разорился. На греческое восстание собрался, в Петербург приехал, да тут и
застрял. Все до нитки спустил, едва не умер с голода. Я ему кое-что одолжил
и в Общество принял..."
* * *
Так пишет Д. Мережковский. И продолжает:
"...Комната Каховского на самом верху на антресолях, напоминала
чердак. Должно быть где-то внизу была кузница, потому, что оклеенные
голубенькой бумажкой, с пятнами сырости, досчатые стенки содрогались иногда
от оглушительных ударов молота. На столе, между Плутархом и Титом Ливием во
французском переводе XVIII века, - стояла тарелка с обглоданной костью и
недоеденным соленым огурцом. Вместо кровати - походная койка, офицерская
шинель - вместо одеяла, красная подушка без наволочки. На стене - маленькое
медное распятие и портрет юного Занда, убийцы русского шпиона Коцебу; под
стеклом портрета - засохший, верно, могильный, цветок, лоскуток, омоченный
в крови казненного, и надпись рукою Каховского, четыре стиха из Пушкинского
Кинжала:
О, юный праведник, избранник роковой
О Занд! твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался след в казненном прахе."
"...Достал из-под койки ящик, вынул из него пару пистолетов,
дорогих, английских, новейшей системы - единственную роскошь нищенского
хозяйства - осмотрел их, вытер замшевой тряпочкой. Зарядил, взвел курок и
приложил дуло к виску: чистый холод стали был отраден, как холод воды,
смывающей с тела знойную пыль.
Опять уложил пистолеты, надел плащ-альмавиву, взял ящик, спустился
по лестнице, вышел на двор; проходя мимо ребятишек, игравших у дворницкой в
свайку, кликнул одного из них, своего тезку, Петьку. Тот побежал за ним
охотно, будто знал, куда и зачем. Двор кончался дровяным складом; за ним
огороды, пустыри и заброшенный кирпичный сарай.
Вошли в него и заперли дверь на ключ. На полу стояли корзины с
пустыми бутылками. Каховский положил доску двумя концами на две сложенные
из кирпичей горки, поставил на доску тринадцать бутылок в ряд, вынул
пистолеты, прицелился, выстрелил и попал так метко, что разбил вдребезги
одну бутылку крайнюю, не задев соседней в ряду; потом вторую, третью,
четвертую - и так все тринадцать, по очереди. Пока он стрелял, Петька
заряжал, и выстрелы следовали один за другим, почти без перерыва.
Прошептал после первой бутылки:
- Александр Павлович.
После второй:
- Константин Павлович.
После третьей:
- Михаил Павлович.
И так - все имена по порядку...
Дойдя до императрицы Елизаветы Алексеевны, прицелился, но не
выстрелил, опустил пистолет - задумался".
"...Не тронув "Елизаветы Алексеевны", он выстрелил в следующую, по
очереди бутылку.
Когда расстрелял все тринадцать, кроме одной, поставил новые. И
опять:
- Александр Павлович.
- Константин Павлович.
- Михаил Павлович...
Стекла сыпались на пол с певучими звонами, веселыми, как детский
смех. В белом дыму, освящаемом красными огнями выстрелов, черный, длинный,
тощий, он был похож на привидение.
И маленькому Петьке весело было смотреть, как Петька большой метко
попадает в цель - ни разу не промахнется. На лицах обоих - одна и та же
улыбка. И долго еще длилась эта невинная забава - бутылочный расстрел".
"Малый пречестный", оказывается, таким образом, человеком без
стрежня. Романтик. Честолюбец. Игрушка страстей. Имение продул в картишки.
Продувши имение в карты, собирался на греческое восстание. Тоже, вероятно,
как и Якубович, примером Байрона заразился. Но вместо греческого восстания,
попал в Петербург. Один из участников заговора одолжает ему денжишек и вот
"пречестный малый" оказывается в рядах участников заговора в чине
тираноубийцы щ2. Он с мрачной злобой тренируется на бутылках убивать людей.
