довольствовался малым: место в общежитии, свежая сорочка, книги
и гитара. И все же он был богаче многих. Он был нужен людям.
Прекрасный рассказчик, он в то же время никогда не стремился
быть в центре внимания, умел, как никто, слушать других, жадно
поглощая все интересное о мире, о людях. И его походы были не
бег ством от людей, а возможностью еще раз познать их истинную
ценность. "Нам еще долго не видеть людей, значит, есть время
подумать о них", - писал Арик. И еще он писал: "К людям я лыжню
тяну, как кабель."
Он пел только тогда, когда его об этом просили, и то, что
просили, не навязывая своих вкусов. Он мог петь ночи напролет.
И когда иной раз мы, растроганные, говорили ему хорошие слова,
он просил: - Не надо, ребята. Это вредно - перебирать норму
нежности.
При нем невозможно было скиснуть или расклеиться, потому что
сам он мужественно и сдержанно переносил невзгоды. При нем
никто не рисковал становиться в позу, потому что он был
предельно естественным. При нем трудно было, рубанув с плеча,
вычеркнуть кого-то за ошибку или провинность из числа друзей и
знакомых - он стремился не осудить с высоты своей
нравственности, а понять, чтобы помочь.
Но если он говорил: "Я бы не пошел с тобой на Север" - то
значит, ты в чем-то очень, очень был неправ Арик брал, чтобы
отдавать, отдавать без конца. "Самая большая ценность похода в
том, что через несколько дней после его окончания ты вдруг
замечаешь, что стал чуть другим, чуть лучше, чем был раньше,
чем-то чуть богаче." Это строки из его последнего письма,
отправленного с Саян, из Верхней Гутары. В нем, наверное, ключ
к пониманию стремления к тем трудным северным маршрутам,
которые выбирали Арик и его товарищи. Он не успел написать
песню о Саянах. В его записной книжке, найденной в его рюкзаке,
несколько строк, вероятно, ее первый набросок:
Саяны - это хвойный лес
и белизна берез,
Саяны - это синь небес
и мартовский мороз,
И в пасти черно-белых гор
таблеточка луны...
Накануне последнего похода Арика Круппа пригласили на студию
"Беларусьфильм" и попросили исполнить в новом документальном
фильме "Жизнью и смертью" песню Юрия Визбора на стихи Ярослава
Смелякова. Песня звучит на фоне панорамы снежных гор. По
трагическому стечению обстоятельств, это была последняя песня,
спетая Ариком:
От морей и от гор веет вечностью,
веет простором.
Раз посмотришь - почувствуешь -
вечно, ребята живем.
Не больничным от вас ухожу я,
друзья, коридором -
Ухожу я, товарищи,
сказочным Млечным путем.
- Демография
А Москва-то полна населением,
А в Москве муравейная скученность.
Знать в планировании размножения
Никакой нет системы научной.
А домой прилетевши, ринулся
Не к буфету, а к книжному шкафу я,
Ни стакашка не приняв, принялся
Изучать, изучать демографию.
Прочитал я что пишут ученые,
Что растет, мол, растет население,
А которые реакционные,
Те по Мальтусу и без стеснения.
Не боюсь я за сытость публики,
Принесет нам наука пользу.
Будут делать из дырок бублики,
Как "Московскую водку" гидролизом.
Лес повырубят, хоть он и нужен нам,
А насчет биосферы - ну как же,
Вон квартиры все ниже, да уже,
Да и тех не хватает на каждого.
А китайцы, друзья позапрошлые,
Размножаются, ох, размножаются,
Раньше были такие хорошие,
А теперь на Сибирь покушаются.
Ах, народы, народы, ну на фиг вам
Размножение антинаучное.
Лучше ночью учить демографию,
Может что-нибудь в мире улучшится.
- На плато Рассвумчорр
В тундре есть много гор, что цепляются за тучи,
На плато Рассвумчорр нас туман и ветры мучат.
На плато аппатит, его надо добывать.
Аппатит, твою Хибины, мать!
Тундра - тот же Кавказ, только здесь чуть холоднее,
Только солнце у нас светит чуточку слабее.
Только здесь на Хибинах нельзя позагорать,
Аппатит, твою загара, мать!
Рассвумчор очень крут, неприступные вершины,
Камни вниз нас зовут, но пока еще мы живы,
Если с плато упасть, то костей уж не собрать,
Аппатит, твою Хибины, мать!
