фетровых шляпах с приподнятым бортом. Эскадрон настоящих великанов.
Во главе его шествовал капитан, с грустью взиравший на картину кровавого
побоища.
Вдруг при виде двух тел в груде мертвецов у него вырвался горестный крик:
- Сорви-голова!.. Побратим! Маленький Жан! Боже!.. То был добрейший
капитан Франсуа Жюно, которого превратности войны вторично столкнули с его
юным дру-гом. Нагнувшись, он приподнял Жана. При виде остекленевших глаз,
посиневших губ и мертвенно бледного лица своего друга у канадца замерло
сердце.
- Нет, - шептал он, - маленький Жан не погиб, не может этого быть! А его
товарищ?
Осмотрев Фанфана, добряк убедился, что тот едва дышит.
- Надо все же попытаться...
С этими словами капитан Жюно взвалил Жана себе на плечи.
- Бери другого и следуй за мной, - приказал он одному из своих солдат.
Тот легко поднял Фанфана, и оба зашагали по краю ущелья, унося юношей с
поля боя, где их неминуемо раздавили бы лошадиные копыта и колеса пушек.
Выйдя из ущелья, канадцы уложили Молокососов среди скал и стали поджидать
полевой госпиталь.
Ждать пришлось недолго. Почти тотчас же невдалеке от них появился всадник
с повязкой Красного креста на рукаве.
- Доктор Дуглас! - воскликнул, завидев его, капитан Жюно. - Вы?.. Какая
удача!
- Капитан Жюно! Чем могу быть вам полезен, друг мой?
- На вас, доктор, вся надежда... Умоляю во имя нашей дружбы! - продолжал
Франсуа Жюно.
- Но говорите же, говорите, в чем дело, дорогой капитан. Можете не
сомневаться...
- Да я и не сомневаюсь. Благодарю вас, дорогой доктор! Вечно буду помнить
вашу доброту! Видите этого молодого человека? Это Сорви-голова, знаменитый
командир Молокососов. А другой юноша - его лейтенант, Фанфан.
- Дети, настоящие дети, - тихо промолвил доктор.
- Но герои.
- Герои, - согласился Дуглас.
- Так вот что, доктор: Сорви-голова - француз. Я встретился с ним в
Канаде и полюбил его, как сына. И у меня прямо сердце разрывается, стоит мне
только подумать, что он умрет.
- Увы! Но бедный мальчик, кажется, уже скончал-ся, - сказал доктор. - А
впрочем, посмотрим...
И, скорее для очистки совести, чем для врачебного осмотра, он прильнул
ухом к груди Жана.
- Подумать только, он жив! Сердце бьется. Правда, слабо, очень слабо, но
все же бьется.
- Жив?! - не помня себя от радости, вскричал Жю-но. - Какое счастье...
- Погодите радоваться, его жизнь на волоске. - О нет, доктор, он
выкарабкается! В жизнь свою не видал такого молодца, как Жан. Да и ваше
искусство врача совершило уже не одно чудо...
- Клянусь, я сделаю все, чтобы спасти этих мальчиков!
- Благодарю вас, доктор! Отныне я - ваш по гроб жизни. Вы оказываете мне
сегодня такую услугу, какой порядочному человеку век не забыть.
ЭПИЛОГ
Кейптаун, 20 октября 1900 г.
"Дорогая сестра!
Я жив, хотя жизнь вернулась ко мне не без хлопот. И Фанфан жив. Мой
славный Фанфан тоже с большим трудом столковался с жизнью. Ему всадили одну
пулю в живот, другую - в печень, три или четыре - уж не помню точно -
угодили ему в ноги. Но парижанин с улицы Гренета живуч, как кошка.
А я... Хоть я родом и не с улицы Гренета, но все равно парижанин, а
следовательно, тоже живуч.
