которые исповедует другая раса. И не нужно о чужой логике. Да, они правы,
но и мы правы. Так тоже бывает - оба правы, и потому каждый должен
оставаться при своем. Пусть не вмешиваются в наши дела, и мы ответим тем
же. Нужно лишь договориться уважать обычаи друг друга.
- Но сосуществование - не всегда сотрудничество...
- Да что вы предлагаете в конце концов? - разозлился Меншиков. -
Выдавать им тех, кого они считают преступниками?
- Я хочу, чтобы вы поняли, как трудно будет решить эту проблему. Как
и положено, как и следовало ожидать, Первый Контакт оказался непохож на
все, что мы о нем напридумывали. Отдел разработки проблем контакта далеко,
а мы - здесь. Тем более важно, чтобы вы...
- Я понял, - сказал Меншиков. - Могу вас заверить - я буду
беспристрастным и объективным, когда стану докладывать обо всем. Это мой
долг. Но я считал <остроухих> преступниками и буду считать. Мы с их точки
зрения преступники? Но не больше, чем они с нашей. Мы - убийцы, а они -
пираты. Поэтому я считаю себя вправе стрелять в любого из них, кто
попытается помешать мне спасти людей. Простите, у меня нет времени.
Он распахнул дверцы шкафа, на ощупь отыскал тяжелый холодный бластер
и заткнул его за пояс. Рассовал по карманам энергетические обоймы, сунул
туда же тюбик с мазью. Натянул новую куртку. Лихов не шевелился.
- А не остаться ли мне здесь? - спросил он задумчиво, то ли обращаясь
к Меншикову, то ли споря с самим собой.
- Не говорите глупостей. - Меншиков свинтил с дула бластера фальшивое
сверло и швырнул его на пол. - Они с вами и разговаривать не станут,
преспокойно пошлют в лес, а там вы загнетесь. Ну, я пошел работать...
Глава 11. ПОБЕГ
Он вышел в коридор, беспечным прогулочным шагом направился к
лестничной площадке. Казалось, шары смотрят в спину хитрыми невидимыми
глазками. Меншиков молниеносно обернулся, падая ничком, выбросил вперед
руку с бластером, и дважды сверкнула сиреневая молния, нанизав ничего не
успевшие понять шары на шампуры раскаленной до диких температур плазмы.
Они просто не успели бы подать сигнал...
Выпрямившись, Меншиков вдохнул резкий запах чужой горелой синтетики.
От шаров не осталось и крупинки, только сизый дым не спеша таял под
потолком. <Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись
никогда...> - нараспев продекламировал Меншиков своего любимого поэта,
поднялся на третий этаж и проделал там то же самое, потом вразвалочку
спустился вниз и уничтожил шары там. Получилось так легко и просто, что он
почувствовал даже некоторую обиду и разочарование. Вышел во двор,
сверкнула фиолетовая молния, и на территории тюрьмы не осталось ни одного
шара. Путь был свободен, но из предосторожности Меншиков лег на землю у
самой стены и пролежал там минут пятнадцать, выжидая, не появится ли диск
со встревоженными тюремщиками. В просветы листьев фальшивых лип светили
знакомые звезды Каравеллы Колумба и Звездного Филина, понемногу
возвращалась уверенность в том, что жизнь прекрасна.
Диск не появился - значит, никакого командного центра в тюрьме не
было. Как и аварийной сигнализации. Шары действовали по автономной
программе. Что ж, да здравствуют самостоятельные программы, нех жие,
банзай, вансуй... Меншиков встал, смахнул с себя пыль и выдавил на ладонь
колбаску пахучей пасты. Потер ладонь о ладонь.
Паста уничтожила покрывавший ладони защитный состав, пленку телесного
цвета с фальшивыми отпечатками пальцев, и спасатель теперь мог лазать по
стенам и потолку, как муха. Вернее как геккон, потому что принцип биологи
<Динго> позаимствовали именно у геккона - на ладони приживлялись
микроскопические волоски, не меньше сотни тысяч на квадратный миллиметр, и
ладонь прилипала к любой, самой гладкой поверхности. Для сильного человека
влезть на стену было не труднее, чем вскарабкаться на руках по канату.
