пригодится...
- Элхэ!..
Аллуа распахнула дверь в комнату подруги. Хрупкий юноша, стоявший к ней спиной, вздрогнул и обернулся.
- Элхэ?..- девушка растерянно остановилась. Юноша снял шлем, и Аллуа улыбнулась:
- Тебе идет... и не узнать тебя...- посерьезнела.- Думаешь, это понадобится в дороге?
Элхэ не ответила, только закусила губу.
- Ты... идешь?
- Нет,- тихо и твердо.
- Почему?.. Но ведь... А Учитель - знает?
Элхэ отрицательно покачала головой.
- Но нужно сказать...- Аллуа окончательно растерялась.
Взгляд зеленых глаз стал жестким и холодным.
- Ты не скажешь ему.
- Элхэ! Ведь это наш долг - исполнить...
- Я вернусь,- коротко, как удар клинка.
- Послушай,- Аллуа прикрыла дверь и заговорила серьезно и печально,- ведь ты понимаешь... Это война, а смерть не выбирает...
- Знаю. Я не уйду.
И вдруг рванулась к Аллуа, порывисто сжала ее горячие руки ледяными пальцами, заговорила тихо и торопливо:
- Пойми, поверь - знаю, все знаю, вижу, но - не могу, не могу уйти... Прости - может и он простит - я должна остаться. Я вернусь; не знаю, как - знаю одно: так будет. Не останавливай. Не говори никому. И ему - не говори. Он не должен знать. Я прошу тебя - так надо, верь мне, верь мне...
Аллуа долго стояла молча, глядя куда-то в сторону.
- Что же, ты права. Вот как... как же я не поняла раньше... Не бойся, я никому не скажу, никому и никогда. И ничего не стану объяснять, если спросят...
- Да, да! Пусть обвинят в предательстве, пусть проклянут - я не могу иначе, не могу! Если я не останусь сейчас, я перестану быть тем, что я есть, моя сила погибнет, я стану никчемной пустышкой, зачем я - такая...
- Не надо, молчи. Я все понимаю. Но ведь нас должно быть - девять. Мы вряд ли сможем совершить задуманное, если хоть кто-то уйдет.
- Я вернусь, клянусь тебе! Аллуа, ты же знаешь меня! Ты веришь? Ты веришь?
- Я знаю и верю. Что же - будем ждать. Будем ждать.
- Прости меня. Не кори. И прошу тебя...
- Не надо говорить. Давай лучше помолчим...
- Аллуа, Аллуа... Как мне страшно...
- Наурэ, я должна сказать тебе. Эленхел догонит нас позже.
- Почему она не идет со всеми?
- Она заболела. Учитель велел мне передать, чтобы мы уходили без нее. Дней через двенадцать она найдет нас.
- Ну, если так... Что же, на рассвете - в дорогу.
Восемь - отправились в путь. Одна - осталась. Когда он говорил ей слова прощания, она стояла, опустив голову, пряча глаза, уже зная, зная наверняка, что не сумеет подчиниться его приказу. И не смела сказать ему об этом.
Тонкие пальцы не сдержат тяжелый меч.
Но я не уйду - и неважно, что будет потом.
Стальная броня тяжела для девчоночьих плеч,
Но я буду рядом, я стану тебе щитом.
Она знала - это последняя ее песня, которую уже некому будет спеть. "А потом вы вернетесь",- говорил он, и этот мягкий голос, эти уверенные слова могли обмануть кого угодно - но не ее, Видящую. Ей было так больно, словно, оставаясь, она предавала его, но по-другому не могла - потому что была Видящей. Потому, что подчиниться значило - убить рвущуюся слева в груди птицу. Потому что знала, что должно случиться.
...Немного было тех, кто умел держать в руках оружие. Перо привычнее рукам книжника и сказителя, и более пристала менестрелю лютня. И дело женщин - не сражаться, но дарить жизнь и исцелять. Но никто не повернул назад; и сам Мелькор вступил в бой во главе Эллери Ахэ.
И тогда, встав на обломке скалы, крикнул Менестрель Гэлрэн:
- Последнюю песню - тебе, Крылатый!
