что он рассматривал внутренние состояния своих коллег в моменты
совершения ими принципиальных, "переломных" ошибок. В
особенности, конечно, в матчах, в трудных поединках, в особые
моменты.
Вот сложнейший (сравнительно) случай. Анатолий Карпов
получает подарок от претендента; да не один, а четыре -- после
девяти партий счет становится 4:0 в пользу чемпиона (осень 1984
г., Москва). Он принимает решение играть как играется и --
ждать пятого, а затем и шестого проигрыша своего зарвавшегося,
но, он ощущает, опасного конкурента. Ах, он опасен, он
талантлив -- так надо его морально уничтожить... Пусть
проиграет со счетом 0:6, и ему плохо будет, и мне хорошо: я
побью рекорды Фишера, которые, казалось, нельзя было побить --
он выигрывал четверть-- и полуфинальный матчи со счетом 6:0
(правда, еще и без ничьих), я -- с ничьими, зато -- матч на
мировое шахматное первенство.
Между тем было довольно очевидно, что 4:0 есть --
результат безрассудного, от крайней неопытности (см.
"обдернувшегося" и не понимающего, как он мог обдернуться,
Германна) -- в матчах на высшем уровне -- идущего, поведения
претендента. Он решил начать игру с... наскока, с
необоснованных атак, спроста давить, налетать на чемпиона:
авось получится и здесь, как получалось (иногда!) на предыдущих
этапах.
Надо было сказать себе: теперь, начиная с 10-й партии, у
нас будет новый матч. Гениальный претендент (а вовсе не мальчик
-- тем более "для битья") не сможет не осознать, что он
зарвался, а раз он гений -- но это надо было прежде всего
признать, -- проиграть матч мне -- тоже вероятно (!), всего
лишь гению -- он не может. ("Ведь он же гений, как ты да я" --
А.Пушкин, "Моцарт и Сальери"). В то же время у нас не может
быть и ничьи. (А она, своеобразная "ничья" -- вот тут кавычки
могут быть и двойными, все-таки, несмотря ни на что, случилась,
пробила себе дорогу как более чем, невероятно... закономерный
результат -- ведь матч, впервые в истории розыгрышей мирового
первенства, был остановлен со стороны, свыше -- волей
президента ФИДЕ, к неудовольствию обеих сторон, хотя одни
(болельщики, по крайней мере) говорили, что такое решение
спасло Карпова == утомленного-переутомленного, другие --
утверждали, что спасен Каспаров, висевший, по выражению
М.Тайманова, над пропастью на одной руке.).
Счет 5:0, рискую, повторившись, надоесть читателям, должен
был явиться последним звонком для Карпова. Дальше он уже никак
не мог выигрывать -- по крайней мере, со счетом 6:0. Потому что
это было бы уж слишком, совсем чрезвычайно несправедливо.
Шахматы никак не могли -- в конце концов -- допустить это.
Но Каспаров не был бы им, Карповым, если позволительно так
выразиться, проверен на гениальность -- процедура совсем
нелишняя по отношению к любому претенденту, а тем более --
самому молодому в истории новейших шахмат. А вдруг да ответ
оказался бы положительным, то есть Карпов сам пришел бы к
выводу: напротив него, за шахматным столиком, в безлимитном
матче, сражается гениальный юноша. Если бы такой вывод был
сделан и утвержден -- следствием его могло быть лишь убеждение:
победить Каспарова нельзя, видимо, даже со счетом 6:5 (ведь
Ботвинник утверждал, что с гением за шахматной доской успешно
сражаться невозможно). Правда, история знает победы гения над
гением же: Ласкер выиграл у Стейница, причем дважды, матч на
первенство мира и матч-реванш. Алехин победил, кстати, тоже в
безлимитном матче, до 6 побед игравшемся, Капабланку со счетом
6:3. Но это были уже сходящие, затухающие гении, даже и великий
кубинец, переставший профессионально работать над собой, то
есть -- строжайше самокритически, оставивший и текущие
тренировки.
