прошу. Ну ее в задницу. Мы тут уже все привыкшие. Ну чего ты, Лиз? Она так
всех новеньких дрючит. Наплюй.
Вслед за Лариской из-за шкафа выплыла Ольга Анатольевна, бережно неся впереди
себя свой пятый номер.
-- Маякина, -- покровительственным басом произнесла она, -- вытри нюню,
подруга. Ну что ты за курица?
-- Это что же, -- всхлипывая и запинаясь, возмущалась Лиза, -- вот это и есть
жизнь? На сто пятьдесят рублей до потери пульса? От зарплаты до зарплаты, да
еще и с этой стервой? Подумаешь, опоздала. Чем тут вообще можно заниматься.
Целый день, целый день, и так до старости. Я, может, жить хочу! Кто на меня
посмотрит? Вот, -- она провела пальцами по щекам, -- уже морщины, пожалуйста.
Кому нужна библиотекарша? Никому.
-- Да, -- задумчиво пробасила Ольга Анатольевна, -- щас телки пошли знатные.
Вчера одну видела -- знаешь, выходит такая фифа из "Мерседеса", ну, все при
ней: ножки, сиськи, да, и идет так, знаешь, идет, вроде никого тут кроме нее и
нет больше. А на поясочке, значит, мобильный телефон болтается. Ну зачем ей
мобильный телефон, думаю, сучке? А Ларис, как ты считаешь?
-- Оля, -- укоризненно сказала Лариска, и ее мышиная физиономия недовольно
скуксилась. -- Что ты девочке душу травишь? Заняться нечем?
-- Вот ты, Лара, -- снова всхлипнула Лиза, -- где ты себе мужика найдешь, да
еще и с Петькой со своим? Мы ж тут все... мы тут все проклятые!
-- Ну ты загнула, -- с каким-то сомнением сказала Ольга Анатольевна. -- Вот
я, например, -- десять лет здесь как штык. И ничего, жива-здорова, слава тебе
Господи.
-- Ага, -- злобно фыркнула Лариска, -- десять лет без права переписки. Верно
Лизка говорит: кому мы нужны? Что ты, Оля, майсы мне рассказываешь. Ходишь
тут, умничаешь, а сама ж до сих пор целка -- как тебе только удалось.
-- Пошла ты, -- буркнула Ольга Анатольевна и торжественно удалилась за шкаф.
-- Все как по нотам, -- безучастно произнесла Лариска. -- Теперь два дня
разговаривать не будем. А потом снова -- одно и то же. Так и живем.
-- Так кому она, жизнь-то такая нужна? -- Лиза вытерла слезы и разглядывала
себя в карманное зеркальце.
-- Никому, наверное. А что поделаешь?
-- Да ничего. Пошли работать.
-- Не, ну вот живут же люди. И смысл какой-то во всем этом находят. И бабки у
них есть...
Лиза молча встала и не дослушав подругу, отправилась заполнять карточки.
Нужно было чем-то себя занять, но как назло поганая мысль все вертелась в
голове. Что же это я забыла, думала Лиза, записала бы, что ли, на бумажке...
На фоне общей трагедии ее жизни такая пустяковина выглядела совершенно
нелепой, однако по-прежнему не давала покоя и будоражила ум. К вечеру все
утренние разговоры позабылись; осталось лишь это несостоявшееся воспоминание,
все больше и больше забиравшее Лизу под свое мрачное крыло. Она впала в
какую-то тупую задумчивость -- впала до такой степени, что столкнувшись на
выходе со Светланой Карповной, никак на нее не отреагировала.
-- До свидания, Маякина, -- оскорбленно понеслось ей вслед, но Лиза была
безучастна.
Придя домой, она принялась разогревать вчерашнюю картошку, но развела слишком
большой огонь и картошка сгорела, а кухню заволок удушливый чад. Лиза швырнула
сковороду в раковину и, включив телевизор, забилась в кресло. Передавали
что-то о загранице; видно было плохо из-за помех, но звук оказался более-менее
различим. Какой-то развязный тип с микрофоном стоял на людном перекрестке, по
которому взад-вперед сновали повозки, велосипеды и отчего-то коровы; Индия --
догадалась Лиза.
-- Мы ведем наш репортаж из Бенгалии, -- весело сообщил тип. -- Здесь, в
маленьком городке... (тут телевизор зашипел, и название исчезло в небытии),
правоверные индуисты отмечают очередную годовщину со дня трагической гибели
Шри Бхагавана Сатья -- выдающегося учителя и борца за свободу Индии. Его здесь
почитают как святого, приносят жертвы и молятся об исполнении желаний....
Лиза от скуки ненадолго вздремнула, а когда открыла глаза, по экрану снова
ездили повозки и ходили коровы.
-- ...местные жители рассказали нашей съемочной группе прекрасную легенду.
Когда тело Шри Сатья было возложено на погребальный костер, его верная жена,
Чандра Кумари, вошла в огонь и припала к ногам любимого мужа. В это мгновение
с небес раздался голос Шри Сатья: он поклялся, что во всех следующих рождениях
будет искать свою жену. Сати -- самосожжение вдов -- известный в Индии обычай,
однако из-за его крайней жестокости...
Здесь Лиза окончательно заснула. Ей снилось, что она колотится головой обо
что-то твердое -- это была стена или запертая дверь, -- разбивая лоб до крови.
Проснувшись от ужаса и боли, Лиза поняла, что неотрывно пытается вспомнить то,
что совсем недавно забыла.
-- О Господи, -- пробормотала она, кутаясь в ночную сорочку, и неожиданно
даже для самой себя громко и отчетливо произнесла: -- Ебанулась.
