женщиной, у которой ребенок. Ну, а когда он одумался, на радостях отвалили
ему жирного тельца, золотого и тучного, - закидали подарками.
- А он не знает, что ты теперь женщина с двумя детьми?
- Откуда ему знать?
- Послушай, я никогда не спрашивал, почему ты решила Светку оставить?
Кажется, это так называется? Насколько я понимаю, ты могла этого и не
делать.
- Правильно понимаешь. Мужа нет, зарплата маленькая, на руках Антон.
Какие уж тут новые дети. Всем и все понятно, все объяснимо, и никаких
проблем. Оказывается, оправдать нерождение ребенка легче, чем его
появление на свет. Хотя по логике должно быть наоборот. Не могу я тебе
ответить. Родилась, значит, так надо.
- Кому надо? Ты фаталистка?
- Конечно, как всякая женщина. Все свои глупости на судьбу сваливаю.
Я снова откидываюсь на спинку и смотрю в небо. Но теперь вижу его
сквозь желтые листья. Поворачиваю голову, и вот уже только желтое перед
глазами, ветки густо сплелись, и неба почти не видно, один маленький
голубой кружок. Получается на желтом небе голубое солнце.
- Как на той планете.
- Что? - не понимает Ионыч.
- Если смотреть отсюда, из-под веток, то кажется, что это небо на той
планете, о которой ты рассказывал. Небо - желтое, солнце - голубое. И
Сережа тоже с той планеты. Он ни женщина, ни мужчина, существо без пола,
без обязанностей - или без обязательств. Как правильно?
- И то, и другое неправильно. У человека должны быть обязанности и
обязательства, на какой бы планете он ни жил. Скажи, а почему...
Я перебиваю:
- Нет, это ты скажи, зачем меня из дому вытащил? Чтобы вопросы
задавать? Пресс-конференцию устроил. Ничего не хочу говорить. Буду лежать
на спине и смотреть в небо.
Нет, не получается. Приподнимаюсь на локте, ищу Антона. На берегу
озера он строит что-то из круглых камней. Дети рядом, им хорошо. А мне
все-таки не очень. Беспокоит Ионыч. Он как-то стих, задумался. Если уж не
врать хотя бы себе самой, то мне совсем небезразлично его состояние.
Потому что... да не все ли равно почему?
Ионыч жует травинку, смотрит куда-то в сторону и вдруг снова
возвращается к той планете.
- Видишь, ты уже тоже поверила в существование других миров. А
когда-то возмущенно отвергала мое предположение о том, что инопланетяне
выбрали тебя для контактов.
- Я и сейчас не очень-то верю, что гожусь для этого.
- Разве кто-то может о себе точно знать, для чего он годится? Вот ты
можешь, например, представить, что это я тот самый инопланетянин с той
самой планеты, которая тебе снилась? Потому, наверное, и снилась, что тебя
хотели приучить к мысли о ее существовании. Можешь?
Сейчас Ионыч похож на моего Антона, когда он представляет себя вождем
краснокожих, или Маугли, или кем-нибудь еще. И я вхожу в его игру, мне
интересно продолжение этой сказки.
- Могу, конечно, представить тебя кем угодно. Что же тебе как
представителю другой цивилизации нужно от меня, простой машинистки? Мог бы
выбрать для контакта кого-нибудь поумней.
Ионыч смеется. У него открытое лицо, а когда смеется, оно становится
просто красивым. Мне нравится смотреть на него. И почему-то немного
грустно. Будто-я прощаюсь с ним. Будто он и вправду прилетел откуда-то
издалека и может исчезнуть в любую минуту...
Подходит Антон. Руки у него мокрые и красные. Так и есть, возился в
воде, теперь жди ангины. Я вытираю ему руки, ворчу. Наконец-то просыпается
Светка. Она уже проспала одно кормление и теперь не дождется очередного,
придется ломать график.
Раскладываю на салфетке бутерброды, наливаю из термоса чай в
пластмассовые чашки, которые тоже захватил мой хозяйственный сын. Пока
мужчины завтракают, мы со Светкой перебираемся в тень кизилового куста и
тоже кормимся.
