Они прочитали о коммунах в Нью-Мексико, и дали указания агенту
присмотреть что-нибудь в тех местах. Он подписал соглашение с племенем
навахо о бессрочной аренде надела земли. Они прочли о том, как используют
землю, и узнали, что для того, чтобы земля плодоносила так, как они этого
хотели, им потребуется много воды.
Они разделились на исследовательские группы, чтобы решить, что же им
нужно для того, чтобы обеспечивать себя самим.
Воду можно было взять из каналов, которые подводили ее из
водохранилищ на Рио-Гранде к орошаемым землям на юге. Для этого можно было
использовать деньги федерального правительства - по очень сложной схеме, в
которой участвовали Министерство образования, здравоохранения и
соцобеспечения, Министерство сельского хозяйства и Бюро по делам индейцев.
Кончилось тем, что они заплатили небольшую сумму за прокладку
трубопровода.
Земля была скудной. Для разведения овец, если не прибегать к
свободному выпасу, нужны были удобрения. Субсидии на них можно было
получить по программе переселения в сельских местностях. После этого,
засеяв землю клевером, можно было обогатить ее азотом насколько захочется.
Имелись технологии экологичного земледелия, без использования
удобрений и пестицидов. Все использовалось повторно, после восстановления.
В сущности, вы могли подать на вход солнечный свет и воду, а на выходе
получить шерсть, рыбу, овощи, яблоки, мед и яйца. Вам нужна была лишь
земля, да и ее можно было восстанавливать, перерабатывая в ней ваши
отходы. Группу не интересовало большое агропроизводство с огромными
комбайнами и распылителями инсектицидов. Им даже не нужна была прибыль.
Они хотели лишь самодостаточности.
Множились детали. Их вожаком, тем у кого изначально возникла эта
мысль и стремление воплотить ее в жизнь, несмотря на непреодолимые
трудности, была неутомимая Дженет Рейли. Ничего не зная о приемах, которые
генералы и управляющие используют для достижения серьезных целей, она
изобретала их сама, и приспосабливала для конкретных нужд своей группы - с
учетом ее ограничений. Она создавала рабочие команды для поиска решений
проблем, возникавших со всех сторон: правовых, научных, социального
планирования, архитектурных, закупочных, снабженческих, строительных. И
все время она была единственным человеком, который знал все о состоянии
дел. Все это она держала в голове, не делая никаких заметок.
Именно в социальном планировании она показала себя провидцем, а не
просто великолепным организатором. Мысль ее состояла не в том, чтобы
создать место, где их жизнь подражала бы жизни их здоровых собратьев -
исключая обладание зрением и слухом. Она хотела совершенно нового: образа
жизни, созданного слепоглухими для самих себя; такого, который бы не брал
в расчет никакие условности лишь потому, что так делали всегда. Она
изучила все культурные институты человека - от брака до эксгибиционизма,
чтобы понять, как они соотносятся с ее нуждами и нуждами ее друзей.
Опасности такого подхода она сознавала, но это ее не отвратило. Ее
команда, занимавшаяся социальными задачами, прочла о всевозможных группах,
которые когда бы то ни было и где бы то ни было пытались существовать
автономно, и подготовила для нее отчеты о том, как и почему те потерпели
поражение или преуспели. Она профильтровала эту информацию через свой
опыт, чтобы понять, что из этого может получиться для ее необычной группы
с ее нуждами и целями.
Деталей было бесчисленное множество. Они наняли архитектора, чтобы он
выразил их идеи в чертежах, созданных по системе Брайля. Постепенно
вырабатывались планы. Они снова тратили деньги. Началось строительство, за
которым следила на месте их архитектор, которую к этому времени настолько
захватил их замысел, что работала она даром. Это было очень кстати,
поскольку они нуждались в ком-то, кому могли бы доверять: с такого
большого расстояния распоряжаться было трудно.
