более, чем Наполеон" и делает следующие примечания: "История представляет
около него всеобщее рабство... все состояния, окованные без разбора, были
равны перед его дубинкой. Все дрожало, все безмолвно повиновалось".
Екатерина, II заняла по отношению к православию позицию Петра I и
всех его преемников.
"Екатерина, - пишет Пушкин, - явно гнала духовенство, жертвуя тем
своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но, лишив его
независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный
удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие
деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей,
необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность
заниматься важной своей должностью. От сего происходит в нашем народе
презрение к попам и равнодушие к отечественной религии".
"В России, - заключает дальше Пушкин, - влияние духовенства столь же
было благотворно, сколь пагубно в землях римско-католических. Там оно,
признавая главою своею папу, составляло особое общество, независимое от
гражданских законов, и вечно налагало суеверные законы просвещению. У нас,
напротив того, завися, как и все состояния, от единой власти, но
огражденное святыней религии, оно всегда было посредником между народом и
государем, как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей
историей, следственно и просвещением. Екатерина знала все это и имела свои
виды".
Заслугу царствования Екатерины II Пушкин видит только в том, что она
окончательно подорвала мощь извечных врагов России - Польши и Швеции. "Но,
- пишет Пушкин, - со временем история оценит влияние ее царствования на
нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и
терпимости, народ угнетенный наместниками (и помещиками. Б. Б.), казну
расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии,
ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с
философами ее столетия, - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее
славной памяти от проклятия России".
Несмотря на свою краткость, эта оценка Пушкина является самой
верной, исторически совершенно точной оценкой, той роковой роли, которую
сыграла Императрица-философ" в истории России.
"Непомерная роскошь, - пишет граф Воронцов, - послабление всем
злоупотреблениям, жадность к обогащению и награждение участвующих во всех
сих злоупотреблениях довели до того, что и самое учреждение о губерниях
считалось почти в тягость, да и люди едва ли уж не, желали в 1796 году
скорой перемены, которая, по естественной кончине сей государыни и
воспоследствовала" ("Чтения Моск. Общ. Истории", Кн. I, стр. 95-96).
XXIII. ПЕРВЫЕ ПРОБЛЕСКИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ
Французить нам престать пора
На Русь пора!
Д е р ж а в и н
I
Несмотря на совершенно ненормальные условия развития духовной жизни
в России в итоге совершенной Петром I революции, во второй половине
восемнадцатого столетия в России все же появляется ряд крупных даровитых
деятелей.
Св. Тихон Задонский и Паисий Величковский противопоставляют
преподаваемому в духовных семинариях богословию (опирающемуся на
православно-протестантские взгляды Ф. Прокоповича) свое глубокое понимание
духовной сущности Православия. Григорий Сковорода создает оригинальную
систему философии.
Ломоносов в ряде своих научных теорий опережает современную научную
мысль Европы. Появляются даровитые художники, скульпторы, писатели и поэты:
архитекторы Баженов, Казаков, живописцы Рокотов, Левицкий, Боровиковский,
скульпторы Шубин, Козловский, композиторы и музыканты Фомин, Бортнянский,
писатели Крылов, Карамзин, Державин и ряд других.
Появление всех этих людей обычно приписывается реформаторской
деятельности Петра I. Дескать не произведи он свои благодетельные реформы и
не спаси он русское государство от неизбежной гибели, то русская культура
застыла бы на одном месте. Это сознательное искажение истории. Так могут
рассуждать только историки, не верящие в возможность развития самобытной
русской культуры, и игнорирующие такой важный фактор исторического развития
всякого народа, как время. Не соверши Петр I революцию, русский народ,
спустя 75 лет после смерти Петра I, все равно вошел бы в более близкое
соприкосновение с Европой и представители высших слоев общества
познакомились бы и с европейской философией, наукой и искусствами. Но не
искалеченные духовно, питая уважение к вере, предков, к трагической истории
родного народа, к национальной форме власти под руководством которой народ
победил всех своих бесчисленных врагов, они совсем бы иначе подошли бы к
культурному наследству Европы и взяли бы оттуда конечно уже не масонство и
идеи французских просветителей.
Одно перерождение крепостной зависимости в крепостное право
европейского типа лишило русскую культуру большого числа выдающихся
деятелей русской культуры. Только очень немногим даровитым представителям
народных низов, как Ломоносову, скульптору Шубину, земляку Ломоносова,
Баженову удалось выбиться. А сколько даровитых людей не смогли преодолеть
препятствий, которых выдвигало на их пути крепостное право.
А какое огромное количество сил потребовалось русскому народу,
русской монархической власти и православию, чтобы преодолеть тяжелые
последствия, вызванные сокрушительной революцией Петра, чтобы превозмочь
губительные последствия духовного подражания Западу. Какие тяжелые
потрясения вызвала в жизни государства одна передача высшей власти,
согласно личной воле Правителя государства! Каких огромных духовных усилий
потребовалось Карамзину, Фонвизину, Державину, чтобы преодолеть масонство и
вольтерьянство и снова ощутить себя духовно русскими людьми. И сколько их
современников сыграли роковую роль в истории русского народа, так и не
сумев преодолеть "европейскую премудрость".
