торгуют, так что сумма вышла не столь грозной...
По пути из горотдела Строкач заскочил к Теличко, не особенно,
впрочем, надеясь, что застанет того дома. Деловой все же человек. Но
Теличко - вялый и заспанный - оказался на месте, а тема разговора не
вызвала у него никакого энтузиазма.
- Приговор? Ага, помню: имея многолетний опыт хищения, создал
преступную группу и, вступив в сговор, похитил у совхоза миллион. Это при
том, что фактически я и рубля не получил за работу, да своих денег сколько
ушло. Из моей зарплаты высчитывали за продукты для бригады, я же заплатил
за семена на опытной станции... Свой трактор пригнали, машину для полива,
да и натуроплаты я выдал бригаде меньше, чем полагалось: три процента. А
между прочим, как раз в этом году прошел майский пленум ЦК, и там
говорилось, что мы имеем право получить пятнадцать процентов от плана и
треть сверхпланового урожая. Так что на самом деле не я был должен
совхозу, а совхоз - мне. Мы же им еще и помогали: собирали подсолнечник,
заготовляли сено, работали на току, который дождем залило, - все
бесплатно. Совхоз получил от нашей работы полмиллиона прибыли, а сколько
добра из-за его же нерасторопности на поле погнило... Когда меня судили,
начальник конвоя не выдержал и сказал судье, указывая на меня и на
директора совхоза: "Хорошо бы их местами поменять, был бы толк".
Теличко откинулся в кресле и на мгновение прикрыл глаза. Строкач
негромко сказал:
- Я не в восторге от таких хозяйственных дел и никогда их не
приветствовал. Но не угрозыск дает сроки.
- Ага, - казалось, Теличко совсем отрешился от происходящего. - Где
же вы раньше были?
- Там, где и сейчас. Делал свое дело.
- Бежал, куда укажут, сажал, кого прикажут, - все так же горько
усмехнулся Теличко.
- Нет, за такие дела, как ваше, я никогда не брался. Правдами и
неправдами, но находил способ уклониться. А вот ваш нынешний бизнес, пусть
и трижды легальный, меня очень и очень интересует.
Теличко выстрелил взглядом из-под ресниц - твердым, полным недоброй
энергии.
- У вас неверная информация, майор. Освободившись, я снова занялся
арбузами. Нашел знакомую бригаду и стал с ними работать.
- Хороший получился урожай?
- Сумасшедший. Тридцать тонн с гектара считается очень хорошо, а у
нас вышло - шестьдесят пять на круг.
- Вот я и говорю, - Строкач ухмыльнулся. - Вы не только опасный
расхититель, но еще и рецидивист.
- Ну уж, нет. С арбузами я завязал. Наглухо. Раньше как было: нашел
босса в райкоме, смазал - и все вопросы решены. А сейчас на каждом углу по
чиновнику от демократической администрации, и попробуй хоть одного
пропустить! Надо мной уже братва смеялась - бесплатный пахарь
продовольственной программы.
- А бывали у вас неурожайные годы? - неожиданно спросил Строкач.
- Не было. Потому что я знаю агротехнику и особенности почвы в любой
точке юга - от Одесской области до Крыма. Меня что в земле привлекало?
Воля. А если еще и это потерять, тогда все. Хватит, нема дурных. Ну, а
здесь меня знают, взяли в дело. Большого ума не надо: медь оттуда, висмут
отсюда. Всего этого - валом, предложений - гора.
- В основном, наверное, от руководства заводов?
- Не только. Кругом тащат, сами знаете. Хотя, без экспортных лицензий
мы ничего не берем.
- То есть, все сугубо по закону?
- А как иначе! Таможня...
После визита к Теличко путь Строкача лежал к заводскому клубу, еще за
квартал до которого красочный щит сообщил ему, что целительные сеансы
психотерапевта-биоэкзорциста Хотынцева-Ланды может посетить любой желающий
практически во все дни недели, уплатив незначительную сумму.
Однако тратиться майор не стал: парень на входе удовлетворился
лицезрением красной книжечки, и через минуту Строкач уже осматривался в
довольно просторном зале, с креслами, обитыми вытертым бордовым плюшем.