Сияли вдохновением глаза его, и ветер развевал пепельные волосы, и горела крылатая звезда на груди - ярче алмаза. Он запел. И замерли все на поле битвы, слушая его. Он пел об Арте - о трепетном сердце в ласковых руках Тьмы, и об иных мирах, которые есть жизнь и величие Мироздания. И каждому слышалось в песне что-то свое, и опускались руки, державшие оружие, и появлялись улыбки на залитых кровью лицах, и Тьма не казалась более страшной и враждебной, ибо только во Тьме - Свет...
Никто и никогда не слагал в Арде такой песни, а, быть может, и никогда не сложит - разве что рухнет Стена Ночи, и сердца людей распахнутся для Музыки Миров и Зова Эа, и открыты будут Врата... Но Вала Тулкас, стряхнув колдовское наваждение, крикнул:
- Что вы слушаете его?! Бейте!
И Майя, ближе всех стоявший к Менестрелю, бросился к нему и нанес удар. Тот не успел поднять меча. Мелькор рванулся вперед, и черный меч опустился на голову Майя.
- Убирайся в чертоги Мандоса! Будь проклят!
Вала склонился над своим учеником. Крыльями обернулся его черный плащ, и эти крылья скрыли от глаз Бессмертных умирающего. И словно невидимая стена окружила их: никто не мог и не смел приблизиться, хотя вокруг кипел бой.
Серебряная звезда на груди Менестреля стала красной. "Знак внезапной смерти... Так вот, что носил ты на сердце, ученик..." - успел подумать Мелькор.
Гэлрэн прижал его руку к сердцу и улыбнулся:
- Все-таки увидел тебя еще раз, Учитель... Благодарю...
- Ученик мой...- голос Валы сорвался.
- Прощай... прости меня... прости нас всех... за то... что будет... Мы не сумели... прости...
- Что ты говоришь... что ты говоришь...- Мелькор задохнулся от боли.
- Учитель... Не опускай рук; в них - Арта... не вини себя ни в чем, Крылатый... Теперь я знаю, Звезда... я вижу... я слышу...
Голова Менестреля бессильно запрокинулась. Пальцы, сжимавшие руку Мелькора, разжались. Мертв.
Осторожно, словно боясь разбудить спящего ребенка, Вала опустил тело ученика на землю и провел ладонью по его лицу, закрыв ему глаза. Лицо Мелькора застыло.
- Спи, мальчик мой...- чуть слышно вымолвил он.
Она видела только одно: это побелевшее, искаженное гневом и болью лицо. Лицо обреченного. Она знала - он обречен на жизнь, как они - на смерть, и смерть показалась ей в этот миг великим даром милосердия. Для него. Для нее - трусость, предательство. Но по-другому - не могла.
Потом все произошло слишком быстро. Сколько их было - Майяр в багряных одеждах, чьи глаза горели мрачным огнем смерти - она не успела понять, но заметила еще одного, внезапно появившегося слева. И рванулась вперед.
Она не ощутила боли, приняв два тяжелых удара в грудь. Только успела осознать, что ни меча ни щита у нее уже нет - отбросила их за миг до того, как оказаться рядом. Теперь они уже не нужны. А потом его рука подхватила ее, и она удивилась - разве я падаю?..
Склонившееся к ней лицо - растерянное, тревожное. Он торопливо сорвал шлем с головы маленького воина. Лицо Элхэ показалось совсем девчоночьим, невероятно юным из-за коротко обрезанных волос. Она подумала - зачем они теперь? И под шлем не лезут... И только вздохнула, когда тяжелые косы волной лунного света упали к ее ногам.
Одна прядь, длиннее других, змейкой сбегала по шее; он хотел поправить ее - нелепый, ненужный жест - и только сейчас понял, что все еще сжимает в руке меч.
"Зачем же ты... я же просил, я же приказал уходить... зачем..."
Элхэ судорожно вздохнула, лицо ее побледнело, на висках бисеринками выступил пот.
- Ты... не... ранен?..- выдохнула она.
Боль разорвалась двумя огненными комками - под ключицей и слева в груди.
- Мэл кори...
Она попыталась улыбнуться ему - сквозь боль, сквозь подступающую кровавую тьму. А потом вспыхнула перед глазами - Звезда. Последней отчаянной мыслью была мысль о возвращении... и мир перестал существовать.
Птицей, звездою, ветром, осенним дождем
Я вернусь, обретя новый облик и новое имя...
Сердце мое, я стану тебе щитом.
Через тысячи лет - я вернусь, я знаю...
Прости мне.
