- Госпожа Королева...- низкий почтительный поклон.
Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой.
Праздник Ирисов - середина лета. Три дня и три ночи - царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы - закон для всех...
Каково же твое желание, Королева Йолли?
- Я хочу...- ее лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулось крылом тень предвиденья,- я хочу, чтобы здесь всегда был мир. Чтобы не было зла.
Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:
- Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.
Поднял чашу:
- За надежду.
Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:
- Песню в честь Королевы Ирисов!
...Днем - он ковал мечи, обучал Эллери Ахэ воинскому искусству. По ночам со странным смущением - будто делает что-то недозволенное - подбирал камни и плавил серебро.
Элхэ он видел не часто, и с каждым уроком все острее сознавал, что боится за нее. Так же, как и другие, она предпочитала отбивать удары; но если остальные могли хотя бы выбить оружие из рук противника, ей не удалось бы даже это. В бою она была бы обречена.
Почему-то запомнилось, как однажды поднесла она Учителю после долгого дня в кузне чашу воды. Как сплелись тонкие пальцы на деревянной чаше, как стояла, чуть откинув голову - показалось, совсем девочка, ведь Учителю, пожалуй, и до плеча не доходила ее голова в венце серебристых кос... Смотрела прямо, со спокойной ласковой улыбкой, так похожей на улыбку Учителя, и та же горькая тень легла в уголках губ. Элхэ. Полынь.
И вот - ожерелье, сплетенное из почти невесомых осыпанных росой веточек полыни, лежит в его ладонях. Но чего же не достает?..
- Учитель, взгляни...
Мелькор перевел взгляд с ожерелья на лицо Майя. Тот опустил глаза:
- Здесь не хватает чего-то... Я понимаю, сейчас не время, но мне хотелось...
- Пусть останется пока у меня. Я подумаю.
"Не время, ты сказал? Нет, именно теперь. Девять знаков, девять рун, девять камней. Девять вас будет, как девять лучей звезды..."
В сплетении серебристых соцветий мерцает осколок зеленого льда - прохладный невиданный камень, придающий всей вещи завершенность.
- Думаю, Элхэ это понравится.
Майя вспыхнул:
- Иногда мне кажется - ты и вправду всевидящий, Учитель...
- Да нет,- вздохнул Вала.
- Понимаешь... я просто хотел отблагодарить за песню. Я был в лесу и услышал...- Майя замолчал, не зная, как продолжить.
"...Надломленный стебель полыни, тебе - остаться горечью памяти на губах..."
- Я понял.
- Что это? - вдруг тихо вскрикнул Гортхауэр.
Искрящимся очерком блеснул в камне знак.
- Ниэн Ахэ. Руна Тьмы, Скорби и Памяти. Девятая. Передай Элхэ - время собираться в путь.
Бывает так, что судьба ни за что ни про что - только по своему непредсказуемому капризу - одаряет кого-нибудь на удивление и зависть всем. А дальше ей уже все равно, кем станет счастливчик - будут ли ее дары на пользу людям или, возгордившись, ее избранник станет горем для всех. Он был одним из первых во всем - хотя и ни в чем не был самым первым. Но сама по себе его незаурядная талантливость выделяла его среди прочих. Сам о себе он иногда в шутку говорил: "равновеликий". Похожий на идеально ограненный кристалл, где каждая грань равна прочим. Может, поэтому ему нравились симметричность и уравновешенность. Пожалуй, никто не умел так четко определять сущность каждого предмета или явления, как он, хотя перед такими понятиями, как душа, любовь, мечта и все такое прочее, капитулировал даже его четкий ум. Еще он был красив. И в этом судьба благоволила ему. Идеально красив, красив настолько, что взгляд скользил по его лицу, не в силах задержаться ни на чем - все было равно прекрасно, ничто не выделялось. Таков же был его голос, таковы же были его манеры. Удивительно, как это все завораживало и завлекало. Его уважали, им восхищались, но едва ли кто любил. Он был идеален и целостен, и не нуждался в этом, храня себя вечным драгоценным кристаллом. Но уважение и, главное, восхищение ему были нужны, как кристаллу - свет, дабы, отражая его, он мог светиться. Только отражая. Не принимая в себя. Своего света у него не было.