Лето так далеко, девять тысяч километров,
А у нас на плато дуют северные ветры,
Про такую погоду так хочется сказать:
"Аппатит, твою погоду, мать!"
Нет у нас сигарет, курим мы "Байкал" вонючий.
Уж давно солнца нет, есть лишь только дождь да тучи.
Эту жизнь на Хибинах пора уже кончать.
Аппатит, твою Хибины, мать!
Но, уехав домой, чтоб не все было забыто,
Мы захватим с собой по кусочку аппатита.
Чтобы, вспомнив Хибины, с улыбкой мог сказать:
"Аппатит, твою Хибины, мать!"
1963
- В дорогу
Мне все мерещатся дороги,
Они уходят вдаль маня,
Мне сделать хочется так много,
Узнать, что ждет в пути меня,
Мне хочется встречаться с ветром,
На "ты" с ним быть, а не на "вы".
И отдаваться километрам,
И забываться от ходьбы.
А если очень я устану,
Я песню сочиню в пути,
И эту песню петь я стану,
Чтоб легче было всем идти.
А если эта песня будет
Другими петься у костра,
Тогда скажу тебе и людям,
Что молодость прошла не зря.
Мне все мерещатся дороги,
Они уходят вдаль маня,
Но, черт возьми, на то и ноги,
Чтоб вдаль вели они меня.
1963
Колыбельная
В тучи над черными крышами
медленно солнце врезается,
Входят в окошко рыжие,
на белых похожие зайцы.
Баю-бай...
Спят в своей гавани тральщики,
за день машины умаялись,
Сонного, сонного мальчика
тихо баюкает маятник.
Баю-бай...
Тени шуршат над подушкою,
сны к малышу приближаются,
Угол с простыми игрушками
медленно преображается.
Баю-бай...
Детские сны забываются,
как далека моя станция!
К звездам и солнечным зайцам
руки все реже тянутся.
Баю-бай...
Зависть. Ну что же поделаешь:
возраст, беднеет фантазия
И сны мои неумелые
некому, в общем, расказывать.
Баю-бай...
1966
О ЖЕНИТЬБЕ
Ходит грустный медведь,
Бродит грустный медведь.
Б.Полоскин
Ах, жениться бы мне рыбкой в неводе,
Да все времени нет, да все негде,
То ли старый я, то ль с ума схожу:
Все с гитарою, как с сумой брожу.
И за окнами и под соснами,
Чаще в городе, реже на свету,
А гитара мне, не пойму я, кто,
То ли горсть камней, то ль букет цветов.
Мне б все песни петь, было б лишь кому,
Да огнем гореть, да чернеть в дыму.
Ничего не жаль для товарищей,
Песня и пожар, и пожарище.
Но мои друзья мне грозят, грозят:
"В песнях ты погряз - дальше так нельзя.
Заведи свой дом и угомонись,
Будешь петь потом, а пока женись.
И на старших глядя, дружок, учись,
Ведь гитары ради - так проходит жизнь.
Ведь совсем не дело все песни петь,
Ведь грустит, седея, даже медведь".
А что я не женюсь - мне винить кого?
Может я обвиню Городницкого,
Если он не жениться советует,
Может быть, не женюсь я поэтому.
Не женитесь, не женитесь, Поэты
А.Городницкий
1966
- Сначала и потом
Сначала год как год,
и месяц - это месяц,
Сначала так искать, не находя,
Спокоен стрелок ход
и стрелки время месят,
Настоенное на рассветах и дождях,
На синих поездах, на розовых мечтах.
Сначала нет потерь
и от разлук нет боли,
И радиус витков спирали так велик,
И не страшна метель,
и время не неволит,
И сказки исцелят боль маленьких обид.
Потом быстрей, быстрей
и нету остановок,
Все чаще нервы рвут
слова "В последний раз",
И что "пора" для нас уже не ново,
И в сказках нет концов, а правда без прикрас,
И каждый час найдет частицу нас.
1969
Десять пальцев
Сколько у нас в жизни счастья?
Выпивка после разлуки.
Радости чуточку чаще,
чем быть должно по науке,
Ленточки цвета корицы,
Неторопливый бег,
Крылья расправив птицей
Песня напомнит тебе
Лес и озера, и снег в горах,
Ах, десять пальцев у нас на руках.
Сколько ж в той жизни кручины?
Выпивка, так, без причины,
Ни до чего нету дела.
Дни как большой понедельник.
Ветер за окнами воет.
Капли дождя от них.