Каспаров победил, стал побеждать (регулярно) Карпова
примерно по той же причине, что и Алехин Капабланку. Один гений
был другим специально, досконально разобран, малозаметные
недостатки побежденного были обнажены, проанализированы с
величайшей тщательностью, затем еще как бы дополнительно
выявлены и... приведены в движение, неправильные действия за
доской были заботливо поощрены, "спровоцированы", я чуть было
не сказал, срежиссированы, инициированы. На свет появилась
продуманнейшая тактика, не чета фишеровскому "простому"
ожиданию по == в строго позиционном ключе -- использованию
ошибок, очевидных (хотя и обнаружимых под фишеровским
микроскопом; чаще всего такой прибор не требовался, в матче со
Спасским в особенности -- это были поистине бревна в чужом
глазу) промахов.
Если пытаться и дальше проследить взгляд Фишера на
коллизию Каспаров-Карпов, то мы увидим ситуацию
"самоуспокоенный чемпион". Не отшлифовывавший свой невероятно
своеобразный стиль, не занимавшийся с ним, стилем, специально.
А это дело требовало особой самоуглубленности, совершенно
недостижимой в том игровом вихре, в котором жил, и давно привык
жить, Карпов, сейчас он -- вихрь, а не сам гроссмейстер, --
заметно усилился. Турнир за турниром, турнир за турниром,
погоня за А.Алехиным... Наверное, теперь Анатолий Евгеньевич
уже в несколько раз (!) обогнал первого русского чемпиона по
количеству завоеванных первых призов... Игра на всех
континентах (кроме Антарктиды), в десятках стран, масса (!)
общественных, полу-, четверть-общественных обязанностей; дома
он, вероятно, бывает не более месяца, а то и двух-трех недель,
в году, а в "тиши кабинета" == несколько часов, посвящаемых
разбору филателистической, так скажем, коллекции...
Сравнительно непродолжительные сборы -- перед матчами -- только
носят кампанейский характер; пока устроились, обустроились,
обосновались на новом месте, заново познакомились, распределили
занятия, немного притерлись друг к другу -- пора уже выезжать,
пора на сцену...
Отсутствие достаточного профессионализма, непрерывной
работы по освоению (и пересмотрам, переосмыслению) фундамента
шахмат, сказывалось и в недостаточном портретировании основных
соперников.
Каспаров был не то что недооценен (это -- само собой), но
и не разобран достаточно конкретно. Считалось, что он -- из
молодых, да ранних, везунчик, который "попал" в полосу спада у
основных конкурентов. Выигрыши у Корчного и Смыслова не
заставили насторожиться, а начало матча прямо-таки усыпило. Он
оказался проще и наивнее, чем думалось.
Не была открыта (впрочем, требовать открытий даже в такой
ответственный момент, пусть от целого штаба, от немалочисленной
команды; правда, таковые совершаются все-таки водиночку...)
"моцартианская" сторона ситуации, учебы, а скорее научения,
Каспарова.
За него, мальчика-Гаррика, было решено родителями, по
какой стезе его пускать, разно-, много-сторонне и невероятно
широко -- одаренного ребенка. Он мог быть блестящим историком,
географом, социологом (пожалуй), лингвистом, не исключено, и
физиком... Да мало ли кем. Решили -- пусть станет шахматистом.
Тренеры оказались сразу рядом -- высокой, высшей квалификации,
заботливые, чуткие, тактичные, умелые... И буквально за
несколько лет, но таких "нежных", податливых, подходящих,
научили играть в шахматы на высоком уровне. Может быть,
специфически-шахматное дарование и было сильнее, больше, даже
огромнее других, может быть; теперь уж никто не скажет, так это
было или иначе... Но, несмотря на успехи, в чем-то
превосходящие детско-юношеские достижения Толи Карпова,
плотного, полного единения с шахматами, естественно, не
произошло. Потому что он, Гаррик, их, шахматы, не сам выбрал,
потому что не работал полностью самостоятельно -- для
осуществления, оправдания, обоснования и полнейшего
использования своего выбора.