Ему удавалось все в равной мере, но было и то, что он предпочитал всему. И было это искусство магии и странная наука, которой ныне нет названия. Ее уже вообще нет на свете - жалкие ее обрывки разбросаны по другим наукам, и некому собрать их в единое целое. Ведь люди слишком рациональны и давно не верят себе. Эллери Ахэ называли ее "зрением души". Любой, овладевший ею, мог бы подчинить себе другого, но великий запрет позволял использовать ее лишь ради других, не ради себя.
И все же самым первым он не был даже здесь. Четверо были сильнее его. Можно было смириться с тем, что Учитель и Гортхауэр его превосходят, но были еще двое - Наурэ и Аллуа, и хуже всего, что именно Аллуа. Взгляд этих четверых был сильнее его. Да, он мог выдержать взгляд дракона - но в этом ему многие были равны. Но заставить дракона подчиниться было ему не под силу. А вот Аллуа это могла сделать. Казалось, ей доставляет удовольствие дразнить его. Аллуа, похожая на язык пламени, быстрая, порывистая, сильная, то взрывающаяся смехом, то вдруг резко мрачневшая. Костер в ночи, одаряющий всех своим теплом и светом, животворящее пламя. Иногда он ловил себя на мысли, что почти падает в обморок, увидев ее. Но красота ее не вызывала зависти, а делала других красивее. Как-то у нее это получалось - как один светильник зажигается от другого. Аллуа. Он хотел ее света. Но это свет должен был принадлежать только ему одному. И первое время Аллуа действительно не избегала его, словно понимая, что ее свет нужен этому идеальному кристаллу. Затем, когда он думал, что она принадлежит ему, вдруг Аллуа вышла из его воли. И как вернешь ее, если ее глаза сильнее драконьих? Как удержишь? Он попытался. Обычно он умел убедить собеседника. Он умел говорить, его голос обладал великой силой, его глаза зачаровывали - все это вместе заставляло другого подчиниться ему, так мышь сама идет в пасть змеи. Но здесь он был бессилен.
- Понимаешь,- она искренне пыталась ему объяснить,- я так не могу. Я не могу принадлежать. Нет, дело не в том... Я могла бы стать твоей женой, но ты требуешь полного подчинения. А огонь не запрешь. И свет лишь тогда свет, когда его видят.
- Но ведь ты нужна мне! Почему ты не хочешь идти со мной?
- Нет. Ты хочешь, что я шла не с тобой, а за тобой, как на веревке. И разве другим я не нужна? Ты же не видишь меня равной. Ты никого не считаешь себе равным. И не хочешь стать другим. А я так не могу...
На секунду он поверил, что сможет обмануть ее.
- Аллуа, я сделаю все, что ты захочешь! Я изменюсь. Это правда.
Она покачала головой.
- Нет. Глаза выдают тебя. Если бы Учитель мог тебя изменить...
Но он сам не хотел этого. Он любил себя таким, каким он был, и считал себя идеальным. Да и Учитель никогда не прикасался насильно к чужой душе - не считал себя вправе. Если только не просили. И он не стал просить. Объяснение он нашел себе простое и вполне его устраивающее - он слишком умен и красив, чтобы остальные любили его. Ему просто завидуют. А Учитель по-прежнему выделял его среди прочих, хотя и не допускал к сердцу своему. Впрочем, он этого и не хотел.
Когда Учитель призвал к себе девятерых для какого-то важного дела - впервые скрывая это от прочих - он неприятно удивился. Почему не его? Почему - уж этого он никак не мог понять - доверяли этим неразумным детям: Айони, Дэнэ, этой пустой дурочке Эленхел, но не ему? Тайна - даже от него? Он должен был знать. Поначалу он пытался прямо спросить у Мелькора.
- Учитель, ты не доверяешь мне?
- Почему ты так решил? Ведь другие так не считают.
- Но почему тогда ты не открыл всем той цели, для которой выбрал этих девятерых?
- Тебе я могу сказать, почему. Это опасная тайна. Для того, кто знает. Потому ее лучше не знать.
- Но почему нельзя мне? И почему ты не выбрал меня?
- Потому что ты равновелик. Все, кого я выбрал, первые в чем-то одном. Хотя в целом каждый гораздо слабее тебя. И, к тому же, ты мне будешь нужен здесь.