Где-то запрятались двое,
С кем бы я смог на троих.
Что-то вот горек мне дым сигарет,
Ах, много дней в нашем календаре.
Сколько ж у нас в жизни горя?
Выпивка перед разлукой,
Ссора без всякой ссоры,
Горького плача звуки,
В собственных стенах закован,
Да вот никто не придет,
Темные окна знакомых -
Значит - никто не ждет.
Горечь обиды, дворцы из песка,
Ах, десять пальцев у нас на руках.
1966
Города
Города, города крепко держат всегда,
Не дают уходить, не спешат отпустить,
Убегают города, навещает беда,
Можешь выть, можешь пить, но не смей уходить.
А город силен: "Погоди, не ходи,"
А песни уводят в снега и дожди,
А память года у печи не хранит,
А в памяти только походные дни.
Сотней дел и вещей - от кастрюль и борщей,
До любовей и жен, ты всегда окружен.
От бродячих ночей бережет нас Кащей,
Не допустит ведь он, чтоб костер был зажжен.
И ждет непокорных беда и гроза,
Но в небо впиваются жадно глаза,
И значит опять завтра кто-то уйдет,
У города дерзко себя украдет.
Но готовы отдать себя трижды распять
За палатку, за лес полный птиц и чудес,
За возможность не спать, чтобы солнце встречать,
За возможность залезть вглубь нехоженых мест.
И снова столбы отстают, отстают,
Уходят ребята искать неуют,
Ребята идут, от уюта устав,
Для счастья другую усталость искать.
1965
ПАРОДИЯ
Кончается начало, начинается бетон,
Начало исчезает за горой.
Девчонки преподносят мне букетики цветов.
Я - дровосек, бродяга и герой.
Простеганные ветром и сбоку, и в упор,
Приятели без памяти лежат.
Дырявые посудины навечно стали в порт
И паруса порвались без ножа.
Так вот обломок шпаги, переломанная сталь,
Беру с собой на бережок реки.
Я рад, что у приятеля обломок тот достал,
На нем я буду жарить шашлыки.
1968
Тундра
поговорили, махнули рукой,
Вот и уходит последний аргиш.
Звон бубенцов над замерзшей рекой
Прошелестел, как засохший камыш.
Прошелестел и растаял вдали.
Больше людских не слыхать голосов.
Больше тепла не просить у лесов,
Тундра в лицо нам снегами пылит.
Горы горстями гребут облака,
Звездные шорохи слышны в ночи.
Тундра, ты мысли в слова облекать,
Думать о близких нас научи.
Нам еще долго не видеть людей,
Значит есть время подумать о них.
Тундра нас заперла в тундре одних,
Это на несколько долгих недель.
Знаю, нас тундра одарит сполна,
Если туман и не видно ни зги,
Если пурга - снеговая стена,
Если устал - под глазами круги.
Но где-то едут в весну поезда,
Тонкой струною прощанье звенит.
И уступая подругам зенит,
Сдвинется в небе пастушья звезда.
1968
- Не сердись
не сердись, я привык уходить
В книги, в горы и просто в тоску.
Это так же, как мокнуть песку,
Если вдруг начинает дождить.
Ну, а мне не понять, не понять,
Почему улетать журавлям,
Почему провожать не меня
Телефонных звонков кораблям.
От ладьи твоих ласк и от губ
Что-то гонит меня в холода.
Не в свои я сажусь поезда
И в чужом я ночую порту.
Лучше памяти нить подари -
Голубое окно на заре,
Шелк палатки у маленьких рек,
А когда я вернусь, отвори.
Отвори мне опять свою дверь.
От разлук стал я вроде добрей.
От тоски, от сырых октябрей,
Отвори и еще раз поверь.
Это был не последний побег,
Сколько их у меня впереди.
Если б я не любил уходить,
Я б не смог возвращаться к тебе.
1967
Карпаты
Вот говорят, ты в городе грустишь,
А песни все тоскуют о дорогах.
За тридевять земель не улетишь,
Когда в запасе времени немного.
Не улетишь, не улетишь.
Мы не ушли за тридевять земель,
Но где-то по пути тоска отстала.
Среди весны пробрались мы к зиме,
На много дней опередив усталость.
На много дней, на много дней.
Мы здесь живем на белых склонах гор,
Близки нам горизонты и горбаты.
Снега, снега, куда не кинешь взор,
Сутулят спины снежные Карпаты.
Снега, снега, снега, снега.