Чем не достойный предтеча Феликса Дзержинского! Каховский не дрогнув
убивает, заслонившего собой Императора Николая I, доблестного сподвижника
Суворова, героя Бородина - графа Милорадовича.
VIII. "ОТЧАЯННЫЕ МЕЧТАТЕЛИ", "ОБИЖЕННЫЕ КЕМ-ТО ИЗ НАЧАЛЬСТВА" И Т. Д.
Потомок декабриста князя Сергея Волконского пишет, что "...Сергей
Григорьевич остался в памяти семейной как человек не от мира сего.
Странности его отца, Григория Семеновича, принявшие такой резкий характер в
Софье Григорьевне, в нем как бы утаили свою материальность,
одухотворились".
А вот характеристика других декабристов, принадлежащая перу их
почитателя М. Цейтлина:
"Сергей Муравьев был прежде всего человеком порыва и чувства".
Выдающийся декабрист Лунин по характеристике Цейтлина имел "редкое
сочетание дерзости и ума, духовной высоты и позы". "Он как большинство
людей его времени, получил французское образование под руководством
учителей иностранцев. Прежде чем стать сторонником убийства царя он
предлагал русскому командованию убить кинжалом Наполеона".
М. Бестужев-Рюмин получил французское образование, ему было легче
писать по-французски, чем по-русски. Восторженный, он многим казался
придурковатым, хотя и нельзя было сказать, что он "решительно глуп".
Организаторы общества "Соединенных Славян" Петр и Андрей Борисовы,
как и многие члены общества "Соединенных Славян", по характеристике
Цейтлина были "отчаянными мечтателями".
Барон Штейнгель вступил в декабристы потому, что был "обижен кем-то
из начальства" .
"...- Так, в революцию, - верно замечает Цейтлин, - в ее водовороты,
легко влекутся неудачники - Сергей Каховский, обиженный Штейнгель, не
вполне уравновешенный Батюшков, и мечтатели и фантазеры всех сортов".
Евреи в движении декабристов участия не принимают. Единственным
евреем среди декабристов был крещенный еврей - титулярный советник Перец.
Кто были по социальному положению главари декабристов. Это были все
бунтующие баре, увлеченные европейскими идеями.
Отец Пестеля был генерал-губернатором Сибири; отец обоих Муравьевых
- помощник министра и воспитатель царя Александра; отец Коновницына -
министр военный, шурин князя Волконского - министр Двора; отец
Муравьева-Апостола - посланник в Мадриде, дед Чернышева - фельдмаршал и
один из виднейших советников Екатерины II. Молодой граф Бобринский, который
соприкоснулся с заговором, был внуком Екатерины.
Декабристы стремились к республике, но были против отмены
крепостного права, в том духе, в каком хотел отменить его Александр I.
Александр I хотел освободить крестьян с землей; декабристы хотели
освободить крестьян на английский манер - без земли.
Декабрист Н. И. Тургенев в книге "Россия и русские" пишет:
"Прибавлю, что в данном случае, как и во многих других, я был очень
опечален и поражен полным отсутствием среди добрых предначертаний,
предложенных в статьях устава общества, главного на мой взгляд вопроса:
освобождения крестьян". Никто из декабристов своих крестьян не освободил.
Они только болтали об освобождении.
Якушкин хотел освободить крестьян, ...но без земли. Когда он сообщил
об этом крестьянам, те ответили прекраснодушному крепостнику:
- Нет уж, батюшко, пусть мы будем Ваши, а земля наша.
Лунин тоже "мечтал" освободишь крестьян, но как и Якушкин только
болтал. Как и Якушкин он освободил только нескольких крепостных. В
завещании он передавал своих рабов двоюродному брату Николаю Лунину. И
предлагал освободить их в течение 5 лет. Но тоже по европейскому образцу,
то есть без земли. Земля же должна была остаться в роду Луниных.
А между тем все декабристы, если бы хотели освободить крестьян,
могли бы дать им свободу на основании изданного Александром I закона "О
свободных хлебопашцах".