Задумалась и не слышу, как сзади подходит Ионыч, вздрагиваю от его
голоса.
- А Светке кашу мы не захватили? - спрашивает он и застывает с
полуоткрытым ртом, увидев, чем питается Светка.
Я запахиваю блузку.
- Нехорошо, Ионыч, отвернись. А каша нам нужна только вечером, на
одно кормление, днем нам своего молока хватает. Ну что стоишь, разинув
рот? Ты что, не знаешь, почему ребенок называется грудным? Конечно, это
тебе не инкубатор.
Ионыч молча отходит к Антону. Все-таки странный он, хоть и очень мне
нравится, но все же... Или это уже у меня крест такой - влюбляться в
мужиков с какими-то отклонениями? Стоп, говорю я себе. Почему это слово
возникло? Никто ни в кого влюбляться не собирается.
Мы до самого вечера остаемся в лесу на берегу озера. Бродим вдоль
берега, забираемся в чащу, собираем кизил и шиповник, сушим на орешнике
Светкины пеленки. Антон перепачкался, порвал куртку, но доволен ужасно.
Светка почти все время спит, молчит даже в мокрых пеленках, случай
небывалый. Интересно, что эта спящая красавица устроит мне ночью?
Ионыч время от времени начинает увлеченно рассказывать о далекой
планете. Он настолько вошел в роль пришельца, что уже в земных делах
начинает меня расспрашивать так, будто в самом деле с луны свалился.
Из его фантазии следует, что люди на той планете достигли такого
высокого уровня развития, что могут посещать другие планеты, не обременяя
себя космическими кораблями и прочим тяжеловесным и не всегда надежным
оборудованием. Они пересылают себя, как луч, материализуясь в нужном
месте, предстают перед обитателями других планет в приемлемой для тех
форме.
На других планетах они ищут продолжение или начало своей жизни. Их
ученые считают, что жизнь каждого существа в Галактике, оборвавшись на
одной планете, продолжается на другой. И даже приняв другие, присущие этой
планете формы, все равно сохранит в себе остатки старей.
Путем долгих расчетов они пришли к выводу, что люди, умершие на их
планете, продолжают жизнь на нашей. Я пыталась возразить Ионычу, но у меня
не хватило знаний. Тогда пошли в ход эмоции.
- Легко тебе фантазировать, у тебя нет детей. А как мне быть?
Послушаешь тебя, и выходит, что мои дети, рожденные и вскормленные мною,
были когда-то неведомыми существами, бесполыми, не имеющими детства,
проживавшими жизнь без любви на планете с желтым небом. А куда же ты тогда
денешь поколения наших предков? Ведь мы не первые люди на Земле. Вообще,
Ионыч, все это попахивает мистикой, какое-то переселение душ. И потом,
даже если согласиться с тобой и предположить, что ты прилетел откуда-то
издалека, снова выходит неувязка. Что тебе здесь делать, в нашем городе, в
маленькой редакции? Место пришельца в крупном научном центре, где его
мысли могут выслушать умные люди, а не бестолковые машинистки вроде меня.
Нет, Ионыч, не вяжется все...
Кажется, довольно ладно привожу я доводы против сказок нашего
странного секретаря, но что-то меня смущает. Может, он задумал
какой-нибудь фантастический роман, сейчас все фантастику пишут, мода такая
пошла, и на мне проверяет свои мысли, предположения? А может быть, у него
и вправду не все дома?
Ионыч не сдается, отстаивает свои бредни.
- А Магомет, этот пришелец здесь нелегально. Никто там не знает, что
он сюда прилетел, и здесь знать не должен. Он долго считал и узнал, что в
определенный год, в определенном месте, у определенного человека появится
ребенок, который там много веков назад был известным ученым.
Он почти убедил меня в вероятности того, что определенное место - это
наш город, определенный человек - я, а ребенок - моя Светка. Моя маленькая
дочь, которая пока только и умеет, что пачкать пеленки, могла,
оказывается, быть когда-то великим ученым, основателем той самой теории о
переходе разумных существ с планеты на планету.