Когда дошло до переезда, возникли проблемы с бюрократами. Это они
предвидели, но задержка все же произошла. Службы соцобеспечения,
отвечавшие за их благополучие, усомнились в разумности проекта. Когда
стало ясно, что никакие уговоры его не остановят, завертелись колеса и
было издано постановление о его временном замораживании - для их
собственного блага - с запрещением им покидать территорию школы. К тому
времени всем им исполнился двадцать один год, но было принято решение о
том, что их умственное состояние препятствует им управлять собственными
делами. Было назначено слушание дела.
К счастью, у них еще была связь со своим адвокатом. Его тоже заразило
их безумное видение, и он вступил в решительную битву на их стороне. Ему
удалось добиться решения о правах людей, содержащихся в приютах и
лечебницах, позже поддержанного Верховным судом, что привело к серьезным
последствиям для больниц штатов и округов. Осознав, что у них уже хватает
проблем с тысячами пациентов по всей стране, находящимися в
неудовлетворительных условиях, социальные службы сдались.
К тому времени настала весна 1986-го. Это было годом позже намеченной
ими даты. Часть удобрений была размыта из-за отсутствия клевера,
предотвращающего эрозию почвы. Время посева уходило, и у них начал
ощущаться недостаток денег. Тем не менее, они переехали в Нью-Мексико и
начали тяжелейшую работу по созданию коммуны. Их было пятьдесят пять, с
девятью детьми от трех месяцев до шести лет.
Я не знаю, чего ожидал. Я помню, что удивляло меня все: или из-за
того, что было настолько нормальным, или из-за того, что было настолько
непривычным. Никакие из моих дурацких предположений о том, на что может
походить жизнь в подобном месте, не оправдалось. И, разумеется, я не знал
его историю - с ней я познакомился позже, по кусочкам.
Меня удивили огни в некоторых из зданий. С самого начала я решил, что
в свете они не нуждаются. Это был пример чего-то настолько обычного, что
оно меня удивило.
А что касается различий, то первое, что привлекло мое внимание, была
ограда железной дороги. У меня к ней был свой интерес, поскольку из-за нее
я едва не пострадал. Я старался понять, зачем она - мне это было нужно -
даже если из-за этого придется не спать ночь.
Деревянная ограда продолжалась от ворот до амбара, где рельсы делали
петлю, как и за воротами. Ограда шла по всей длине рельсового пути.
Единственный доступ к нему был с погрузочной платформы у амбара и извне,
из-за стены. В этом был смысл. Непременным условием, при котором
слепоглухие могли управлять такими составами была гарантия, что никто не
окажется на путях. Эти люди _н_и_к_о_г_д_а_ не смогли бы ходить по ним; их
никак невозможно было предупредить о приближении поезда.
Пока я в сумерках направлялся к группе зданий, мне навстречу
попадались люди. Они не замечали меня, как я и ожидал. Двигались они
быстро; некоторые буквально бежали. Я стоял на месте, осматриваясь вокруг,
чтобы никто не столкнулся со мной. Прежде чем вести себя смелее, мне надо
было понять, почему они не сталкиваются друг с другом.
Я наклонился и осмотрел землю. Темнело, но я тут же увидел, что
повсюду идут пересекающиеся бетонные дорожки. У каждой из них был иной
рельеф поверхности: линии, волны, ямки, гладкие и шероховатые участки. Я
вскоре заметил, что люди, которые спешили, пользовались лишь дорожками, и
все они были босыми. Ясно было, что это что-то вроде дорожных знаков, и
читаются они с помощью ног. Детали этой системы мне были не нужны:
достаточно было знать о ее существовании и избегать дорожек.
В людях примечательного не было. Некоторые были обнажены, но к этому
я уже привык. Внешности они были самой разной, но все казались примерно
одного возраста - за исключением детей. Если бы не то, что они не
останавливались поговорить или хотя бы помахать друг другу рукой, я
никогда не подумал бы, что они слепы. Я следил за тем, как они
приближались к пересечениям дорожек (не знаю, как им это становилось
известным, но мог бы предположить несколько способов) и замедляли шаг. Эта
система была великолепной.