Время - великое дело. И получи Россия возможность свободного
духовного развития на основе своих самобытных принципов при Петре, и после
Петра, к концу 18 века она наверняка имели бы больше достижений в области
культуры, чем те, которые она имела в "златой век" Екатерины.
Для того, чтобы Пушкин смог духовно преодолеть европейский соблазн и
стать духовно чисто русским писателем, нескольким поколениям русских людей
пришлось прожить в атмосфере безудержного чужебесия.
Всякая революция прерывает и замедляет развитие духовной и
материальной культуры и требуются десятки лет, а иногда и столетие, чтоб
народ смог снова обрести душевное равновесие и получить возможность идти
духовно вперед по предначертанному ему духовному пути. Потребовалось 75 лет
прежде, чем Павел I смог восстановить законный порядок престолонаследия и в
его лице появился снова не дворянский, а общенародный царь и почти два
столетия, чтобы Николай II осознал необходимость восстановления
патриаршества и тем вернуть духовную независимость Православной Церкви.
С большим трудом сквозь увлечение всем западным, начиная с
царствования Елизаветы, начинают пробиваться мысли о том, что
представителям русского образованного общества пора стать снова русскими,
пора сойти с пути подражания европейской культуре и, опираясь на русские
духовные устои, творить самобытную русскую культуру.
В царствование Елизаветы это сознание русской самобытности
выражалось очень редко и туманно. При Екатерине II это сознание стало
проявляться отчетливее и сильнее.
В зрелых годах Фонвизин, начавший свой идейный путь с атеизма и
поклонения Западу, пришел к вере и трезвому национализму. (52) Он понял,
что зло и неправда существует не только в России, но и во всем свете. И,
что подражание Западу не есть всеисцеляюший киндер-бальзам.
"Как истребить, - писал он, - два сопротивные и оба вреднейшие
предрассудка: первый, будто у нас все дурно, а в чужих краях все хорошо;
второй, будто, в чужих краях все дурно, а у нас все хорошо". Этот взгляд у
Фонвизина выработался в результате его путешествий по Европе.
Положение ж в Европе вовсе не было столь блистательным, как это
пытаются изображать русские западники. Наверху блистали Вольтеры, Дидро,
Руссо и их подголоски, а в массе европейского дворянства, не говоря уже о
низших слоях народа, царило невежество. Материальное положение простого
европейского люда было едва ли завиднее, чем в России, несмотря на
усилившийся при Екатерине гнет крепостного права, реформированного
Императрицей на более бесчеловечный европейский образец.
Фонвизин, давший в своих пьесах, согласно моде, карикатурное
изображение нравственной дикости русских дворян, пишет, например, в своих
путевых записках:
"Могу сказать, что, кроме Руссо, который в своей комнате зарылся как
медведь в берлоге, видел я всех здешних лучших авторов. Я в них столько же
обманулся, как и во всей Франции. Все они, выключая малое число, не то, что
заслужили почтения, но достойны презрения, Высокомерие, зависть и коварство
составляют их главный характер".
"Человеческое воображение постигнуть не может, как при таком
множестве способов к просвещению, здешняя земля полнехонька невеждами. Со
мною вседневно случаются такие сцены, что мы катаемся со смеху. Можно
сказать, что в России дворяне по провинциям несказанно лучше здешних, кроме
того, что здешние пустомели имеют наружность лучше".
"Нищих в Саксонии пропасть и самые безотвязные. Коли привяжется, то
целый день бродит за тобой. Одним словом, страждущих от веяния скорби,
гнева и нужды в такой землишке, какова Саксония, я думаю, больше нежели во
всей России".
"Я увидел, - признается Фонвизин, - что во всякой земле худого
гораздо больше, нежели доброго; что люди везде люди; что умные люди везде
редки; что дураков везде изобильно и, словом, что наша нация не хуже ни
которой, и что мы дома можем наслаждаться истинным счастьем, за которым нет
нужды шататься в чужих краях".
В письме Фонвизина П. И. Панину мы читаем следующее:
"Рассматривая состояние французской нации, научился я различать
вольность по праву от действительной вольности. Наш народ не имеет первой,
но последнею в многом наслаждается. Напротив того французы, имея право
вольности, живут в сущем рабстве".
Державин призывал в одном из своих стихов:
"Французить на престать пора,
На Русь пора!"
Державин ценил в человеке не разум, как вольтерьянцы и масоны, а
божественное начало в человеке.
"Великость в человеке Бог", - писал он уже в одном из ранних своих
произведений ("Ода на великость"). Державин понимает народность воинского
искусства Суворова. Оплакивая его смерть он пишет:
Кто пред ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя
Спать на соломе, бдеть до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов,
С горстью Россиян все побеждать?
Для Державина русский народ не стадо дикарей, которых надо дыбой и
кнутом приобщать к европейской культуре, а народ, в котором православная
вера и мученическая история выковала драгоценные качества национального
характера.
На склоне жизни, славя победу русского народа над Наполеоном,
Державин писал:
О Росс! О доблестный народ,
Единственный, великодушный,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам ты неутомимый,
По духу ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству добр,
