руками...
- А Арцеулову твоему ничего говорить не станем, - совершенно
нелогично завершил Николай. - Пущай будет Коваленкой. Пусть думает, что
его белая кость нашей пролетарской умнее. Он ведь как, Степан, не
социально опасный? Бомбы в вождей кидать не будет?
- Не-а, - усмехнулся Косухин. - Бомбы - точно, чердынь-калуга. Не
будет!
10. ОСОБНЯК НА АРБАТЕ
Ростислав шел по Собачьей Площадке мимо музыкального училища. Места
были знакомые, он мог ходить по Арбату чуть ли не с завязанными глазами.
Столицу Ростислав успел досконально изучить еще до войны. Правда, теперь
это был совсем другой город. Дома, когда-то нарядные, теперь стояли серые,
давно просящие ремонта, обклеенные дурацкими плакатами с красными
чудо-богатырями и мордатыми буржуями.
Стемнело. Самое время ехать к комиссару Лунину, тем более что сегодня
должен, наконец, приехать краснопузый Степа. Но бросать дело незавершенным
не хотелось. Уж больно интересно все складывалось...
Конспирации полковник Арцеулов был не обучен. Решив остаться в
Большевизии, он поначалу немного растерялся. Капитан Ставриди не подвел,
доставив Ростислава в маленькую деревеньку по Одессой. Оказавшись в Одессе
и неожиданно став красным командиром, Арцеулов совершенно не представлял,
как эти самые красные командиры себя ведут. Он был уверен, что у
комиссаров всякое проявление чего-то отдаленно напоминающего культуру не
приветствуется. Лапти, правда, он надевать не стал, но был уверен, что
надлежит всем "тыкать", держать ложку в кулаке и забыть про носовой
платок. Говорить было вообще опасно: первое же "пожалуйста" могло привести
аккурат в чеку. Оставалось твердить "чердынь-калуга" или "чистое дело
марш" (последнее полковник позаимствовал у графа Толстого).
Все оказалось проще - и одновременно сложнее. Красные командиры
изыском не отличались, но - странное дело - всячески старались подражать
только что разбитой контре. Молодые "краскомы" лихо козыряли, водили дам
под ручку и даже говорили "мерси". Похоже, большевики взялись за дело
по-серьезному. Армия становилась похожей на армию даже в этом. Гвардейская
выправка Ростислава оказалась как раз ко двору. На него смотрели не просто
уважительно, но и с гордостью. Да, красные были не те, что в 18-м...
В конце концов Ростислав отбросил сомнения и вел себя, как и надлежит
офицеру, - корректно, вежливо и несколько высокомерно. Его короткие:
"Позвольте", "Соблаговолите", "Прошу", - действовали безотказно. Образ
красного командира Коваленко ни у кого не вызывал сомнений.
Военная форма, вместе с документами, оказалась хороша и в другом
отношении. Выяснилось, что можно ездить совершенно бесплатно. Билет
выписывали - и желали счастливого пути. В душе Арцеулова впервые
шевельнулось нечто вроде смутного подозрения. Похоже, Совдепия не так уж
плоха, как казалось. Большинство жило скверно, стоя в очередях за пайковым
хлебом, выменивая на рынке последнее и часто за зря пропадая в чеке. Но
были и другие: штабные офицеры, функционеры РКП(б), всякого рода чиновный
сброд, - эти явно не бедствовали. Выходит, в большевистском сумасшествии
была своя система, хорошо, впрочем, знакомая и понятная...
Арцеулов заехал в Харьков. Там жили родители штабс-капитана
Пташникова. Они обменялись адресами еще в 18-м, и Ростислав выучил все, не
доверяя бумаге на память. Его приезд вызвал слезы: бывшего приват-доцента
давно успели отпеть. Арцеулову пришлось долго объяснять, что Андреич
жив-здоров и сейчас, судя по всему, обживает полуостров Галлиполи.
