цель. Им необходимо взять Керн; учитывая ничтожную величину города
и слабость защищающей его армии, это будет нетрудной задачей.
Падение города оттягивало лишь полноводье, вызванное случайным
ливнем.
Флик ничего не знал обо всем этом и размышлял только о своем
побеге. Буря могла иссякнуть в ближайшие часы, оставив его
беззащитным в самом сердце вражеского лагеря. Хуже того, близилось
настоящее вторжение на Юг, и в любой момент легко могло начаться
сражение с Граничным Легионом Каллахорна. Что, если ему придется
вступить в битву на стороне карликов, сражаясь против своих же
товарищей?
За последние недели, прошедшие со дня его первой встречи с
Алланоном в Тенистом Доле, Флик значительно изменился, повзрослел,
обрел внутреннюю силу и уверенность в себе, каких никогда раньше от
себя не ожидал. Но последние сутки обернулись для него жестоким
испытанием храбрости и упорства, которое испугало бы даже такого
закаленного бойца, как Гендель. Юноша же, непривычный к такому
напряжению, чувствовал, что уже готов сломаться под этим
невыносимым давлением, полностью отдаться ужасному страху и
сомнениям, с каждым часом все сильнее терзающим его.
Только ради Шеа согласился он отправиться в тот опасный поход
к Паранору, и более того, только он все эти дни поддерживал своим
присутствием угрюмого замкнутого Флика. Но Шеа уже много дней нет
с ними, и невозможно сказать, жив он или же мертв, а его верный брат,
упорно цепляясь за надежду, что в конце концов они найдут его,
чувствовал себя смертельно одиноким. Теперь он находился не просто в
незнакомой земле, вовлеченный в безумную авантюру против
таинственного создания, не принадлежащего миру смертных, но
оказался пойманным в толпе тысяч северян, каждый из которых без
всяких колебаний готов был прикончить его на месте. Он попал в
невыносимое положение и начинал теперь сомневаться в том, что в его
действиях есть хоть какой-либо смысл.
Пока громадная армия разбивала новый лагерь на берегу
Мермидона, в вечерней тени и серых сумерках, несчастный
перепуганный юноша нервно бродил по лагерю, отчаянно пытаясь
укрепить свою тающую решимость. Дождь шел с прежней силой,
скрывая лица и тела, превращая солдат в движущиеся тени, окутывая
людей и землю унылой холодной пеленой. В такую непогоду о кострах
нечего было и думать, так что вечер оставался темным, мрак -
непроницаемым, а окружающие фигуры - безликими. Молча бродя по
лагерю, Флик мысленно отмечал расположение командирских палаток,
размещение полков карликов и троллей и систему расстановки часовых,
думая, что эти сведения, возможно, хоть немного помогут Алланону в
спасении эльфийского короля.
Он без труда снова нашел большую палатку, где располагались
матурены троллей и их важный пленник, но в ней, как и во всем лагере,
было темно и холодно, ее окутывал туман и дождь. Флик не знал даже,
там ли до сих пор находится Эвентин; его могли днем перевести в другую
палатку или вообще отправить за пределы лагеря. У входа по-прежнему
стояли два громадных часовых-тролля, но внутри ничего не было видно.
Несколько долгих минут Флик изучал темную палатку, а затем
бесшумно скользнул прочь.
На лагерь опустилась ночь, и тролли с карликами постепенно
погрузились в холодный, пропитанный дождем, сон, скорее сродни
беспокойной дремоте, и тогда юноша решил готовиться к бегству. Он не
представлял, где ему теперь искать Алланона; он мог только
предполагать, что друид отправился вслед за войском вторжения,
движущимся на юг к Каллахорну. Такой дождливой ночью его почти
невозможно будет отыскать, и Флик надеялся лишь провести ночь в
каком-нибудь укрытии и попытаться найти мистика при свете нового
дня. Он молча двинулся к восточной границе лагеря, осторожно
пробираясь между скорченными в чутком сне телами солдат, между
вещмешками и доспехами, беззащитно кутаясь в свой насквозь
промокший охотничий плащ.