Представь себе только: одна пуля попала мне в левое бедро, другая- в руку
(тоже в левую), третья-в правую ногу, четвертая вторично продырявила легкое,
да еще возле самого сердца. Да, сестренка, когда мой друг Франсуа Жюно
подобрал нас обоих, дела наши были совсем плохи. Мы валялись на земле
полумертвые и дышали, как выброшенные на берег карпы. Этот добрейший канадец
передал нас в искусные руки доктора Дугласа, которому мы и обязаны теперь
жизнью. Доктор Дуглас, положительно, самая рыцарская душа во всей английской
армии. Он ухаживал за нами, словно родной брат, не жалея своего драгоценного
времени и знаний, и совершил настоящее чудо, воскресив нас. Мы были без
памяти двое суток. А когда очнулись, увидели, что лежим рядом в маленьком
помещении, где сильно пахло йодоформом и карболкой. Мне показалось, что мы
плавно движемся куда-то.
"Санитарный поезд", - подумал я. И я не ошибся: нас везли в том самом
поезде, в котором я некогда сопровождал миссис Адамс к ее умирающему сыну.
Доктор и вообще весь медицинский персонал трогательно ухаживали за нами.
Наши товарищи по несчастью - опасно раненные английские солдаты - относились
к нам дружески.
Санитарный поезд, как и во время первого моего путешествия, шел тем же
аллюром военного времени. Он то мчался вперед, то пятился назад, чтобы тут
же снова ринуться с разбегу вперед. Все это время оба мы находились в
довольно жалком состоянии. Доктор то и дело появлялся у наших коек: он менял
нам повязки, очищал раны от гноя, измерял температуру и, отмечая что-то в
своем блокноте, иной раз сокрушенно покачивал головой, иной же раз довольно
ухмылялся.
Добрая душа этот доктор!
Путешествие длилось долго, очень долго, по мы на это не жаловались: нам
было хорошо!
Мы всем своим существом отдавались покою, неизбежно наступающему после
острых кризисов. Мы наслаждались восхитительным ощущением возврата к жизни,
с которой простились ещё в Ваальском ущелье. Наконец, нас сладко баюкало
сознание исполненного долга: ведь мы сделали все, что могли, в один из самых
трудных моментов борьбы маленьких республик за свою независимость.
Только по прибытии в Кейптаун, на восьмые сутки путешествия, доктор
Дуглас объявил нам, что теперь он готов поручиться за нашу жизнь.
В Кейптауне доктор перевез нас в больницу, где передал на попечение
своего собрата по профессии, который пользует нас и по сей день.
Ты можешь, конечно, представить, как горячо благодарил я доктора Дугласа,
когда он пришел проститься с нами! На прощанье Дуглас предупредил нас, что
для полной поправки нам потребуется длительный больничный режим.
Я, разумеется, стал горячо с ним спорить, а Фанфан заворчал, как
заправский наполеоновский гренадер. Сама посуди: одна лишь мысль о том, что
мы не можем вернуться в Трансвааль и собрать новый батальон Молокососов,
чтобы опять принять участие в войне, приводи-ла нас в отчаяние!
Невольно вырвавшееся у меня признание в наших меч-тах очень насмешило
милейшего доктора.
- Да вы же пленники, - сказал он.
- Что ж из того! Пленники бегут.
- Дорогой Сорви-голова, - мягко сказал доктор, взяв меня за руку, -
оставьте эту опасную игру. Поверьте, с вами говорит сейчас не англичанин, не
патриот своей страны, а только врач и друг. Восемь месяцев вы вели тяжелую
боевую жизнь, потребовавшую невероятного напряжения всех ваших физических
сил и нервной системы. Вы были дважды опасно ранены.
- Да ведь говорят, что современная пуля отличается гуманностью, -
насмешливо заметил Фанфан.
- Не слишком-то доверяйте этим толкам.-продолжал Дуглас. - Как бы там ни
было, но эти пули вкупе с переутомлением так расшатали ваши организмы, что
полное выздоровление наступит не раньше как через пять-шесть месяцев. А до
тех пор, надеюсь, эта проклятая война окончится.
Предсказания доброго доктора исполнились лишь наполовину. Прошло уже
четыре месяца, как мы с ним простились. Мы почти поправились, но война
вспыхнула с новой силой. А мы все сильнее чувствуем себя пленниками. Дело в
том, что по мере нашего выздоровления милые друзья-англичане стали, по
меткому выражению Фанфана, все туже нас "завинчивать".