Народу набралось порядочно. При всех различиях в возрасте, жизненном
опыте и роде занятий было в этих мужчинах и женщинах нечто общее. Строкач
чувствовал себя здесь белой вороной - вокруг изможденные, исстрадавшиеся
лица, едва различимый шелест голосов...
В это время на сцену легко взбежал сам Дмитрий Дмитриевич, расточая
налево и направо улыбки, остановился на середине, коротко кивнул залу, и
плавно полилась мягкая, обволакивающая речь. В середине одного из
закругленных периодов целитель заметил присутствие майора, остановился на
полуслове и сделал приглашающий жест. Волей-неволей Строкачу пришлось под
перекрестными взглядами публики пробраться вперед и расположиться в
середине второго ряда. Хотынцев-Ланда округло повел кистями - и все вошло
в обычное русло.
Строкач расслабился, поддаваясь потоку слов, откинулся, устраиваясь
поудобнее. Рядом сидела молодая женщина, не отрывавшая неподвижных глаз от
лица целителя. На коленях у нее стояла двухлитровая банка с прозрачной
жидкостью. Вода... Верно - в афишке значилось, что доктор сообщает
целебный заряд разного рода предметам, в особенности жидкостям, которые
сохраняют его продолжительное время. И действительно - Строкач только
теперь заметил - бутыли, банки, бидоны имелись у многих.
Он вслушался.
- А сейчас расслабьтесь, и пусть мои слова достигнут самых тайных
глубин вашего сознания. В ваши души вливается покой, словно густой
золотистый мед, злые силы отступают, приходит чистота и свет. Мои слова
входят в ваши сердца, наполняя их энергией, и даже простая вода, которую
вы принесли, становится живительным эликсиром!..
На сцене происходили чудеса. Проделывая магические пассы,
Хотынцев-Ланда усыплял пациентов, в одних вселяя бодрость, других
буквально размазывая в креслах, лишив воли к сопротивлению. Он читал
прошлое и вел по запутанным лабиринтам будущего, предсказывая ключевые
моменты каждой судьбы с такой же легкостью, с какой огородник может
предсказать урожай моркови на своей сотню раз перекопанной и знакомой до
мелочей грядке. Люди шли и шли к нему на сцену - завороженно, беспомощно,
как на заклание, в каком-то слепом экстазе. Близок к экстазу был и весь
зал.
Голос целителя стал выше, зазвенел, как перетянутая струна:
- Человек должен оставаться верен себе, непрерывно вслушиваться в то,
что подсказывает ему сердце. Тот, кто жил в чистоте, избегая слепых и
неверных шагов, - сам гигантский источник энергии... - искреннее волнение,
казалось, сжимает его горло. - Но если кому и случилось упасть - я подниму
его к новой жизни, волью в него силу, открывающую путь к новым безоблачным
небесам...
Странное возникало ощущение. Неважно, что там говорил Дмитрий
Дмитриевич, но сердце сладко сжималось, дышать становилось легче, словно
легкие наполнялись воздухом альпийских лугов. Однако засиживаться Строкач
не мог. Впрочем, сеанс близился к концу - об этом можно было судить по
состоянию зала. Многие находились в трансе, там и сям слышались кликушечье
кудахтанье и визг. Досадуя, что не сообразил сесть с краю, майор начал
пробираться к выходу, подгоняемый негодующими восклицаниями. У дверей его
перехватил тот же крепенький, как боровичок, борцовского сложения юноша,
который проверял билеты.
- Дмитрий Дмитриевич просит вас остаться. Сеанс заканчивается через
несколько минут. - Заметив колебания на лице Строкача, он добавил: -
Пожалуйста, он ведь редко кого просит. Ему очень небезразлично ваше
мнение. Вот сюда, в кабинет пройдите.
- А сколько еще до конца э-э... представления?
Юноша был возмущен, но сдержался:
- Минут десять, не больше. У нас это называется сеанс группового
исцеления.
