До последнего времени я не осознавал, что такой порядок
чтения очень хорошо соответствует развитию этой области.
Сначала пришла фантазия, с ее корнями в разных религиозных
системах - мифологией - и эпическая литература.
Смягченные версии этих материалов пережили возникновение
Христианства в виде легенд, фольклора, чудесных историй и
частью включены в христианские легенды. Позднее возникли
чудесные путешествия, утопии. Затем, наконец, вместе с
индустриальной революцией, научные обоснования были
использованы для объяснения сверхъестественного Мэри Шелли,
Жюлем Верном, Г.Г.Уэлсом. Я действительно читал книги в
надлежащем хронологическом порядке.
Теперь я чувствую, что это окрашивает мой подход к
использованию чудесного в литературе. Ранние вещи в стиле
фэнтези включали значительные измышления на маленькой и
шаткой фактической базе. Множество догадок и
сверхестественные объяснения событий перешли в игру. Я
воспринял эти вещи так, как мог бы ребенок - без всякой
критики. Моим единственным читательским критерием было,
нравится ли мне история. Примерно в то время, когда я
открыл научную фантастику, я уже был способен к раздумьям.
Я начал ценить разум. Я даже начал находить удовольствие в
чтении о науке. Мой случай, я полагаю, подтверждает, что
онтогенез повторяет филогенез.
Мне никогда не переставали нравиться все эти формы - я
полагаю, потому что я думал обо всех. Руководствуясь
эмоциями, я считаю, что трудно провести границу между
научной фантастикой и фэнтези, поскольку я ощущаю их
разными полюсами непрерывности - одинаковые
ингредиенты, но разная пропорция. Разумом я понимаю, что
если элементы сюжета включают сверхестественное, или просто
необъяснимое с точки зрения известных законов природы,
такая история должна рассматриваться как фэнтези. Если
неправдоподобное объясняется или есть указатель того, что
это может быть объяснено в терминах современного знания или
теории - или их некоторого расширения - я думаю,
что истории такого сорта могут считаться научной
фантастикой. Однако, когда я пишу, я обычно не думаю в
терминах такого простого разделения. Я чувствую, что
фантастика может отражать жизнь и поэтому ее способ
существования - классический акт подражания, имитации
действия. Я допускаю, что и в научной фантастике, и в
фэнтези мы пользуемся кривым зеркалом, но несмотря на это,
оно тем или иным образом представляет то, что перед ним
помещено. Особенное достоинство кривого зеркала состоит в
том, что оно делает особое ударение на тех аспектах
действительности, которые автор хочет подчеркнуть - то,
что наиболее близко к сатире в классическом смысле - и это
превращает научную фантастику и фэнтези в особый способ
высказывания о современном мире.
Я не только не люблю думать о моих историях в раздельных
категориях научной фантастики и фэнтези, но и считаю
действительно опасным для своего творчества проводить такое
разделение в моем ощущении континуума. Следуя Джону
Пфейферу, автору книги "Человеческий мозг" :
"Вся вселенная упакована внутри вашего черепа,
компактная модель вашего окружения, основанная на всех
впечатлениях, которые вы собрали в течение вашей
жизни." По необходимости, такая модель ограничена
рамками индивидуальных ощущений и природой личных
впечатлений.
Таким образом, мир, о котором я пишу, мир, перед которым я
держу кривое зеркало, не является реальным миром в конечном
счете. Это только мое ограниченное, персональное
изображение реального мира. Поэтому, хотя я очень старался
сделать мою версию реальности по возможности более полной,
в ней все равно присутствуют пропуски, темные области,
которые доказывают мое невежество в разных областях. У нас
у всех есть такие темные места в чем-нибудь, так как нам не
хватает ни времени, ни возможности чтобы узнать все. Это
является частью человеческого существования - тени
Юнга, если вам нравится или незаполненные адреса в вашей
персональной базе данных.
Как все это соотносится с чудесным - с фэнтези и
научной фантастикой? Я думаю, что научная фантастика с ее
рациональным, квази-документальным подходом к
существующему, берет начало от ясных, хорошо регулируемых
областей нашей собственной вселенной, в то время как
фэнтези, исторически имеет корни в темных областях. Я уже
слышу голоса, возражающие против того, что я подразумеваю,
будто фэнтези берет начало в невежестве, а научная
фантастика - в знании. Отчасти это верно, отчасти нет.
Цитируя Эдит Гамильтон:"е было более образованного
поколения, чем то, которое возвещало конец Афин." И это
были те самые высокоразумные Греки, которые передали нам
классическую мифологию в ее наиболее сильных, изощренных
формах, в то время как создавали начальные главы мировой
истории.
Фэнтези может брать свои исходные посылки в неизвестном, но
это неизвестное дальше обрабатывается рассказчиком вполне
рациональным способом. Таким образом, сама история
разворачивается по вполне определенным законам. Я не
говорю, что темные области представляют собой вещи
совершенно непознаваемые, а только,что это представления о
неизвестном отдельных авторов - от безымянных ужасов
Лавкрафта до мыслительных действиий Кукол Ларри ивена. Я
не думаю, что модели мира двух авторов совпадают в
точности. о я чувствую, что определение и представление
таких областей неизвестного в литературе является основой
для фэнтези.