Этой ночью он вполне мог выйти из лагеря вообще без всякой
маскировки. Вдобавок к темноте и беспрестанной измороси, которая
наконец начала ослабевать, по равнинам поплыл низкий клубящийся
туман, такой густой, что человек в нем видел не дальше чем на несколько
футов от своего носа. Флику невольно подумалось, где сейчас
странствует Шеа. Он решился проникнуть в этот лагерь, переодевшись в
карлика, главным образом потому, что надеялся найти здесь брата. Он
так ничего и не узнал про Шеа и был подавлен, хотя понимал, что чуда и
не следовало ожидать. Однако, он был готов к тому, что стоит ему
пробраться во вражеский лагерь, как его в считанные минуты обнаружат
и схватят. Но он еще на свободе. Если теперь ему удастся бежать и
отыскать Алланона, то они найдут способ помочь пленному королю
эльфов, и тогдаЄ
Флик неожиданно замер и пригнулся, укрывшись за огромной
грудой троллиных доспехов, накрытых от дождя парусиной. Даже если
он в конце концов разыщет друида, что они смогут сделать для
Эвентина? Путь до города-крепости Тирсис, где они могут найти
Балинора, потребует времени, а времени у них почти уже не оставалось.
Что случится с Шеа, пока они будут пытаться найти способ спасти
Эвентина - ведь после потери Меча Шаннары король, несомненно,
значил для Юга в тысячу раз больше, чем брат Флика? Но допустим,
Эвентину что-то известно о судьбе Шеа? Допустим, он знает, где искать
его брата - или даже расскажет, куда исчез всесильный Меч?
Усталый рассудок Флика начал быстро перебирать самые
маловероятные возможности. Он должен найти Шеа; все остальное в
этот момент перестало быть для него столь важным. Когда Менион
отправлялся предупредить города Каллахорна о надвигающейся
опасности, некому больше стало помочь Шеа. Даже Алланон, казалось,
исчерпал все свои безграничные возможности. Но Эвентин мог знать
что-то новое о судьбе Шеа, и только Флик мог сейчас ему чем-то помочь.
Дрожа от касаний холодного ночного воздуха, он смахнул с лица
дождевую влагу и в немом изумлении всмотрелся в туман. Как ему могла
прийти в голову мысль вернуться? Он балансировал на самом краю
паники и изнеможения, не прикладывая больше никаких усилий для
того, чтобы удержаться. Однако ночь благоприятствовала ему - темная,
туманная, непроглядная. За оставшееся у них короткое время такой
возможности могло больше не представиться, а воспользоваться ей
сейчас мог только он. Это безумие, безумие! - в отчаянии подумал он.
Если он вернется туда, если в одиночку попытается освободить
ЭвентинаЄ его убьют.
И все же он внезапно решил, что должен поступить именно так. Он
всерьез заботился о судьбе Шеа, и только пленный эльфийский король
мог рассказать ему, что случилось с его пропавшим братом. Он прошел в
одиночку трудный путь, провел двадцать четыре мучительных часа,
скрываясь и стараясь уцелеть во вражеском лагере, где только
случайность могла спасти его. Он даже пробрался в командирскую
палатку троллей, найдя там великого короля эльфийского народа и
передав ему свое краткое послание. Возможно, на его стороне все это
время был слепой случай, чудесный и ускользающий, но все же, мог ли
он сейчас бросить свое дело, зайдя уже так далеко? Он слабо улыбнулся
своим героическим мыслям, неудержимому стремлению к подвигам, на
которое раньше успешно не обращал внимания, но теперь оказался
порабощен им и, несомненно, вскорости докажет миру, что героя из него
не получится. Замерзший, усталый, черпающий последние физические и
душевные силы, он тем не менее шел на этот главный риск только
потому, что волей обстоятельств оказался в этом месте и в это время. Он
один. Вот поразился бы Менион Лих, увидев меня сейчас, с мрачной
иронией подумал он. В то же время он был совсем не прочь, чтобы горец
вдруг оказался рядом и поделился с ним каплей своей неиссякающей
отваги. Но Мениона рядом не было, а время быстро уходило.
