Капитан, она не девушка!
- Что?! - казалось, еще немного, и глаза капитана, покинув
предназначенное им природой место, бросятся вперед, чтобы испепелить
все на своем пути.
- Ушиб позвоночника, мне пришлось накладывать компресс. Она -
самый обыкновенный парень и сукин сын, каких мало! Он мне сам во всем
признался. Держал пари с курсантами, что проделает весь рейс в
капитанской каюте, ничего не делая. И сестры у него нет, и никакой он
не сирота, папаша у него какая-то шишка в Управлении. Ну и дали же мы
с вами маху, капитан!!!
Всякий, кто видел бы в этот момент капитана Чигина, понял бы,
откуда взялось это меткое прозвище "индюк". За несколько минут щеки
капитана попеременно принимали все цвета спектра: от красного до
фиолетового, и когда он, наконец, открыл рот... Впрочем, не стоит
повторять все, что произнес капитан Чигин, когда открыл рот. Ведь
времена парусного флота давно прошли.
______________________________________________________________________
В АТОЛЛЕ
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося "Альбатроса".
Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на
палубе люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя
несколько секунд мы услышали протяжный вой.
- Все, - сказал папа. - Теперь мы можем сколько угодно играть в
робинзонов: у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже
Пятница.
Это было очень здорово придумано - назвать толстого,
неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели
у него проступали под лучами солнца капельки масла.
- Смотри, он потеет, - сказал я.
- А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки
к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и
папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама
спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я
вполне могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа
сказал, что это, вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание придется
отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На
экране появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и
шлеме.
- Мы уходим, - сказал он, - потому что...
- Я понимаю, - перебил его папа. - Если вам что-нибудь
понадобится...
- Да, я знаю. Счастливого плавания.
- Спасибо! Счастливо оставаться.
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
- Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
- Они вернутся за нами, - ответил он.
- Когда?
- Месяца через три.
- Так долго?
- А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто
нам не будет мешать?
- Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше
чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу,
и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа
раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не
давали побыть вместе по-настоящему.
- Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей
комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная
камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и
настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на
ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф,
набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа
сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали
запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие
механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не
сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она
повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно
на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак
не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и
посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх
и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
- Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
- Нельзя, - ответил он.
- Почему?
- Это опасно.
- Для кого опасно?
- Для тебя.
- А для тебя?
- Тоже опасно.
- А если у самого берега?
- В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что,
наверное, когда папа таким тоном говорит "нельзя" там, на далеких
планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
- Мы можем выкупаться в лагуне, - сказал папа.
Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в
настоящем океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером
внутри острова и вода в ней была теплая-теплая и совершенно
прозрачная.
Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на
спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что
папа собирал одной рукой, а я двумя.
Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из
веточек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской
звездой.
Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней
на одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
Потом я попросил Пятницу поплавать со мной. Было очень забавно
смотреть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и
отступал назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в
воду, и, когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы плавать
не могут. Мы просто покатывались от хохота, такой у него был при этом
самодовольный вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на
руках мальчиков, и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он
поднял меня высоко над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с
нее кокосовые орехи и кидал вниз, а папа ловил.
Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к
океану смотреть закат.
Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от него
к берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и
представил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
- Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
- Приходилось, - ответил он.
-- А там от него тоже тянется такая полоса?
- Нет.
- А небо там какого цвета?
- Черное, - сказал папа. - Там все другое... незнакомое и...
враждебное.
- Почему? - спросил я.
- Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он. - А
сейчас идемте ужинать.
Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника,
а мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои
любимые блюда, и каким-то чудом оказывалось, что мы каждый раз
угадывали. Поэтому ужин у нас получился на славу.
Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания
совсем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной
рюмке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед
началом сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела
от удовольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой
знаменитый папа.
Передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою
любимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как
они об этом узнали.
Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать
отчет, а я отправился спать. Я уже лежал в постели, когда мама пришла
пожелать мне спокойной ночи.
- Мам, посиди со мной, - попросил я.
- С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
В открытое окно светила луна, и было светло совсем, как днем. Я
смотрел на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я
поцеловал ее руку, пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
- Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и
веселые?
- Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось об
этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у нас какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
- Может быть, - сказал я.
Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый лучший
день в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких
дней.
- Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не
хочется умирать!
- Что ты, чижик?-сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У тебя
впереди огромная жизнь.
Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я слышал, как
они с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в
космосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше трех месяцев,
если за это время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж
"Альбатроса" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И
в океане, вероятно, нам нельзя купаться, потому что эта болезнь такая
заразная.
И все же я подумал, что, когда люди так любят друг друга, нужно
всегда говорить только правду.
- Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже, если не
найдут способа лечить эту болезнь...
- Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в
этом совершенно уверен.
______________________________________________________________________
РЕШАЙСЯ, ПИЛОТ!
Марсианка шла, чуть покачивая бедрами, откинув назад маленькую
круглую голову. Огромные черные глаза слегка прищурены, матовое лицо
цвета слоновой кости, золотистые губы открыты в улыбке, на левом виске
- зеленый треугольник - знак касты Хранителей Тайны.
Климов вздрогнул.
Он все еще не мог привыкнуть к загадочной красоте дочерей Марса.
- Простите, не скажете ли вы мне, где я должна зарегистрировать
свой билет?
Она говорила певучим голосом на космическом жаргоне, проглатывая
окончания слов.
- Налево, пассажирский зал, окно номер три.
- Спасибо! - Марсианка тряхнула серебряными кудрями и, бросив
через плечо внимательный взгляд на Климова, пошла к двери. Палантин из
бесценных шкурок небрежно волочился по полу.
"Дрянь! - с неожиданной злобой подумал Климов. - Искательница
приключений! Навязали себе на шею планетку с угасающей культурой.
Страшно подумать, сколько мы туда вбухали, а что толку! Разве что наши
девчонки стали красить губы золотой краской. Туристочка!"
Он отвратительно чувствовал себя. От сердца к горлу поднимался
тяжелый, горький комок, ломило затылок, болели все суставы.
"Не хватало только, чтобы я свалился".
Он проглядел расписание грузовых рейсов и направился в
пассажирский зал.
В углу, под светящейся схемой космических трасс, группа молодых
парней играла в бойк - игру, завезенную космонавтами с Марса. При
каждом броске костей они поднимали крик, как на футбольном матче.
"Технические эксперты, все туда же", - подумал Климов.
Он толкнул дверь и зашел в бар.
Там еще было мало народу. Чета американцев, судя по экзотическим
костюмам со множеством застежек и ботинкам на толстенной подошве -
туристы, пила коктейли, да неопределенного вида субъект просматривал
журналы.
Ружена - в белом халате с засученными рукавами - колдовала над
микшером.
- Здравствуй, Витя! - сказала она, вытаскивая пробку из бутылки с
яркой этикеткой. - Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
Климов зажмурил глаза и проглотил слюну.