Меншиков посидел на гребне стены, обхватив ее ногами, словно верховую
лошадь. И полез вниз. Вскоре пятки коснулись земли. Деревья здесь стояли
редко и оттого не казались такими уж противными.
Двойная шеренга кораблей - высокие, темные, похожие на башни
давным-давно заброшенного замка. Среди острых конусов звездолетов и
веретен рейдеров Меншиков углядел какую-то странную полусферу и удивился
было, но тут же вспомнил, что это, должно быть, и есть корабль
<желтоволосых>.
Он открыл люк <Босфора> и уверенно направился в рубку. Одна за другой
зажигались лампы, в овальном коридоре громыхало эхо шагов, и Меншиков
подумал вдруг, что никогда до того не был ночью один на большом корабле.
Включил контрольное табло - все системы в готовности, стартовать
можно хоть сейчас.
- Ну и раззявы же вы, господа мои... - презрительно пробормотал он в
адрес <остроухих>, а руки тем временем уверенно бегали по клавишам,
задавая киберштурману курс на вторую планету Альфы Каравеллы. Потом он
прошел в свой <Байкал> и сделал то же самое.
Вышел наружу и задержался на краю расчищенного для звездолетов
участка, в тени. Отсюда открывался вид на купол - он стоял на
возвышенности, сверкал, словно исполинская горсть бриллиантов, далеко
отбрасывал свет на окружающий лес. Пристанище уверенных в себе, не
нуждавшихся в маскировке похитителей, он походил скорее на волшебную
шкатулку, на театр, где сейчас должен начаться веселый новогодний
маскарад. Не было в нем ничего злонамеренного или грозного.
Несколько минут Меншиков стоял, засунув руки в карманы куртки, кривя
губы, смотрел на жилище существ, над которыми одержал верх. Особого
торжества или какого-нибудь там злорадства он не испытывал. Как всегда в
таких случаях бывает, подготовка триумфа казалась теперь во много раз
ценнее самого триумфа. Меншиков ощущал лишь томительную крестьянскую
усталость.
Возвращаясь назад, он едва не сбился с пути. Хорошо, что
ориентироваться помогал сияющий купол.
В тюрьме горел свет во всех окнах - Фатах с Белашем четко выполнили
приказ, разбудив всех. Меншиков вошел в вестибюль и заорал что было мочи:
- Вых-хади!
Захлопали двери, люди выскакивали на лестницу, бежали вниз. Показался
Белаш, увлекавший за собой обоих <желтоволосых>, - те удивленно озирались,
но не сопротивлялись.
- Никого не осталось? - крикнул Меншиков.
- Никого, - отозвался сверху Фатах.
- Внимание! - Голос Меншикова легко перекрыл тихий радостный гомон. -
Все во двор, в колонну по двое! Держать строй, не рассыпаться! Фатах -
замыкающим! Марш!
Он выскочил во двор и выстрелил в ненавистную стену - с
противоположной от купола стороны. Взлетел сноп голубых искр, люди парами
пробегали мимо спасателя, ныряли в проем с разлохмаченными, еще дымящимися
краями. Меншиков считал бегущих: восемь... двенадцать... двадцать... ага,
Лихов как миленький чешет... Белаш со своими подопечными... Фатах... все!
В небе светили крупные яркие звезды. Люди бежали по инопланетному
редколесью, и это было как во сне, когда сбываются все желания и невесомое
тело летит над землей, словно дым костра. Бластер вывалился из-за пояса,
Меншиков поймал его на лету и держал теперь в руке.
Люк <Босфора> был распахнут настежь, подошвы гремели по пандусу,
кто-то споткнулся, его поймали за шиворот и втащили в люк.
- Le train part a Lausanne! Asseyz vous, mesdames, messiers!* -
озорно рявкнул Меншиков, вспомнив фразу из старинного романа. - Фатах, ко
мне! Уходите на форсаже, штурман сориентирован!
___________
* Поезд идет в Лозанну! Садитесь, дамы и господа! (фр.).
- А вы?
- Да господи, я следом! Скор...