Тогда, словно во сне, он отправился обратно, сквозь спящий
лагерь и клубящийся туман, и вскоре пригнулся, затаив дыхание, в
считанных ярдов от огромной палатки матуренов. По его
разгоряченному лицу маленькими ручейками стекали капли дождевой
влаги и его собственного пота, впитываясь в промокшую одежду; он
неподвижно и безмолвно разглядывал свою цель. В его усталый ум
начали закрадываться жестокие сомнения. Прошлой ночью в палатке
было страшное существо, служившее Повелителю Колдунов, черный,
бездушный инструмент смерти, готовый без колебаний уничтожить
любого шпиона. Возможно, он и сейчас находился внутри, терпеливо
ожидая именно такой безумной попытки освободить Эвентина. Хуже
того, короля эльфов давно могли перевести в другое местоЄ
Флик решительно отбросил все сомнения и глубоко вздохнул. Он
медленно собирался с силами, заканчивая изучать парусиновую палатку,
кажущуюся лишь туманной тенью в непроницаемом сумраке. Ему не
удалось различить даже силуэтов громадных охранников-троллей. Его
рука исчезла под мокрым плащом и вновь появилась, сжимая короткий
охотничий нож, его единственное оружие. Он тщательно восстановил в
памяти расположение предметов внутри палатки и место, где сидел
связанный Эвентин, когда Флик кормил его прошлой ночью. Затем он
медленно двинулся вперед.
Флик сжался в комочек рядом с влажной парусиновой стенкой
огромной палатки, прижавшись щекой к холодной грубой материи, и
долго вслушивался в слабые шорохи, время от времени доносившиеся
изнутри. Должно быть, он медлил добрые пятнадцать минут,
неподвижной тенью застыв среди тумана и мрака, напряженно
вслушиваясь в приглушенный звук тяжелого дыхания, перемежающегося
храпом, исходящим от спящих северян. Он быстро обдумал возможность
проникнуть внутрь через открытый полог, но вскоре отверг эту идею,
сообразив, что оказавшись в палатке, ему, чтобы освободить Эвентина,
придется пробираться между множеством спящих троллей. Вместо этого
он выбрал ту часть палатки, где за парусиновой стенкой, по его мнению,
висел плотный гобелен - именно в этом углу на стуле вчера сидел
связанный эльфийский король. Затем, мучительно медленно двигая
пальцами, он проколол острием охотничьего ножа влажную парусину и
начал резать, сверху вниз, по одному волокну, по крошечной доле
дюйма.
Он не знал, сколько времени ушло у него на трехфутовый разрез - в
памяти осталось лишь бесконечное движение ножа, полное безмолвие
вокруг и страх, что малейший треск рвущейся материи тут же поднимет
на ноги всю палатку. Тянулись бесконечно долгие минуты, и ему
начинало казаться, что он совершенно один во всем громадном лагере,
окутанный черным саваном тумана и ночи, и нигде вокруг него нет ни
единой живой души. Никто не приближался к нему - по крайней мере, он
ничего вокруг не видел, и звуки северных наречий не тревожили его
напряженный слух. Возможно, на эти краткие минуты отчаянного труда
он и в самом деле остался один во всем миреЄ
Затем перед ним в блестящей парусине раскрылась длинная
вертикальная прорезь, распахнутая в немом ожидании, приглашая его
войти. Он опустился на четвереньки и с опаской подался вперед,
осторожно нащупывая дорогу руками. По ту сторону не оказалось
ничего, кроме парусинового пола, сухого и холодного. Он медленно
просунул внутрь голову, со страхом вглядываясь в непроницаемую
черноту палатки, наполненную дыханием и храпом спящих. Он
подождал, пока его глаза привыкнут к этой новой тьме, отчаянно
стараясь сдерживать дыхание, дышать ровно и беззвучно; он чувствовал
себя ужасно беззащитным, все его тело сейчас торчало из палатки, и
любой проходящий мимо мог его заметить.
Его глаза слишком долго привыкали бы к сумраку, а он уже не мог
позволить себе быть обнаруженным случайным часовым, поэтому ему
пришлось рискнуть и проползти несколько футов вглубь, целиком
протиснувшись через отверстие в спасительную тьму палатки. Тяжелое
дыхание и храп звучали все так же ровно, и время от времени где-то во
тьме раздавался шум сонно ворочающегося тяжелого тела. Но никто не
просыпался. Долгие, бесконечные минуты Флик выжидал, скорчившись
на полу у самой прорези, мучительно напрягая глаза, чтобы различить в
ночном сумраке смутные очертания тел, столов и груд вещей.