Декабрист Н. И. Тургенев, болтавший, как и многие декабристы о любви
к свободе и необходимости "отмены рабства", преспокойно поступил так же,
как и поклонник декабристов Герцен, продал своих крепостных крестьян и
прожил всю жизнь в Париже, клевеща на царскую власть и Россию вообще.
IX. ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ С ЗАВЕЩАНИЕМ АЛЕКСАНДРА I
Скоропостижная смерть Императора Александра в Таганроге вызвала
разные подозрения у современников: одни подозревали, что Император
Александр I покончил с собой, другие - что его отравили участники заговора
декабристов, третьи считали, что Александр I не умер, а уехал на английском
корабле в Палестину, вернувшись из которой поселился в Сибири под именем
старца Феодора Кузмича.
Какая из этих версий отвечает истине - утверждать трудно.
Александр I, зная, что Константин не имеет прав на престол из-за
своего неравного брака с польской графиней, да и сам не хочет быть царем,
дал 16 августа 1823 г. манифест об отречении Константина и назначении
Наследником престола Николая. Но и это дело Александр не провел нормально.
Он почему-то не пожелал огласить; манифест и повелел Московскому
Архиепископу Филарету хранить манифест секретно в Московском Успенском
Соборе. Копии манифеста также отданы были на секретное хранение в
Государственном Совете, в Сенате и в Синоде. Для чего было необходимо
делать тайну из такого совершенно не секретного дела - непонятно. Самое же
странное было то, что о содержании манифеста ничего не знал сам Наследник
русского престола - Великий Князь Николай Павлович. Николай Павлович мог
только догадываться о том, что ему возможно придется царствовать. Однажды,
обедая у него, Александр Первый сказал, что он думает отречься от престола
и что царствовать придется Николаю, так как Константин не может быть царем
из за женитьбы на графине Грудзинской. На этом разговоре все закончилось.
После скоропостижной смерти Александра I в Таганроге, адъютант
Александра I Дибич сообщение о смерти Императора отправил Императрице Марии
Федоровне и в Варшаву Великому Князю Константину, которого он считал
будущим Императором. Константин принял присягу Николаю и в Варшаве стали
считать Императором Николая, а в Петербурге настоящий наследник престола
присягнул Константину и в Петербурге был объявлен Императором Константин.
Весьма показательно, что первым присягу Константину принес корпус
военных поселений. Он оправдал возлагавшиеся на него Императором
Александром надежды. 3 декабря Великий Князь Николай Павлович писал
Императору Константину:
"Донесение о выполнении присяги поступило сначала от Корпуса военных
поселений..."
И в следующем письме:
"Граф Аракчеев, - писал 3 декабря своему брату Константину, -
вступил в исправление своих обязанностей: он и его Корпус также выполнили
свой долг.
Ваш покорный Николай".
"Таким образом, в те тревожные дни, наполненные растерянностью,
сомнениями, ложными слухами и паникой, в дни предшествовавшие бунту
декабристов, поселенные войска во главе с Аракчеевым, первыми в России
принесли присягу, подведя этим под колеблющееся здание монархии, прочную
базу, находившейся в крепких руках, спокойной, надежной и прекрасно
дисциплинированной воинской силы. И уже только этим, кроме всего
остального, поселенные войска блестяще оправдали свое существование и
вызвавший их к жизни замысел Императора Александра I.
В тревожный и опасный для Императора день 14 декабря 1825 года -
день военного бунта декабристов - граф Аракчеев находился безотлучно в
Зимнем Дворце, в непосредственной близости к Государю.
Факт нахождения Алексея Андреевича в этот день в Зимнем Дворце
"историографы" объяснили его боязливостью! Не будь графа в этот день в
Зимнем Дворце - "историографы" выдали бы ему аттестат в трусости за то, что
его не было в такой момент около Императора. Такова природа клеветы и
зависти". (5)
Вся эта сумятица в значительной степени создалась благодаря
странному поведению Государственного Совета, члены которого после вскрытия
конверта с манифестом Александра I о назначении Наследником престола