Тотчас ей сделалось стыдно и противно, а потом заноза вновь начала сверлить
мозг, и стало до того невыносимо, что Лиза опустилась на пол и в голос завыла.
Немного поголосив, она взяла себя в руки и, пошатываясь, вышла на балкон. С
девятого этажа открывалась мерцающая панорама ночного города: огни, невнятные
силуэты зданий, далекая телевышка. Ветер доносил аромат липы и лай собак. Лиза
заглянула за перила, и тьма показалась ей родной и знакомой, словно море из
детства. Она встала на цыпочки, и тапки незаметно оторвались от пола.
Побалансировав некоторое время, Лиза приняла решение. Она уселась на перила
спиной к ночи, сбросила тапки и, глубоко вдохнув набежавшую липовую волну,
приготовилась. Внезапно новый порыв ветра донес знакомую мелодию. Отвлекшись
на секунду от судьбоносного действа, Лиза прислушалась. Ла Тойя Джексон,
пронеслось в голове. Ла Тойя, Ла Тойя... И вдруг заноза в мозгу взорвалась
тысячью обжигающий брызг (Лиза почему-то подумала о сталеварах) -- Ла Тойя, Ла
Тойя -- кто я?! Именно этот вопрос она безмолвно задавала себе с непонятным
упрямством.
Кто я? Кто я?.. Н-да. Лиза слезла с перил и молча побрела в кухню. Чад почти
развеялся; теперь просто немного пахло жареной картошкой. Она открыла
холодильник, нашла пакетик творога и принялась с жадностью глотать кусок за
куском. Кто я? Ну как же, говорила она себе, давясь творогом, чтобы не сойти с
ума, я -- Лиза Маякина, Елизавета, можно сказать, Петровна, историческое имя,
хотите -- посмотрите в энциклопедии. Я младший библиотекарь, окончила, если
хотите знать, институт культуры, красный диплом, между прочим, одни пятерки.
Зарплата -- 150 рэ, но зато платят вовремя, без задержек. Вот. Кто я? Ну
как... Здесь Лиза запнулась, словно бы обнаружив невидимую преграду. Если я,
рассуждала она, говорю о себе Лиза Маякина, то она, то есть Лиза, это уже не
совсем я, или как? То есть если кто-то говорит о ком-то, значит этот кто-то --
не Лиза Маякина, так я понимаю? Пойдем дальше. Про Лизу мы уже все поняли,
ладно, а я -- то есть кто я?..
Неизвестно, чем бы закончился этот метафизический монолог, если бы Лиза не
упала в обморок и не провела в нем остаток ночи, однако, придя в чувство, она
убедилась, что во сне упорно и сосредоточенно задавала себе один и тот же
вопрос: кто я? Не в силах больше выносить эту тяжесть, Лиза как была в одной
сорочке выбежала на улицу. Не замечая изумленных взглядов прохожих, она
вскочила в троллейбус, и он выбросил ее прямо в давешнюю лужу. Лиза отчаянно
прыгнула босыми ногами, и холодные брызги обожгли живот. Нищий у метро смерил
Лизу пронзительным взглядом. Раскинув руки, она побежала к нему и вдруг ни с
того ни с сего выпалила: "Кто я?!!"
Старик осторожно взял ее за руку и чуть потянул к себе. Лиза повиновалась.
Едкий смрад словно бы не касался ее ноздрей, да и сама она совершенно не
отдавала себе отчета в происходящем.
-- Ты разве не знаешь? -- ласково сказал он. -- Ты -- Лиза Маякина.
-- Нет, нет! -- воскликнула Лиза. -- Ни за что.
-- А ты уверена? -- старик прищурился и заглянул ей в глаза.
-- Будь что будет, -- прошептала Лиза.
Старик снял с шеи четки и осторожно, как гремучую змею, одел на Лизу.
-- Ой! -- шарахнулась она.
-- А теперь как? -- улыбаясь спросил старик.
-- Жжет, жжет! -- закричала Лиза, -- не хочу-у!
Прохожие начали оборачиваться; из-за угла показался милиционер.
-- У нас мало времени, -- быстро сказал старик.
-- Кто я?! -- из последних сил вскрикнула Лиза.
-- Смотри.
Кругом бушевало пламя, и ничего нельзя было разобрать. Прямо перед глазами
она увидела черные обгорелые ступни. Кожа на них вздувалась волдырями и
лопалась, обдавая Лизу фонтанчиком кипящих брызг.
-- Помогите, -- прошептала она.
Вокруг начал собираться народ. Кто-то запел песню на непонятном языке, а еще
один человек ритмично ударял в маленький барабан. "Ом намах Шивайя", -- охнула
какая-то баба в платке. Чернявый карапуз заверещал у нее на руках. Милиционер
сложил руки на груди и поклонился Лизе.
-- Проснулась? -- улыбаясь, спросил старик. Его счастливое лицо светилось
однородным белым сиянием. -- Ну держись! Недолго осталось.
Толпа приобрела какой-то призрачный вид и понемногу растворилась в ясном
свете, который источало лицо старика. Постепенно растворялась и Лиза Маякина,
уступая место той, другой, которая уже десять тысяч кальп задавала себе один и
тот же вопрос: кто я? Собственно этот вопрос, обращенный сам себе, был
единственным ответом и объектом в бесконечном сиянии, да и то, не зная, куда
себя девать, исчез.
-- Ясно? -- долетел до Лизы голос старика.
Лиза прыснула и открыла глаза. Часы показывали без пятнадцати девять. Она
медленно дотронулась до них взглядом и не прилагая никаких усилий, сбросила с
тумбочки.