В Столице он зашел на квартиру ротного - Михаила Корфа. О гибели
полковника уже знали. Его жена, которую по странному совпадению звали тем
же именем, что и покойную супругу Ростислава, - Ксенией, мыкались с двумя
детьми в маленькой комнатушке, которую большевики из милости оставили
семье пропавшего без вести офицера. Арцеулов мало чем мог помочь вдове:
денег было в обрез. Теперь он увидел, что ожидает в Совдепии "бывших".
Ксения Корф продала все, что осталось от мужа. Только трофейный немецкий
тесак, привезенный бароном с Юго-Западного фронта, продавать было опасно.
Им, несмотря на все запреты, пытался играть сын полковника - семилетний
Володя, который сразу же заявил Ростиславу, что, когда вырастет,
обязательно отомстит за отца. Арцеулов не улыбнулся: странная мысль
поразила его. Они проиграли - и погибли. Но растет поколение мстителей - и
кровавая схватка возобновится.
Родители Ухтомского когда-то жили в Петрограде, но мать Виктора
успела уехать во Францию, а все остальные - отец, дед, тетки - погибли
осенью 18-го во время вспышки красного террора...
Вначале Арцеулов не имел точного плана. Хотелось осмотреться,
обжиться и дождаться краснопузого Степу, который со своим героическим
полком все еще торчал в Таврии. Устроился Ростислав надежно - в общежитии
командного состава на Якиманке. Это было удобно: тех, кто жил там, ЧК
обходила стороной. Для верности Арцеулов оставил часть вещей у Лунина,
который как раз вернулся из госпиталя, в комнатушке на Пречистенке. Туда
он отнес и деревянные таблички: хранить их в общежитии Ростислав все же
опасался.
Оставалось ждать Степу, но тут Арцеулову впервые повезло. Прямо на
Тверской, у "Националя", в толпе мелькнуло знакомое лицо. Он выждал
несколько секунд и пошел следом. Толчея помогла подобраться ближе и
убедиться, что он не ошибся. По Тверской как ни в чем не бывало шел Петер
Арвельт - сослуживец Ростислава еще по Западному фронту. Арвельт был в
штатском, но выглядел весьма довольным жизнью, совсем не таким, как
большинство "бывших". Арцеулов прошел за Петером пару кварталов, затем
решился и окликнул.
Все объяснилось быстро. Майор Арвельт работал в эстонской военной
миссии, недавно приехавшей в Столицу. Они обнялись. Арвельт был славным
парнем и явно радовался встрече. С первых же слов стало ясно и другое:
Петер ненавидел большевиков, с которыми так удачно вышло в его родной
Эстляндии. Арвельт воевал, как и Ростислав, с 17-го, и сумел не допустить
красную чуму в свой дом...
Миссия имела свою собственную линию связи, и Ростислав отправил
телеграмму в Париж. Ответ пришел быстро: Валюженич ругал за долгое
молчание и просил сообщить адрес, чтобы прислать письмо. Договорились, что
он напишет в Ревель, родителям майора. Задержка была небольшой: письма в
свободной от большевизма Европе ходили быстро.
И вот в кармане у Ростислава лежит большой запечатанный конверт. Он
решил вскрыть его вместе с краснопузым, попозже. Это была удача, но
Арцеулову повезло еще раз - и повезло по-крупному...
Началось с очередного визита. Ростислав навестил давнего знакомого
его покойного отца. Александр Арцеулов в последние годы жизни служил в
Столичном отделении Сената и был в хороших отношениях с Вадимом
Николаевичем Говорухой - чиновником этого же департамента. Ростислав часто
бывал в доме Говорухи и теперь решил заглянуть туда по старой памяти. Он
опасался всякого: бывшие чиновники считались лакомой добычей для чеки, но
господин Говоруха, как выяснилось, процветал. Ему удалось устроиться в
"совслужи" и кормить многочисленную семью. Ему даже оставили целых две
комнаты в его прежней квартире, что по тем временам считалось явной
роскошью.
Арцеулов не стал откровенничать с "совслужем", а Вадим Николаевич
деликатно не задавал лишних вопросов. Говорили о Столице, об общих
знакомых. Выяснилось, что Говоруха неплохо знал семью Корфов и теперь
иногда помогает вдове Михаила. Беседовать с "совслужем" было интересно, но
противно: выходит, "бывшие" вполне могут благоденствовать, присосавшись к
"диктатуре пролетариата". Арцеулов хотел было откланяться, но тут Вадим
Николаевич стал рассказывать об учреждении, в котором служит.