Однако я хочу пойти еще дальше. Я совершенно не могу
представить действенности хорошего рассказа, в котором
присутствует либо только чистая фэнтези, либо только
научная фантастика в тех критериях различия, какими я их
вижу. Как я говорил раньше, я обычно не думаю о таких
различиях, пока я работаю. Пока я пишу историю
определенного размера, мое личное эстетическое чувство
обуславливает стремление к законченности, к полноте
картины, к тому, чтобы дать по крайней мере намек на все, с
чем я сталкиваюсь в этой версии реальности. Таким образом,
мои вещи отражают темные стороны в такой же степени, как и
светлые; они содержат несколько неясных или необъясненных
вещей при преобладании того, что подчиняется правилам.
Другими словами, я смешиваю фэнтези и научную фантастику. В
результате получается "сайнс фэнтези" -
назаконное дитя такого способа размышления.
Я действовал таким образом в своей первой книге "Этот
бессмертный" оставляя некоторые вещи необъясненными и
открытыми для множества интерпретаций. Я сделал это снова
во второй книге - "Повелитель Снов" , только
здесь темные области были скорее в самой человеческой
психике, нежели в событиях. Это было в религии Пейян и это
действует на моего рассказчика, Френсиса Сэндо, в
научно-фантастическом романе "Остров Мертвых" . Во
"Властелине Света" события могут рассматриватьля
либо как научная фантастика, либо как фэнтези, лишь с
легким смещением акцентов. И так далее, вплоть до моего
последнего романа "Глаз Кота" , где последняя
четверть книги может восприниматься либо как фэнтези, либо
как галлюцинация, в соответствии со вкусами читающего. Я
пишу так, потому что должен, потому что маленькая часть
меня, которая желает оставаться честной в то время, когда я
рассказываю тщательно просчитанную ложь научной фантастики,
обязывает меня показать таким способом, что я не знаю
всего, и что мое незнание тоже должно быть каким-то образом
проявлено в той вселенной, которую я творю.
Я было недавно удивлялся, куда это привело меня о общем
контексте Американского воплощения чудесного. Я начал
просматривать его историю и был поражен неожиданно
интересными связями в общей схеме вещей. Мы должны
вернуться назад.
Американская фантастическая литература стала заполнять
журналы во второй половине 1920-тых годов. С этого времени
и все тридцатые годы она в большом долгу перед другими
видами приключенческой литературы. Мы можем рассматривать
это как тот вид научной фантастики, откуда возник толчок,
за которым последовало все остальное.
Что же произошло потом, в 1940-вых? Это было время
"жестких" научно-фантастических историй, время
историй такого сорта, у которых, согласно Кингсли Эмису,
"мысль выступала как герой" . Айзек Азимов и Роберт
Хайнлайн в особенности, представляют этот период, когда
идея, взятая из науки, доминировала над рассказчиком.
Сначала не казалось странным, что наша научная фантастика
вступила в свой первый различаемый период с тем, что было
последней фазой исторического развития фантастической
литературы, - тех технически ориентированных форм
чудесного рассказа, которые должны были ожидать подходящего
развития науки. о что произошло дальше? В 1950-тых годах
с упадком многих научно-фантастических журналов и
перемещением научной фантастики в дешевые и не очень
дешевые издания, в связи со свободой от журнальных
ограничений, полученной таким образом, интересы
переместились в социологическую и политическую области.
Идея все еще оставалась героем, но идеи теперь брались не
только исключительно из области естественных наук. Я имею в
виду Эдварда Беллами и Фреда Пола. Я имею в виду Томаса
Мора и Мака Рейнольдса. Я имею в виду ицше и некоторые
исследования Фрейда - (которые я могу классифицировать
только как фантазии) и я имею ввиду Филиппа Жозе Фармера.
Идя назад еще дальше, к пасторальному жанру, я имею в виду
Рея Бредбери и Клиффорда Саймака. Двигаясь - вперед, я
полагаю, к экспериментальным работам 1960-тых , я вспоминаю
"Кармина Бурана" , трубадуров, миннезингеров, лирическую
литературу даже более раннего периода.
А 1970-тые? Мы видели большой вал фэнтези - толстые
трилогии, детально описывающие дела богов, воинов,
кудесников - положение, которое сохраняется и теперь, и
, как в случае Толкиена, принимает форму заменителя библии.
Американская литература о чудесном , по-видимому, повторяет
филогенез в обратном направлении. Мы упорно работали над
ней и в конце-концов вернули ее к мифическому началу. При
чтении многих материалов в этой области у меня возникает
странное чувство, как будто все это уже было.
Это все шуточки, можете вы сказать, будучи готовыми
сослаться на мои собственные примеры. Правильно. Я могу
отметить многочисленные исключения из того обобщения, которое
я сделал.
о я все-таки чувствую, что в том, что я говорил, есть доля
истины.
Итак, куда же мы двинемся теперь? Я вижу три возможности:
мы можем вернуться назад и писать приключенческие истории с
невероятными украшениями - такое направление, похоже,
выбрал Голливуд. Или же мы можем повернуться в другом
направлении и двигаться дальше, подхватывая, как Г.Г.Уэллс,
что-нибудь на повороте столетия. Или же мы можем вернуться
к нашему опыту и заняться синтезом - формой научной
фантастики, в которой сочетаются хорошая форма рассказа с
технической чувствительностью сороковых, социологией
пятидесятых и вниманием к лучшему качеству написанного и
уточненению характеров, которое пришло в шестидесятых.
Вот эти три возможности. Менее вероятным могло бы быть