И вот, наконец, нас так "завинтили", за нами так следят, столько пар глаз
сторожат каждое наше движение, что бегство почти невозможно. Но все-таки мы
попытаемся.
Хитрые англичане предлагали нам свободу под честное слово. Благодарим
покорно! Это значит быть своим собственным тюремщиком, изо дня в день
расходовать всю свою бурную энергию только на то, чтобы заставлять себя
отказываться от самого пылкого своего желания. Нет, на это мы не согласны.
Не колеблясь ни секунды и повинуясь одному и тому же порыву, мы оба
решительно отказались. Что же за этим последовало? Очень простая вещь:
лазарет превратился в тюрьму. А так как больничная клетка кажется нашим
тюремщикам не вполне надежной, нам предстоит заманчивая перспектива недели
через две отправиться на понтоны. А быть может, и на остров Цейлон или на
мыс Доброй Надежды.
Но поживем - увидим... О! Какую великую силу ощущает в себе человек,
решивший отдать свою жизнь священному делу борьбы за свободу! Проще говоря,
при первом же удобном случае мы постараемся бежать.
И пусть даже я и погибну при этом, по крайней мере, я умру с мыслью об
исполненном долге, с сознанием, что я умираю как достойный сын той Франции,
которая так часто проливала свою кровь за слабых и угнетенных.
Но я не погибну...
Если предчувствие не обманывает меня, дорогая сестра, ты еще кое-что
услышишь о своем брате, который более чем когда-либо горит желанием
оправдать свое прозвище - Капитан Сорви-голова".
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Лун Анри Буссенар родился во Франции в 1847 году и получил медицинское
образование в Париже. Почти в день получения им докторского диплома
вспыхнула франко-прусская война, и Буссенар был мобилизован в армию в
качестве полкового врача. В рядах разгромленной французской армии Буссенар
пережил горечь прусского вторжения С тех пор он возненавидел войну. Он
признавал право народа прибегать к оружию лишь в тех случаях, когда речь шла
о защите свободы и независимости Эта мысль проходит через все книги
Буссенара Образ доктора Тромпа гуманиста и бойца народной армии, с которым
читатель познакомился на страницах это-го романа, носит черты автопортрета
писателя
Обогащенный жизненными наблюдениями, Буссенар после войны начинает
литературную деятельность. Уже первые два его романа (вышедшие в 1877-1880
годах) - "Дневник путешествий" и "Путешествие парижского гамэна вокруг
света"- приносят ему шумный успех. Буссенар становится любимым писателем
подрастающего поколения.
В 1880 году правительство командировало Буссенара во Французскую Гвиану
для обследования постановки медицинской службы в этой колонии Вслед за
Гвианой следуют путешествия в разные страны Америки, Африки и Австралии.
После каждого путешествия по-являются новые произведения. "Гвианские
Робинзоны", "Приключения в стране бизонов", "Приключения в стране тигров" и
другие. Содержанием этих произведений служат приключения храбрых французов в
мало исследованных странах.
Историческая повесть "Капитан Сорви-голова" была навеяна войной за
независимость двух бурских республик, Трансвааля и Оранжевой, против
английских колонизаторов.
Борьба буров - потомков голландских и французских переселенцев - вызвала
волну сочувствия среди народов всего мира.
Из разных стран потянулись добровольцы на помощь двум маленьким народам
Книга Луи Буссенара "Капитан Сорви-голова" как бы ставит автора в шеренгу
борцов за независимость бурских республик.
Кроме этой повести, Буссенар написал еще несколько исторических
произведений. Среди них наибольшей известностью пользуется "Пылающий
остров", описывающий восстание жителей острова Кубы против испанского
владычества.
Умер Буссенар во Франции в 1910 году Его книги переведены на языки почти
всех стран. Читатели любят героев Буссенара за их неукротимую отвагу, за то,
что в них живет самое драгоценное качество юности - готовность бороться до
конца за правое дело.
Константин Полевой
ПРИМЕЧАНИЯ
* Гайлендеры-горцы-шотландцы. Здесь речь идет о полке, которому присвоено
имя офицера и географа шотландца Шарля Джорджа Гордона (Это и все
