мелькнуло знакомое лицо. Кажется, это был один из тех двоих, что стояли
тогда, в моем прошлом сне, над рекой.
Заплакала Светка, и отряхнула этот сон или бред и снова целиком ушла
в свои более чем земные дела...
Но все равно целый дань вспоминала планету, которая второй раз
привиделась мне. Чем-то она была похожа на ту, о которой рассказывал вчера
Ионыч.
Довольно часто в последнее время и думаю о нем. А что знаю? Ионыч
появился у мае около года назад. Сказал, что переехал из Карелии, там ему
не подходит климат, замучили частые ангины. Наши дамы не очень поверили в
ангинную версию, ее опровергал цветущий вид Ионыча. Они склонны были
предполагать какую-нибудь любопытную историю, заставившую его пересечь
страну. Но Ионыч не был расположен вести доверительные беседы, и всем
пришлось смириться с ангинами.
Он был совершенно равнодушен к женщинам. Даже красавица Вика не
производила на него никакого впечатления. А на нее сам шеф же мог смотреть
спокойно. На нее вообще нельзя смотреть, ею можно только любоваться. Один
Ионыч смотрел. Просто и открыто, как на всех остальных.
Когда разговор заходил о детях, Ионыч как-то настораживался, задавал
странные вопросы. Очень удивился, когда узнал, что полугодовалый сын
одного нашего сотрудника хорошо ползает.
- А почему ом не ходит? - удивился Ионыч. Его неосведомленность в
детских вопросах приводила наших дам в изумление. Поэтому он перестал
спрашивать, зато весьма внимательно наблюдал. Я просто не знала, куда
деваться от его взглядов, когда стало достаточно заметным, что у нас
намечается прибавление семейства.
Потом, когда принесли Светку домой, он долго смотрел на нее, трогал
ее маленькие пальцы.
- Как ты думаешь, откуда она? - спросил у меня,
Учитывая отсутствие у ребенка отца, я могла бы и обидеться. Но Ионыч
не издевался. Его лицо было сосредоточенным и серьезным.
- Господи, да ты что? Даже мой Антон давно знает, откуда берутся
дети.
- И ты знаешь? - вот уж правда, наивность Ионыча не имела границ.
- Представь себе, догадываюсь. У меня их теперь двое. И сейчас меня
больше волнует, что делать с ними дальше, а не то, откуда они взялись.
Ионыч гулял во дворе со Светкой, заслуживая сочувственные взгляды
соседок: "Надо же, дурак какой, на двоих детей идет. Жалко парня, молодой
такой, красивый".
Я не разделяла сочувствия соседок. Прекрасно видела, что ни на каких
детей он не идет. Не знаю, чем было вызвано его частое присутствие в нашем
доме. Может быть, состраданием ко мне, запутавшейся в своей жизни.
Во всяком случае, того, о чем говорили соседи, не было. Иногда меня
даже обижало его спокойствие.
Ионыч почти каждый день бывал у нас. Но после сказки о странной
планете его не было целую неделю.
В воскресенье утром в дверь позвонили. Антон по случаю выходного дня
еще спал, и открывать дверь пришлось мне. На пороге стоял Ионыч.
- Быстренько собирайтесь, - заполнил всю квартиру его громкий голос.
- Пойдем кататься.
- Куда, когда, на чем? - Антона будто сдуло с носители, он
подпрыгивал, заглядывал Ионычу в лицо.
- Предлагаю взглянуть в окно, - продолжал грохотать Ионыч. - Особо
нервных просим не смотреть.
Особо нервных не нашлось, мы с Антоном бросились к окну. У подъезда
стоял синенький "Москвич", не очень новый, но вполне приличный.
- Где взял? - это мы с Антоном выдохнули одновременно.
- Не задавайте глупых вопросов, лучше быстрей собирайтесь.
С сожалением смотрю на машину. Сегодня собиралась закончить рукопись
старого заказчика. Просил побыстрей, и, как всегда, совсем не лишними были
деньги.
Ионыч перехватил мой взгляд.
- Ничего, подождет. Тебе отдохнуть нужно. Посмотри, на кого ты
похожа. Тонкая и зеленая, как морская капуста.
