"Пыль и грязь, и рисунки детей
"На ее священных листах,
"И страшно промолвить, что с книгой твоей
"Творят, о великий шах!"
И разгневанный шах торопливо встает
Срочный приказ написать;
Визирь золоченый калам подает
И несет большую печать.
И глашатай сзывает на площадь людей
И кричит им:-"Велик Аллах!
"Слушайте, что в заботе своей
"Повелел нам наш мудрый шах!
"Кто в дерзкую книгу заглянет вновь -
"Вырвать глаза, чтобы он
"Злобным видом проклятых слов
"Отныне не был смущен!
"И кто прочитать дерзнет вслух
"Хоть пару кощунственных строк -
"Отрезать язык, чтоб ничей он слух
"Оскорблять кощунством не мог!
"И кто ее лист рукой повернет -
"Отрублена будет рука!
"Мудр наш шах, и исполнен забот,
"И душа у него мягка!"
Дни текут, как казненного кровь,
Заря за зарей спешит,
И шах визиря призывает вновь -
И визирь от страха дрожит.
И дрожащий визирь, потупив взгляд,
Говорит:"О любимец весны.
"О книге, навлекшей твой гнев, говорят
"На всех перекрестках страны!
"Дервиша имя - у всех на устах,
"К нему на поклон идут,
"И враги твои - да сразит их Аллах!
"Его, как святыню, чтут"
Несется гонец из дворца опять
На коне измученном вскачь:
Дервиша казни позорной предать
Немедля должен палач!
А проклятую книгу велит падишах
На костре среди площади сжечь-
Да сгубит врагов властелина Аллах,
Да будет остер его меч!
В шахском дворце - тишина и покой.
Все спит в его крепких стенах.
И только не спит порою ночной
Сам повелитель - шах.
Чем же дух его властный смущен?
Что его будит от сна?
Враги уничтожены, дервиш казнен
И книга его сожжена!
Но душу властителя ужас гнетет:
Слышит он в тишине ночей -
По всей стране, разрастаясь, ползет
Эхо проклятых речей.
Их шепчут в тени за дворцовой стеной,
Их в глухих деревнях поют -
Призраком грозным над шахской страной
Сожженные строчки встают.
-"Так что же грозит мне! Пепел,прах,
Да груда желтых костей!
"Но разве я не великий шах
"И страж не в руке моей?"
И видится шаху в грезах ночных:
Рушатся стены дворца,
И новые строки пишет на них,
Пишет рука мертвеца:
"Гонимая мысль возникает вновь!
"Она опасней меча,
"Ее закаляет пламя костров,
"Точит рука палача!..."
И слышится шаху во мраке ночей:
Дрожит его мощный трон,
И мечется в страхе властитель людей,
И бежит от лица его сон...
---
Во имя Аллаха! Я вам рассказал
Эту повесть прошедших лет,
Как ее в назиданье нам передал
Один позабытый поНт;
Рассказал, чтобы факелом мог светить
Нам отблеск минувших дней,
Чтоб на нашем скорбном и темном пути
Мы во мраке глядели смелей...
1935 г.
На охоте.
Следя по ветру сладкий запах птицы,
В рябой тени обмерзнувших берез
Шла ярким снегом темная лисица,
Вверх поднимая острый черный нос.
И вдруг застыла - дергались в волненьи
Лишь вдоль спины седые волоски:
Пахнул ей льдистый ветер на мгновенье
Струею смутной страха и тоски.
Был гулок выстрел в воздухе морозном,
Когда,дымясь, сверкнул граненый ствол.
Но Нтот звук в его значеньи грозном
В ее сознанье не дошел.
Лишь, морщась, поднялась от боли острой
Губа, оскалив белый ряд зубов,
И стыла на снегу узором пестрым,
Как кисть рябины багровея, кровь.
Морозным паром, инеем огнистым
Дымилась белая земля,
И сыпал ветер пылью серебристой,
Хвостом пушистым шевеля.
Контрабандист
Над трепещущей чинарой
Воздух серебрист.
За плечом моим - гитара
Я - контрабандист.
Все заставы и границы
Знают песнь мою,
Я вольнее горной птицы,
Целый день пою.
Черноокая красотка,
Полюби меня!
Привезу из яшмы четки,
Серьги - ярче дня.
Для тебя мне, без обмана,
Ничего не жаль,
Привезу из Хорасана
Шелковую шаль.
День угаснет, пламенея;
Будет вечер мглист.
Ветер скажет:"Будь смелее,
"Ты - контрабандист."