С одной стороны, это польстило ему, но и встревожило. Опасность. Здесь какая-то угроза. Он хотел знать. С пятью старшими бесполезно было иметь дело. Оннэле Кьолла не доверяла ему никогда. Оставались трое младших. Их можно было заставить. А что? Разве он хочет дурного? Он просто хотел знать...
Странно, Эленхел оказалась куда сильнее, чем он думал. Он никак не мог пробиться сквозь непроницаемый заслон к ее мыслям. С Айони повезло больше. Девочка даже не поняла ничего - будто заснула на минуту и, конечно, ничего не запомнила. Теперь он знал. Не понимая, правда, цели Учителя, но причастность к тайне как бы возвышала его надо всеми.
- Никогда не подумал бы, Мастер, что ты выберешься из дому в такое ненастье! Заходи и будь гостем!
Мастер сбросил промокший плащ и вошел вслед за хозяином. Дом был большой, из крепких дубовых бревен, весь изукрашенный резьбой. В большой комнате ярко горел камин, на столе лежала толстая книга, которую хозяин расписывал затейливыми инициалами и заставками. Рядом, на отдельных листах, были уже готовы разноцветные миниатюры.
- Красивая книга будет,- сказал Мастер, рассматривая искусную работу.- Хочешь, я сделаю к ней оклад и застежки?
- Кто же откажется от твоей работы, Мастер Гэлеон! Думаю, Книжник будет рад, что и ты поможешь ему. Да и Сказитель тоже. Впрочем,- Художник усмехнулся,- не за этим же ты пришел, Мастер.
Гэлеон отчаянно покраснел. Не зная, куда девать глаза, он вынул из-под руки небольшой ларец резного черного дерева и подал его Художнику.
- Вот. Это свадебный подарок. Для Иэрне.
Художник рассмеялся.
- Это для меня не новость. Разве я слеп и глух? Разве не знаю, что у вас уговор? Что ж, всякому лестно породниться с Мастером. И я рад, хотя и тяжко мне будет расстаться с дочерью - других детей у меня нет. А ведь она еще и танцовщица, каких мало. Сам Учитель любит смотреть на ее танец в день Нового Солнца и в праздник Начала Осени... Ну что ж, если дочь согласна - да будет так. В конце лета начнем готовить свадьбу, и в день Начала Осени будет у нас большой пир. Идем же, выпьем меду по случаю нашего сговора!
Не было цены дару Мастера - не потому, что дороги были металл и каменья, не это ценили Эллери. Бывало, что резную деревянную чашу ставили выше драгоценного ожерелья. А здесь - в сплетении тонких серебряных нитей сгустками тумана мерцал халцедон. Все уже видели подарок Мастера и говорили, что драгоценный убор будет очень красить Иэрне в свадебном танце. И говорили еще, что красивая будет пара - ведь хотя Мастер и из Старших, Изначальных, но вдохновение хранило его юность, и лишь в лучистых глазах таилась древняя мудрость. А Иэрне всегда слыла красавицей.
В середине лета пришлось ковать оружие, о свадьбе и думать забыли. Больше Мастер не плавил серебра, не шлифовал камней - из его рук выходили мечи и щиты, шлемы и кольчуги. Он не украшал их - не до того было. Только один меч - легкий и удобный - был с красивой витой рукоятью. Меч, что он подарил Иэрне.
Бои у Аст Ахэ были жестокими. Здесь впервые столкнулись Бессмертные с Ахэрэ - Пламенем Тьмы, демонами Темного Огня - Валараукар. Майяр отступили было, но предводители Светлого Воинства были непреклонны.
И пала крепость.
Гортхауэр гнал коня на север, к деревянному городу Эльфов Тьмы. И, опережая его, огненным ветром летели к Хэлгор Духи Огня, а позади, чудилось ему, слышалась тяжкая поступь воинства Валинора.
...- Нет, Гортхауэр. Я понимаю твою тревогу; но Учитель ведь говорил, что по велению своей любви к Миру и ради Эльфов и Людей пришли Валар в Арту. Так он сказал, и я верю ему. Валар не тронут нас; а мы объясним им все, и они поймут. Мы ведь никому не делаем зла, за что же нас убивать? Да и как это можно - убить? - Художник пожал плечами и улыбнулся.- Не тревожься, все обойдется...