Ничего себе комплименты. Но мне не до обид. Быстро собираю Светку,
бросаю в сумку бутерброды. Еще минута, и мы внизу. Проходим сквозь строй
соседок. В который раз поражаюсь их способности находиться во дворе в
любое время суток.
Мы уже едем. Ионыч за рулем, я с детьми сзади. Антон ерзает, никак не
может устроиться поудобней, наверняка что-то задумал. Ну конечно, вот он
приподнимается на сиденье.
- Родион Иванович, - он всегда его называет так, презирая всякие
клички, - а моя мама тоже умеет водить машину. Дайте ей порулить, а?
Чувствую, как краснею, и ничего не могу с собой поделать.
- Что ты выдумываешь, Антон, я уже сто лет за руль не садилась. Да и
прав у меня с собой нет, остановит инспектор, неприятностей не оберешься.
Приводя всякие доводы, я очень хочу, чтобы меня уговорили и дали хоть
немножко повести машину. Но Ионыч молчит. Зато не сдается Антон.
- Как это прав нет? Я захватил, - Антон вытаскивает из кармана
тоненькую книжечку. - Смотрите, Родион Иванович, ни одной просечки. Ну
дайте, ладно?
Ионыч не выдерживает, смеется.
- Предусмотрительный ты человек, однако. Ну что с вами сделаешь?
Давай, садись.
Отдаю Антону Светку и перебираюсь на водительское место. Нет, ни за
что не почувствовать ни движения, ни скорости, будучи пассажиром. Это все
равно, что утолить голод, глядя на обедающего. Только когда сам ведешь
машину, слушая ее, подчиняясь ей, управляя ею, ощущаешь полную радость
движения.
Правда, особенно быстро я не гоню. И не ездила давно, и машина
незнакомая. Но все равно здорово. Ловлю в зеркальце лицо Антона. Щеки
горят, улыбка от уха до уха, каждая веснушка на носу сияет от
удовольствия.
- А куда это я вас везу? - спрашивает Ионыч, когда я сворачиваю с
трассы в тополиную аллею. - Помнится, у меня были другие планы.
- Но ты же не местный, не можешь знать всех наших уголков, а мы тебе
покажем, - уговариваю я Ионыча, не сбавляя скорости на перекрестке.
- Во-первых, кончай лихачить. Во-вторых, мне казалось, что это я вас
пригласил. Ну да ладно, не все ли равно, кто кого везет. Только скажите,
куда?
- Мам, мы на озеро, да? - хвастается осведомленностью Антон.
Мы приезжаем сюда очень редко. Потому что ездить не на чем, а пешком
далеко, и времени мало. Но это не объяснение для Антона. Про себя я знаю,
что мне бы и вовсе не стоило сюда ездить. Когда-то давно это озеро, и лес
вокруг, и горы подарил мне отец Антона. Они - отец и сын - ни разу не
виделись и, наверное, не увидятся. Видимо, такая же участь постигнет и
второго моего ребенка. Наверное, в чем-то правы мои соседки, рассуждающие
о моей нравственности.
- Ты что это помрачнела? - спрашивает Ионыч. Иногда он бывает
чрезвычайно чутким, порой кажется, что видит людей насквозь. Я хорошо
помню случай с кофемолкой, потому стараюсь думать только о машине.
- А что о ней думать? - врывается в мои мысли Ионыч. - Нормальная
тачка. Так ведь машины теперь называют, да, Антон?
Мы приехали. Вокруг озера осень. Наверное, она и в городе, но там мне
не до нее. Там об изменениях погоды я узнаю только по пеленкам. Быстро
высохли - значит, солнышко, мокрые - значит, на улице дождь. Боже, как
сужается мир, когда ты даришь ему новое существо.
Мы с комфортом устраиваемся на берегу. Извлекаем из машины сидения.
На одно укладываем Светку, на другое Ионыч усаживает меня. Антон
моментально срывается с места, исчезает в лесу. Сейчас он Маугли, и мы ему
не нужны. Ионыч возвращается к машине, чем-то гремит в багажнике.
Пользуясь тем, что меня никто не видит, достаю конверт. Я умудрилась
вытащить письмо из ящика, когда мы спускались к машине, кажется, даже
Антон ничего не заметил.
Признаться, никак не ожидала вестей от этого человека.
Прошел почти год после того, как он исчез из нашего дома, казалось,
что навсегда. Зачем теперь возвращаться, пусть даже так, письменно.