Да, это был правильный, точный, если хотите, мудрый выбор.
Но -- не самый самостоятельный. За него выбирали, за него
решали. Его приставили (чуть было не написал -- прислонили) к
шахматам. Вдвинули в шахматы, в каком-то смысле обязали быть
шахматистом, надеясь, что некоторое время спустя он станет
очень хорошим, отличным шахматистом.
Он стал, по всеобщему или почти всеобщему признанию,
гениальным. Он == единственный из ныне живущих гроссмейстеров,
кто не знал даже относительных неудач на своем пути к трону.
Разве что первый матч с Анатолием Карповым, который он не
выиграл; но ведь и не проиграл, потому что победивший его --
ну, на промежуточном, так скажем, финише, со счетом 5:3, --
чемпион мира не был "объявлен победителем". В какой-то мере
именно тогда, в феврале 1985-го, его имя стало приобретать
героический ореол -- еще бы! "долгоиграющий проигрыватель" не
стал ни победителем, ни -- тем более! -- проигравшим. Он
сохранил право на... своего рода матч-реванш, уже лимитный.
Который А.Карпов, ну просто -- кровь из носу, -- как бы
(так получилось!) был обязан выиграть...
Казалось бы -- почему?.. Зачем непременно побеждать?!
Достаточно ничьей -- для сохранения звания. Да и так ли уж надо
непременно доказывать, показывать цифровое превосходство над
молодым, все еще, год спустя, рекордсменом, все еще самым
молодым претендентом в истории борьбы за мировое шахматное
первенство среди мужчин (с 1866 года): он в 1984-м выступал,
оказывается, с большим возрастным запасом...
Но Карпов был уже на взводе. Он завелся. Он бросился в
атаку, почти как Гарри ровно год назад; играл нередко на
выигрыш -- независимо от складывавшейся на доске ситуации, от
позиции. И это было самое опасное, ненужное и неестественное
для него.
Анатолий Евгеньевич может успешно творить, ткать свои
неподражаемые и часто совершенно невидимые фигурные узоры,
создавать позиции редкостного, чудесного взаимодействия между
своими фигурами (М.Ботвинник это назвал -- неточно ==
доминацией) только в состоянии покоя. Только будучи свободным,
-- прежде всего от узко-спортивных соображений, будучи к ним
равнодушен, будучи благо-душен, он может плести прочнейшие
кружева удивительного взаимодействия. Партнеры, стремящиеся
этот, казалось бы, хрупкий, узор нарушить, разорвать, чаще
всего сами подставляются, раскрываются. И тогда армия Карпова,
связи внутри которой дополнительно налаживаются и крепнут,
сливается, заползает в эту, поневоле возникшую, щель. Отсечь,
откусить "щупальце" -- а иногда, повторяю, вся ар-мада, вся
ар-мия входит в прорыв -- невозможно. Остается только ждать
конца, неизбежного, неотвратимого... Не кровавой казни, как в
партиях, многих, Каспарова, но, не лишенного как бы
гигиеничности, удушения. Многие, увы, даже не подозревают, как
конкретизируется стиль Карпова, в чем он -- наибольший,
уникальнейший, мастер. Некоторым коллегам кажется, что он --
лишь первое приближение к истине -- умеет (в основном в
спокойных, так называемых простых позициях) неплохо, удачно
ставить свои фигуры, правильно ставить, что он играет в
хорошие, прочные позиционные шахматы. На деле же это --
шахматы, скажем так, прочнейше узорчатые, гибко-узорные. Это --
манящая и заманивающая красота, несколько -- с виду, только с
виду! -- возбуждающе-хрупкая. Простоватому атакеру (а
большинство, пусть не подавляющее, обычных шахматистов, в том
числе и гроссмейстеров, принадлежит, увы, именно к этому типу),
играющему иногда очень и очень сильно, но по принципу "он --
туда, а я -- сюда, он -- так, а я -- вот так" и в конечном