Над седой рекой подкова
Звякнет о гранит,
Пограничника лихого
Пуля прозвенит,
И, боря рукой усталой
Бешеный поток,
Разрисую кровью алой
Шелковый платок.
Черноокая красотка
Слов я не сдержал:
Не привез тебе я четки,
Серьги растерял;
Но, пропитанную кровью,
Шаль тебе даю -
Подари своей любовью
За любовь мою!...
---
Настанет когда-нибудь миг такой:
Будут шаги измерены;
Будут счета моей жизни земной
Уплачены и проверены.
И там, где под сводом вечерних небес
Звонок торопит мгновенье,
Подадут металлически-темный Нкспресс,
Отходящий в Четвертое Измерение.
Длинный кондуктор,лыс и костляв,
-"Пожалуйте!"- скажет с важностью
Ветер, крылья штор приподняв,
Пахнет простором и влажностью.
И вам, вам, остающимся ждать,
Грязной платформы пленникам,
Вам, пришедшим меня провожать
С помятым цветочным веником -
Я, может быть, рукой из окна
Махну с улыбкой довольною,
Ветер вечерний вдохнув сполна
Грудью, отныне вольною.
---
"Кукушкины слезки".
Плакала кукушка в темном бору.
Сумрачные ели качались на ветру,
Зноен и пахуч был июньский день,
Пряталась под елями дремучая тень.
Плакала кукушка на березовом суку,
Ветром разносило кукушкину тоску.
Считала кукушка в смолистой глуши
Горе да печали бездомной души,
Считала кукушка, не могла сосчитать,
Снова и снова принималась куковать.
Вырос под березой строен и высок,
"Кукушкины слезки" - печальный цветок.
В нежных лепестках аромата нет,
Красив их змеиный причудливый цвет.
Глушь вековая, ельник да овраг,
Папоротник зыбкий, зеленый полумрак...
Клонит ветер стебель одинокому цветку,
Прячет безлюбовную кукушкину тоску.
---
На Севере.
Дни юности подобны солнцу лета:
В час полдня или полночи равно
Живым огнем немеркнущего света
Свой блеск незаходящий льет оно.
А наша осень - пышные закаты,
В качаньи волн - дрожанье янтаря,
Как отблеск страсти, светившей когда-то,
Последних снов печальная заря,
Когда до полночи кровавого сиянья
Не умирают грустные цветы,
И волны бледные обманутых желаний
Колеблют луч несбывшейся мечты.
А дальше - дальше долгими ночами
Нам панихиду запоет метель,
И будет месяц тусклыми очами
Глядеть в сугробов белую постель,
И только луч полярного сиянья
Не озаряя вечной темноты,
Блеснет порой, как луч воспоминанья,
Обманчивою вспышкой красоты.
---
Ночью (отрывок)
Из черного рупора льются негромко
Рапсодии Листа далекие звуки.
Ночь входит, и дня прожитого обломки
Закрыли ее милосердные руки.
Все чувства, что, вспугнуты шумом полудня,
В подпольи души притаились, как мыши,
Из пыли вседневья, из мусора будней
Встают невредимо в полночном затишьи.
Сквозь тонкое облачко сизого дыма
Ночных собеседников вижу я лица.
Ночь многое тайное делает зримым,
Меж снами и явью стирая границу.
И пусть прозвучат для них ясно и смело
Слова, что весь день приглушенно молчали.
Мы вместе откроем иные пределы,
Мы вместе заглянем в иные печали.
Пусть бред Нтой краткой и радостной встречи
Мечтателем нищим взлелеян безумно -
Я к ним обращаюсь с приветственной речью,
Я им поверяю заветные думы...
Весной.
Сегодня в тающем сверканьи
И синей свежести теней
Я слышу легкое дыханье
Далекой юности моей.
Как будто их и не бывало,
Лет, промелькнувших в пустоте,
Как будто сердце не устало
Вверяться страсти и мечте,
И с зовом дали и отваги,
Закинув облачный берет,
Шлет ветер - ласковый бродяга -
Свой легкомысленный привет.
1936 г.
Завет.
Будь молчалив. Скрывай свои желанья
Бездумною улыбкой паяца.
Ни в час тоски, ни в миг очарованья
Ты маски не снимай с лица.
Будь равнодушен. Жалости иль гневу
Души своей осилить не давай.
Слагай созвучья строк, но тайного напева
Ни другу, ни врагу не открывай.
Как золото скупец, ревниво и тревожно
Скрывай богатство дум, и грусти, и надежд.
Будь пошляком среди толпы ничтожной,
Невеждою - среди невежд.
Они простят и встретят снисхожденьем
И лжи, и клеветы им всем знакомый яд,
Позор предательства и низость преступленья,-
Но превосходства не простят.