"Здравствуй, лапа!
Все это время подсознательно пишу тебе письма. Разные. Письма
обличающие, холодно-расчетливые, с мстительным желанием кольнуть больно в
уязвимое место, спокойные и рассудительные, хвастливые и глупые.
Немного о себе (не думаю, что ты так быстро утратила интерес к моей
персоне). Собран и спортивен. Просыпаюсь в шесть утра, иду в парк
заниматься йогой и бегом трусцой. Отличная штука: заряжает на весь день.
Ты была права, жизнь быстро вошла в свои берега. Теперь я бреюсь
каждый день, хожу по воскресеньям в сауну, вожу знакомых барышень в кафе и
рестораны, нахожусь в отличной форме и хорошо выгляжу (на миллион
долларов). Выкраиваю время для ухода за собой, паровые ванночки с
ромашкой, зверобоем, мятой - отличная вещь. Сейчас я по-настоящему рад,
что мы не унизились до обмана и не переступили черту. Я имею в виду наш
брак.
Ни ты, ни я никогда бы не поступились своими привычками. За то время,
что я пробыл в твоем доме, я оброс десятком комплексов неполноценности.
Меня раздражало отсутствие денег и твоя назойливая проповедь независимости
от родителей, смущала сомнительная роль мальчика-мужа, лезущего на ручки.
Последнее - плод твоей фантазии и женского тщеславия. Никак не мог
свыкнуться с твоими нарядами (хотя иногда ты чудно выглядела), ведь я
привык, что мои ухоженные благовоспитанные барышни выглядят на миллион
долларов.
Блудный сын радостно принят в родительское лоно, и в честь этого
зарезан был тучный телец. Я получил кучу денег, японский зонтик,
итальянские сапоги, кроссовки фирмы "Адидас". На деньги накупил книг и
пластинок.
Чувствую, что твои родные тоже вздохнули с облегчением, как это
сделала ты сама в последний день перед моим отъездом. Я рад, ужасно рад,
что все именно так кончилось, впрочем, так оно и должно было кончиться.
Большое спасибо за урок. Теперь я куда меньше болтаю и бахвалюсь.
Сегодня мой новый стиль - сдержанность в речах (но не в мыслях),
приветливость ко всем без исключения и мягкая (внешняя)
доброжелательность.
Твои уроки не проходят даром. Неплохой я ученик, а? Сергей".
Вот такое письмо на хорошей почтовой бумаге держала я в руках.
Кажется, оно даже источало легкий запах духов.
Наверное, это тот случай, когда несчастной одинокой женщине, имеющей
двоих детей от разных отцов, полагалось бы поплакать. Хотя бы над тем,
какая она дура: до сих пор, в свои почти тридцать, не умеет разбираться в
людях.
Может быть, стоит поплакать. Но и смеюсь. Сначала тихо, потом громче,
падаю на траву, на желтые листья и хохочу.
Прибегает встревоженный Ионыч:
- Что случилось? Кто тебя развеселил?
Протягиваю ему письмо.
- Ты даешь мне прочитать? Кажется, это неприлично - читать чужие
письма.
- О господи, какое же оно чужое? Оно - достояние всего человечества.
Его нужно поместить во всех хрестоматиях, чтобы мальчики учились, какими
не нужно быть, а девочки чтобы знали, что их ждет, если они не будут
думать, прежде чем выйти замуж.
Ионыч берет письмо Пока он читает, поудобнее устраиваю дочь. Она и не
собирается просыпаться. Дома бы так спала, я бы и горя не знала. Ложусь
рядом с ней и смотрю в синее-синее, уже холодное небо. Ни облачка, ни
тучки. Вспоминаю: "На душе, как в чистом небе..." Если бы. На душе как раз
не очень.
Дочитал. Кладет письмо рядом со мной, быстро прячу его.
- Ну что я могу сказать, - голосом секретаря на летучке вещает Ионыч,
- многовато скобок, автор не вполне владеет материалом, порой
перескакивает с одного на другое. Но стилистически выдержано верно. А что
это еще за блудный сын и какой такой тучный телец?
- Ну как ты не понимаешь? Блудный сии - это он. Его родители,
конечно, были не в восторге, когда он собирался связать свою жизнь с