Я видела, что Ионычу очень хотелось, чтобы я поверила ему,
поддержала, как вначале, его игру, но в меня прочно вселился дух
противоречия. Продолжала настойчиво возражать. Опять не ладится у этих
умных с желтонебой планеты. Мы - не они. У вас мужчины и женщины, дети и
старики. Наверное, их великие не очень великие попадают куда-то еще, не к
нам. Ведь мы так не похожи на них.
Ионыч усмехнулся и дотронулся рукой до моего кармана, где лежало
письмо от Сережи.
- Ты что же, хочешь сказать, что там такие все неприспособленные,
ничего не умеющие, ни за что не отвечающие люди? - спросила я.
- Нет, я думаю, что там скорее такие, как ты.
- Ну, здравствуйте, приехали. Я-то как раз самая обыкновенная
женщина.
- И давно это считается нормальным для женщины самой растить и
воспитывать детей? Самой добывать себе пропитание, не рассчитывая ни на
чью помощь? Ты разве не видишь, что ты самодостаточна и в принципе никто
тебе не нужен?
- Ну и дурак же ты, Ионыч. Совсем нормальный, обыкновенный, ничего не
желающий понять.
Мы чуть не поссорились. Но потом снова стали говорить о той планете.
Вернее, говорил Ионыч, а я слушала и уже почти не спорила с ним.
Он доказывал, что скоро и мы придем к бесконфликтному существованию
между полами, потому что грани между нами стираются, и примеров тому
множество. Он приводил наизусть целые страницы из нашумевших газетных
дискуссий о том, кого нужно беречь - мужчин или женщин, и получалось, что
наши отчаянные попытки разобраться в том, кто есть кто, просто не нужны.
Мы сопротивляемся нормальному ходу вещей и пока не знаем, что со временем
эти понятия отпадут, как ненужные, и все станет на свои места. Та есть
будет, как на планете с голубым солнцем.
Честно говоря, устала я от всего и больше не хотела чужих планет, тем
более, что здесь, на родной, было так хорошо.
Стояла осень, и мы бродили по берегу озера. Думала, что расскажу
Ионычу о том, что связывает меня с этими местами, но потом не стала. Он
весь в этой своей планете. Что прибавит к его научным фантазиям еще одна
земная любовная история? Ведь там, под желтым небом, люди свободны от
этого чувства и счастливы тем, от чего мы чувствуем себя особенно
несчастными.
И все-таки мне было тревожно, все время не покидала мысль, что скоро
Ионыч должен исчезнуть. Так же внезапно, как однажды появился. И я решила
снова вернуть его к сказке.
- Послушай, а если бы этот инопланетянин в самом деле прилетел сюда,
ну, как ты говоришь, нелегально, он долго смог бы пробыть у нас?
- Не думаю, что долго. Наверное, около года. А что? Ты уже поверила в
мою инопланетную сущность и теперь интересуешься сроками пребывания?
Он улыбнулся, как всегда, открыто посмотрев мне в глаза, но улыбка
была грустной, а глаза невеселыми.
Вернулись в город поздним вечером. Долго сидели на кухне, как в тот
раз, когда мы с Антоном впервые узнали о далекой планете. Потом сын ушел
спать.
- Проводи меня, - попросил Ионыч. Что-то новое, обычно он всегда
уходил сам, не считая даже нужным ставить меня в известность.
- Куда же я тебя провожу? За околицу?
- В городе ее, кажется, не бывает. Проводи до порога. Так ведь
принято провожать человека, отбывающего в дальнее странствие.
- А ты уезжаешь? В командировку?
Ионыч молча кивнул.
- Скоро вернешься?
Он отрицательно покачал головой.
- Ты что, говорить разучился?
- У тебя есть хлеб? Есть, я видел. И вода, и свеча. Для случайного
путника. Если его все время ждать, он когда-нибудь непременно придет.
Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в прохладную щеку. Мягко
хлопнула дверь. Затихли шаги на лестнице. Заурчал внизу мотор "Москвича" и
вскоре стих вдали. Подошла к окну, чтобы посмотреть на звезду, о которой