- Ясно. Однако передайте доктору мои извинения, - крайне спешу. Было
необыкновенно интересно, спасибо, но - время. - Строкач виновато развел
руками и покинул очаг нетрадиционной медицины.
Побеседовать с "биоэкзорцистом" Строкач планировал на следующее утро,
но планы его изменила красная "восьмерка", стоявшая на улице близ
знакомого подъезда. Именно поэтому майор остановился на площадке второго
этажа.
Его визитом Засохин нисколько не был удивлен.
- Вы пунктуальны. Милости прошу. Час назад вернулся из поселка,
служба наружного наблюдения может подтвердить. Аккуратный молодой человек,
и на трассе держался корректно. Дело, конечно, ваше, я не возражаю. Если
угодно - пусть зайдет, чашка кофе найдется.
- Благодарю, но, пожалуй, вдвоем будет удобнее. - Строкач не стал ни
подтверждать, ни отрицать очевидное.
- Мне ведь скрывать нечего. Да и что можно утаить в этом мире, где
идет непрестанный обмен информацией, где слово - материально до
осязаемости. Я мгновенно ощутил обратную связь с вашим сотрудником,
буквально читая его мысли.
- И мои, следовательно, тоже? - живо поинтересовался Строкач, проходя
в скромно обставленную гостиную.
- Может быть, и ваши. Но - в следователи я не гожусь. Кто может взять
на себя право судить дела людские?
- Не судимы, значит, будете? А ведь вам это на себе испытать
пришлось, Иван Петрович.
- А я и не отрицаю, - все так же спокойно и с достоинством ответил
Засохин, поглядывая на висящую в углу темную икону. - Но меня ведь не Бог
- люди осудили. А людской гнев часто избирает неверную мишень.
- То есть, вы хотели бы, чтобы дело двадцатилетней давности было
пересмотрено?
- Ничего подобного. Прошлого не вернешь, и роптать на него ни к чему.
И случается, что ошибка странным образом может привести человека к
истинному пути. В некой неведомой точке противоположности сходятся. Вы не
согласны со мной, не спорьте, я это чувствую. Главная беда нашего времени
то, что религия и наука - враждебные силы, разделенные меж собой, и потому
зло неодолимо просачивается во все умы, как тонкий яд, вдыхаемый вместе с
воздухом. Греховность помыслов искажает души, а следовательно,
превращается во зло общественное.
- Погодите, Иван Петрович! - растерянно запротестовал Строкач. - Зло
общественное - это как раз то, с чем мы боремся. Во всяком случае, ко мне
это имеет прямое отношение. Так что мы с вами как бы на одном полюсе.
- А все люди и должны быть на одном полюсе.
- А на другом? - ухватил, как ему показалось, мысль Строкач.
- На другом человека в нашем понимании нет. Мы сами плодим зло и
вызываем силы тьмы, когда оступившегося человека метим каиновой печатью.
Чего после этого от него приходится ждать? В Древнем Египте выбивали зуб
преступнику, греки и римляне выжигали на плечах клеймо, в средние века в
Западной Европе ворам отрезали уши, разбойникам - носы, клятвопреступникам
- пальцы, а то и руку целиком, мошенникам надсекали ушные раковины. Когда
безухий попадался на краже - его казнили. Подняться из такого положения
мог только очень сильный человек.
Строкач промолчал, раздумывая, наконец спросил:
- Когда вы видели последний раз Валерию Минскую? Расскажите
поподробнее.
- Мы говорили с ней о вещах довольно отвлеченных. В частности, о
праве того или иного учения вмешиваться в течение живой жизни. Также и о
праве судить, которого не имеет никто, ибо действенное учение заключается
вовсе не в словах. Это сила, которая ведет множество душ, сливая их в
одну...
Когда Засохин закончил излагать содержание бесед с Валерией, в голове
у Строкача образовался такой винегрет, что оставалось только изумляться.
Он чувствовал себя измочаленным, и не стал подниматься к Хотынцеву-Ланде,
тем более что сейчас его занимали вовсе не экстрасенсорные и
парапсихологические занятия последнего, а история одного небольшого