Контора называлась "Цекубу". Услыхав такое, хотелось перекреститься,
но это означало всего-навсего "Центральная комиссия по улучшению быта
ученых". Тех, кого не успели расстрелять или сгноить, подкармливали.
Говоруха откровенно хвастал, что он накоротке не только с "буревестником
революции" Максимом Горьким - инициатором этой затеи, но и с уцелевшими
академиками - Бехтеревым, Тимирязевым, Павловым. Вадим Николаевич
воодушевился и стал рассказывать, что Цекубу помогает даже иностранным
ученым, которые уже не боятся приезжать в Совдепию. Он ставил на
довольствие финнов, немцев, а недавно: и французов, в том числе молодого,
но очень талантливого физика Гастона де Сен-Луи, прибывшего для научной
работы в Столицу...
Сен-Луи! Эмоции были забыты. Амбиции "совслужа" не имели никакого
значения перед этим фактом. Гастон де Сен-Луи, жених Наташи Берг! Он исчез
из Парижа вместе с ее дядей. Значит...
Говоруха охотно рассказал, что француз договорился о получении
академического пайка на двоих. Продукты доставляет специальная машина.
Впрочем, сам Гастон часто заходит в Цекубу, решая разные проблемы
нелегкого послевоенного быта. Физик, по словам Говорухи, молод, лысоват, с
заметным брюшком и слегка хромает на правую ногу...
Остальное было несложным. На третий день Арцеулов встретил Гастона у
входа в контору Говорухи. Он никогда не видел Наташиного жениха, но
ошибиться трудно. Сен-Луи был не столько молод, сколько моложав, носил
роскошное, по последней парижской моде, пальто и действительно хромал.
Конечно, могли случаться всякие совпадения, и Ростислав решил проверить.
В первый раз не повезло. Гастона ждала машина, и Арцеулов лишь успел
заметить, что она свернула по направлению к центру. Сен-Луи появился через
два дня. На этот раз он возвращался на извозчике, и Ростислав сумел
проследить за ним до самого дома. Гастон квартировал на Арбате, в
небольшом особняке, расположенном в глубине заброшенного сада, за высокой
чугунной оградой.
Для верности требовалось проверить еще раз. И вот теперь француз,
отпустив извозчика возле Манежа, шел пешком, вероятно, решив прогуляться.
Он шел быстро - легкая хромота ничуть не мешала. Арцеулов следовал за ним
на некотором отдалении, уверенный, что тот свернет от Собачьей Площадки
налево...
Гастон миновал здание музыкального училища, на миг задержался,
прикуривая, и резко оглянулся. Арцеулов не стал отворачиваться, а спокойно
пошел дальше. Сен-Луи его не знал, а идущий по Столице красный командир
едва ли вызовет особые подозрения. Так и случилось. Француз закурил и
свернул налево, в узкую улочку, ведущую к уже знакомому особняку.
Осторожность все же не мешала. Арцеулов пропустил Гастона вперед, и
лишь затем последовал за ним. Он уже не сомневался. Оставалось как следует
осмотреть особняк. Это заняло немало времени. Высокие решетки мешали
проникнуть в сад, а перед воротами крутились двое весьма подозрительных
личностей. Пришлось наблюдать за домом с другой стороны - из подъезда
пятиэтажного дома. Нельзя сказать, чтобы Арцеулов был удовлетворен
результатами осмотра, но главное все же сумел заметить. Можно было
возвращаться на Пречистенку...
Картошка уже была сварена, а на столе стояла бутыль со спиртом.
Серьезный Лунин и улыбающийся Степа встретили его как ни в чем не бывало,
словно к ним заглянул на огонек старый друг-товарищ по борьбе с белой
контрой. Правда, взгляд голубых глаз молодого комиссара был строг и
неулыбчив, но Ростислав уже успел привыкнуть к характеру Степиного
приятеля. Сам Косухин был немного смущен, старательно именовал Арцеулова