Он плохо помнил, что было дальше. Рубился страшно; меч его был по рукоять в крови врагов: Майяр тоже знают некое подобие смерти. Отступал под их натиском, глядя на врагов слепыми от боли и гнева глазами, и взгляд этот казался многим страшнее, чем разивший без промаха черный меч. И плечом к плечу с ним сражался Майя Гортхауэр. На короткое время Ахэрэ сумели оттеснить Бессмертных. Мелькор обернулся к Гортхауэру:
- Идем. Скорее.
В тронном зале он отдал ученику Книгу Арты.
- Уходи, Ортхэннэр.
- Я не предатель, Учитель. Я не оставлю тебя.
Мелькор поднял на Ученика страшные сухие глаза.
- Я приказываю, я прошу тебя... Неужели ты не понимаешь, что сейчас произойдет? Даже если ты останешься, нам не выстоять. Уходи. Я вернусь. Нескоро. Но - вернусь. Я обещаю тебе.
- Пусть судят меня!
- Им нужен я. Ты останешься в Эндорэ. Так нужно, Ученик,- голос Мелькора был жестким и ровным.- Иди. Только этим ты можешь помочь мне. И еще: Книга не должна попасть к ним. Это память Арты, Ученик.
На какое-то мгновение Гортхауэру показалось - он видит тяжелую цепь, сковывающую руки Мелькора.
- Учитель!
Наваждение исчезло. Мелькор глухо повторил:
- Иди.
На пороге Ученик обернулся. Последнее, что увидел - Мелькор, напряженно застывший среди зала, сжимая в руках меч.
Иэрне сама удивлялась, как ей удалось продержаться так долго. Может, в мече Гэлеона было какое-то колдовство? Или гнев давал силу? Ее сильное тело привыкло к танцу и быстрым движениям, она легко уходила от ударов и долго не ощущала усталости. А потом перед ней появилась женщина, прекрасная и беспощадная, с мертвыми черными глазами, и Иэрне поняла, что не устоит. И все-таки она пыталась сопротивляться, но удар меча рассек длинной полосой и легкий кожаный доспех, и одежду, и тело. Узкая рана мгновенно наполнилась кровью. Второй удар опрокинул ее на землю. Меч отлетел в сторону. "Вот и конец",- без малейшего страха подумала она, увидев окровавленный клинок над своим горлом. Но вдруг жало меча медленно отклонилось в сторону. Что-то новое, живое затеплилось в больших черных глазах. Не по-женски сильная рука приподняла ее, обхватив под спину.
- Ты не бойся... Мы не тронем пленных, я обещаю... Больно, да? Идти можешь?
Иэрне ошеломленно кивнула. Воительница медленно повела свою пленницу вниз, к развалинам ворот, где уже было около десятка Эльфов Тьмы, окруженных стражей.
Он сражался, словно загнанный в угол зверь, с пришельцами из благословенной земли Аман. Чудом они продержались в осаде так долго, прежде чем Майяр решились на штурм. Девять ушли ночью - вернее, он думал, что ушли все девять. Потом понял, что не так... И в бою его ярость удваивалась горечью осознания того, что им, как и прочими, пожертвовали ради девяти. Учитель пожертвовал им, а он так почитал его... Разве не благодаря ему они удержались так долго? "Учитель, ты избрал не тех... Я должен был стать хранителем... Учитель, ну почему ты не избрал меня?.."
Среди учеников Тулкаса они были лучшими - брат и сестра, Воители. Зловеще красивые, отважные и сильные, они в бою были равны самому Гневу Эру. Когда же они бились спина к спине, никто не мог их одолеть. Мрачным огнем боя горели их черные глаза, когда Тулкас говорил своим Майяр о Великом Походе на север. И жестокий боевой клич вырвался из груди Воителя, когда главой над своими Майяр поставил Тулкас - его.
...И было разгромлено воинство Врага. Только последние защитники - Черные Эльфы - стояли у врат черных чертогов молча, и смерть была в их глазах.
Они падали мертвыми, отчаянно защищая своего повелителя, и постепенно в душе Воителей вставало восхищение отвагой врагов, и остановила руку Воительница, и не смогла добить раненую - такую же воительницу, как она сама. Так она узнала жалость.
И вот - с последним из Эльфов схватился Воитель. Тот был уже весь изранен и с трудом защищался.