1937 г.
Арабская легенда.
Давно - до Адама то было, святые преданья не лгут.
Два ангела были у Бога, их звали Харут и Марут.
Их плоть была - тонкое пламя, их души - как чистый алмаз,
И Бога великое Имя хвалил неумолчно их глас.
Но создал Адама Всемудрый, за веком исполнился век,
И слуги небес возроптали, что Богом любим человек.
"В крови и разврате" - сказали - "погряз человеческий род;
"Зачем их щадит Вседержатель и с лика земли не сотрет?"
И так повелел Милосердный - а нам то поведал пророк:
Он дал им обличье людское и в плоть их земную облек.
И слово промолвив:"Да будет их путь до конца завершен!
Послал он их в город великий, столицу столиц - Вавилон.
И вот, в Нтом городе шумном, они на вечерней заре
Увидели темные очи и лик лучезарный ЗухрН.
Уста ее - пламень палящий и косы, как ночи любви,
И вспыхнуло алое пламя у ангелов Божьих в крови.
И вспыхнуло жгучее пламя, и мысль в них осталась одна,
И день их бил зноем палящим, и ночь не давала им сна.
И раз им ЗухрН прошептала - в ночной прошептала тиши:
"Кто любит, покорен любимой, и тот не жалеет души.
"Кто любит - единым законом навек ему станет любовь;
"Идите и, грех совершая, пролейте горячую кровь".
И встали они, и убили, и руки омыли в крови,
И много грехов совершили, покорны веленью любви.
И вновь им ЗухрН прошептала - двоим прошептала одно:
"Вам Высшее Имя открыто, и тайное знанье дано.
"Откройте мне Высшее Имя, в нем страшная сила и власть,
"И я вам подругою буду, и страстью отвечу на страсть".
Любовь их вином опьяняла, и были безумьем их дни,
И предали Высшее Имя земному созданью они.
И предали тайное Имя, и им засмеялась ЗухрН,
И в небо туманом поднялась, растаяв на бледной заре,
Чтоб властью отныне ей данной, тревожить греховные сны,
Колдуя и тенью качаясь на роге покорной луны.
И ангелы пали на землю и в небо воззвали:"Творец!"
И вздохи их были, как пламень спаленных тоскою сердец.
-"Не там, Милосердный, где время исчезло пред ликом Творца,
"Но здесь нам пошли искупленье, в пределах земного конца".
На холмах пустынных, о брат мой, где город великий стоял,
Там есть позабытый колодец, но дна в нем никто не видал.
Там сорок веков в заточеньи томятся Харут и Марут,
И мира конца ожидают, и воду отчаянья пьют.
Но если есть в мире безумец, который мечтою пленен,
И если душою и раем согласен пожертвовать он,
И если, как алое пламя, земные томят его сны, -
То пусть он найдет тот колодец в лучах предрассветной луны.
И пусть он промолвит заклятье, склоняясь в бездонную тьму, -
И страшного Имени тайну, быть может, прошепчут ему.
1939 г.
Самой себе.
Двадцать лет назад неопытной рукою
Я слагала строки про березы цвет.
В Нтот день, шумевший свежею листвою,
Отсчитали весны мне шестнадцать лет.
В строках рифмовались с грезами березы,
Грезы были юны, как весной трава,
Голубые в поле расцветали розы,
Голубые плыли в море острова.
Двадцать долгих лет с тех пор ложились пылью
На берез весенних золотистый цвет.
Двадцать долгих зим мечте вязали крылья,
Заносили вьюгой детской сказки след.
Не проехал он, с неомраченным взором,
На коне и в шлеме белый Парсифаль.
Между синих гор в серебрянном просторе
Предо мной призывно не раскрылась даль,
И венец лавровый славою крылатой
Не был мне протянут в медном звоне труб -
Только жизнь тянулась полосою сжатой,
Только век гремел, безжалостен и груб.
Но сегодня снова, медленно качая
Золотые серьги в синей вышине,
Белые березы, в день прозрачный мая,
Как когда-то прежде, улыбнулись мне.
Словно под весенним ветром облетает
Незаметной тенью пыль прожитых лет,
Словно, как и прежде, сердце опьяняет
Голубая роза - и березы цвет.
И шепнул мне ветер, тихо, по секрету,
Чуть коснувшись вздохом моего лица:
"Два великих дара посланы поНту:
"Греза - без свершенья, юность - без конца".
10/05.1940 г.
x x x
Ни дома, ни отечества, ни друга.
В чужих снегах мой затерялся путь.
Одна метель - безумная подруга -