Я начал подумывать о том, чтобы пообщаться с кем-нибудь. Я,
посторонний, находился там уже полчаса. Наверное, у меня возникло ложное
ощущение о том, что эти люди уязвимы - я чувствовал себя взломщиком.
С минуту я шел рядом с какой-то женщиной. Она очень целеустремленно -
или так мне показалось - направлялась куда-то. Она что-то ощутила,
возможно, мои шаги. Она слегка замедлила шаг, и я прикоснулся к ее плечу,
не зная что еще делать. Она тут же остановилась и повернулась ко мне.
Глаза ее были открыты, но казались пустыми. Ее руки прошлись по мне с
головы до ног, слегка прикасаясь к лицу, груди, рукам, ощупывая одежду. Я
не сомневался, что она знала, что я пришелец; вероятно, с первого
похлопывания по плечу. Но она тепло улыбалась мне и обнимала меня. Руки ее
были очень нежными и теплыми. Это было странным, так как они были покрыты
мозолями от тяжелой работы. Но они казались деликатными.
Она дала мне понять - указывая на здания, делая движения воображаемой
ложкой и прикасаясь к циферблату своих часов - что через час будет ужин, и
что я на него приглашен. Я кивнул и улыбнулся в ладони ее рук; она
поцеловала меня в щеку и поспешила дальше.
Ну что же, пока оказалось не так и плохо. Меня беспокоило, смогу ли я
общаться с ними. Позже я обнаружил, что они узнала обо мне гораздо больше,
чем рассказал я сам.
Я отложил поиски общей столовой - или как там это еще называлось и
стал бродить в сгущающейся тьме, оценивая расположение зданий. Увидел, что
собака собирает овец на ночь в загон. Она без всяких указаний умело
загнала их в открытые ворота, которые один из людей закрыл и запер. Он
нагнулся и почесал собаке голову, та лизнула ему руку. Закончив свою
дневную работу, собака поспешила ко мне и обнюхала мою ногу. До конца
вечера она следовала за мной.
Все, казалось, настолько заняты, что меня удивила одна из женщин,
сидевшая, ничего не делая, на ограде рельсового пути. Я направился к ней.
Подойдя ближе, я увидел, что она моложе, чем я думал. Как я узнал
позже, ей было тринадцать. На ней не было никакой одежды. Я дотронулся до
ее плеча, она соскочила с ограды и проделала то же, что и другая женщина,
ощупывая меня без стеснения с головы до ног. Она взяла меня за руку, и ее
пальцы быстро задвигались по моей ладони. Смысла я не понимал, но знал,
что это такое. Я пожал плечами и другими жестами попытался показать, что
не знаю языка жестов. Она кивнула и продолжала ощупывать мое лицо.
Она спросила меня, останусь ли я обедать. Я уверил ее, что да. Она
спросила меня, не из университета ли я. И если вы думаете, что легко
задавать вопросы лишь телодвижениями, то попытайтесь. Но ее движения были
настолько гибки и грациозны, настолько умело предавали слова. Зрелище было
красивым - речь и балет одновременно.
Я сказал ей, что я не из университета, и попытался отчасти объяснить,
чем занимаюсь и как попал сюда. Она слушала меня руками, выразительно
потирая свою голову, когда мои объяснения делались непонятными. Все это
время улыбка на ее лице делалась шире и шире, и она безмолвно смеялась над
моими странностями. И все это время она стояла совсем рядом со мной,
касаясь меня. Наконец она уперла руки в бока.
- По-моему, тебе нужна практика, - сказала она, - но если тебе все
равно, не могли бы мы разговаривать ртом? Ты меня изматываешь.
Я подпрыгнул, как ужаленный пчелой. Эти прикосновения, которые я мог