Слова застряли у него в горле. Эллипс холодного белого света накрыл
площадку, как сачок, высветил испуганное лицо Фатаха, от ставших
угольно-черными кораблей потянулись длинные острые тени, и Меншиков увидел
две непропорционально длинноруких фигуры - они стояли на границе света и
тьмы спиной к прожектору. Один из них медленно поднял лапу со знакомым
рефлектором, но сверкнула сиреневая молния, яркая даже в ослепительном
белом свете, и там, где только что стояли <остроухие>, взвилось облачко
пара. Закрыв лицо растопыренной ладонью, Меншиков выстрелил по прожектору,
в центр белого горнила, и снова упала темнота. Сзади бухнул люк, в спину
толкнул порыв холодного ветра - громадина <Босфор> бесшумно, как сова,
вертикально ушел в ночное небо.
Неизвестно, как <остроухие> узнали о побеге, но они узнали, и времени
на раздумья не оставалось. К аппаратуре, способной стаскивать с
межзвездных трасс космические левиафаны, следовало отнестись со всей
серьезностью, мощности бластера здесь, безусловно, не хватило бы, и
Меншиков благословил настойчивость Роксборо, добившегося для него и вещей
посерьезнее лучевого оружия. Сколько трудов ему стоило уговорить и
физиков, и Контрольный Совет, спасибо, Сай, ты замечательный...
Кривя губы в судорожной улыбке, Меншиков потянул из внутреннего
кармана куртки массивный продолговатый предмет, сорвал предохранители.
Зажмурился - никому, кроме немногих экспериментаторов, не приходилось
наблюдать действие потока антипротонов.
Высоко в черном ночном небе вспыхнуло белое сияние, пронизанное
синими зигзагами, вспыхнуло и погасло - <Босфор> ушел в гиперпространство.
Пуговица, вспомнил Меншиков, лихорадочно щелкая переключателями, вспомнил
и похолодел. Пуговица с куртки Ле Медека, единственное, что осталось от
Алена... Она там, в камере, в кармане старой, разорванной рубашки, а наши
железные традиции гласят, что... Дьявол, неужели эта штука так и не
сработает?
И тут излучатель сработал. Грохнуло так, словно небо раскололось и
рушилось теперь на планету, дробясь и рассыпаясь. На месте купола
взметнулся исполинский гейзер огня, окутанный клубящимся дымом, взрывная
волна сорвала кроны деревьев, и они диковинными птицами мелькнули над
площадкой. Меншикова подняло в воздух, перевернуло и швырнуло о борт
ближайшего звездолета. Что-то мерзко хрустнуло в боку и он успел подумать:
неужели все?
Нет. Он и сознания не потерял. Едва успев вскочить, понесся к тюрьме,
превозмогая колючую разлапистую боль в боку. Он хорошо сделал свое дело и
решил, что теперь имеет право соблюсти традиции - если от погибшего Динго
осталась хоть горсточка праха, хоть кусок ткани, хоть пуговица, их нужно
доставить на Землю Причудой эту традицию считают лишь люди посторонние.
Люди спасены, и теперь он рискует собой одним...
Он нырнул в пролом, загрохотал по лестнице, боясь, что потеряет
сознание, - голова раскалывалась, тело рвали на куски невидимые клещи.
Ночь, пустое здание инопланетной тюрьмы, гул шагов - дикий
сюрреалистический сон, только вот проснуться нельзя... Он схватил с пола
обрывки рубашки, нашел заветную пуговицу, спрятал ее в карман, застегнул
карман и помчался назад. Обернувшись в проеме, выстрелил по опустевшей
тюрьме - гореть, так всему...
Меншиков бежал по пылающему лесу. Наперерез с истошным визгом
промчались какие-то мохнатые клубки На месте купола буйствовало пламя,
огненный поток расползался с холма, и пылающие деревья оседали в него,
словно поставленные на раскаленную сковородку свечи. Пук горящих веток
рухнул на спину, как давеча зверь, Меншиков упал и катался по земле,
сбивая пламя. Просто удивительно, что эти сырые на вид деревья так яро
горели...
Сбил пламя, вскочил и побежал, перепрыгивая через ручейки огня,
передовые струйки огненного потока, величаво и грозно растекавшегося по
