эпицентре этой запутанной истории. Прежде чем ехать к ней, следует как
можно лучше продумать план действий. Под каким предлогом заявиться к Алисе?
Кем прикинуться, чтобы она ничего не заподозрила?
Обдумывая эту нелегкую проблему, я добралась до Ложкина в крайне
неподходящий момент. Все домашние столпились в гостиной вокруг истерически
рыдающей Зайки. Федор и Марго сидели на диване.
- Я сегодня не влезла в брюки, - плакала Ольга, - жрала ночь и день
без роздыху, я сейчас встала на весы...
Дальнейшие ее фразы потонули в истерических взвизгиваниях.
- Но Федор же не нарочно, - попыталась встрять Марго, - он Дашку
лечил.
Аркадий бросил на Маргошу такой взгляд, что я поежилась. Если бы
взором можно было испепелить, моя несчастная подруга сейчас же превратилась
бы в маленькую кучку золы. Хотя, если учесть ее размеры, думаю, останки
выглядели бы более внушительно, кучка останется от меня!
- Ты придумал, как выйти из ситуации? - налетела Машка на Федора.
"Академик" спокойно начал:
- Человеческая психика абсолютно не изученная материя. История знает
множество примеров...
- Короче, Склифосовский, - оборвал его Аркадий, - лекции будешь читать
тем идиотам, которые к тебе ходят.
- Между прочим, - оскорбился Федор, - я никого за уши в свой кабинет
не тянул. Даша с Маргошей сами явились!
- Я ничего не просила, - быстро сказала парикмахерша, - Дашка меня
поволокла, я не хотела, мне худеть не надо, не знаю, что ей в голову
взбрело.
Буря негодования схватила меня. И это говорит женщина, от которой,
насмехаясь над ее внешним видом, убежал муж? А я еще собиралась ей помочь!
- Мы великолепно поняли, что причина всех неприятностей кроется в
матери, - заявил Аркадий.
Глава 21
Я обозлилась до предела, нашли виноватую! Кто бы сомневался, что ею
окажется Дашутка! Ну почему я всегда стою первой в очереди за пинками?
Отчего именно мне достаются все колотушки? Причем так было всегда, я
признавалась виновной во всех грехах и не только дома!
Как-то раз в наш институт, между прочим, технический, где я
преподавала никому из студентов не нужный французский язык, пожаловала
делегация иностранцев.
Это сейчас англичанами, немцами, американцами и прочими никого не
удивить, но в те времена визит людей "из-за бугра" был чем-то невероятным.
Шел 1980 год. Если кто забыл, напомню, именно тогда в Москве происходила
Олимпиада.
Зачем спортсменам в качестве культурной программы предложили поездки
по учебным заведениям столицы СССР, я не знаю, но к нам собрались прибыть
американцы, немцы, французы и японцы.
Наш ректор, Григорий Семенович, существо боязливое и одновременно
властное, решил устроить феерический праздник. Две самые красивые
студентки, обряженные в сарафаны и кокошники, должны были поднести гостям
хлеб-соль. Когда те возьмут каравай, в дело включатся мальчики в
тельняшках, широких брюках и сапогах, им вменялось в обязанность исполнить
танец "Яблочко", затем гостей намеревались провести по институту, показать
концерт художественной самодеятельности, а потом в столовой предстоял
банкет в стиле "рашен клюква": водка, соленья, блины... На преподавателей
иностранных языков была возложена наглядная агитация. Под нашим
руководством студенты писали лозунги типа: "Миру - мир", "Главное не
победа, а участие", "Спортсмены всего земного шара против атомной войны" -
и прочую лабуду. "Дадзыбао" предполагалось развесить в коридорах и
аудиториях.
Хитрый ректор хотел убить сразу двух зайцев. С одной стороны, показать
людям "оттуда", что мы тоже не лыком шиты, с другой - прикрыть самые
ободранные места на стенах. Институту с незапамятных времен не выделяли
денег на ремонт здания.
С заданием мы справились легко. Григорий Семенович дозором обошел
территорию, милостиво кивнул, поцокал языком и вдруг заявил:
- Одно непонятно, коллеги.
- Да? - моментально подскочила к нему заведующая кафедрой иностранных
языков, жуткая подхалимка Геранда Евгеньевна. - Что мы не так сделали?
- Английский, немецкий, французский, - начало загибать пальцы
начальство, - а где же, позвольте поинтересоваться, лозунги на японском?
Мы растерянно переглянулись, потом самая смелая из нас, "англичанка"
Нинель Марковна, попыталась урезонить ректора:
- Но никто в институте не владеет японским!
Григорий Семенович обозлился:
- Вы, товарищи, плохо понимаете ответственность момента, не правильно
оцениваете политическую значимость данного визита. Придут люди из
враждебного нам лагеря капитализма, настроенные критически оценивать
достижения социализма, и что они увидят? Полное отсутствие приветствий на
японском! И о чем им это скажет?
- О том, что мы не знаем язык Страны восходящего солнца, - решила не
сдаваться Нинель Марковна.
- Это тоже неприятно, - кивнул ректор, - но, главное они решат:
советские люди настроены против Японии! Такого просто не должно случиться.
Чтобы через два часа соответствующие иероглифы оказались на стене в
столовой! Иначе вопрос будет решаться на парткоме!
И, сопя от гнева, он, сопровождаемый толпой клевретов, удалился.
Мы перепугались. Тот, кто помнит, что такое быть вызванным на
заседание парткома, очень хорошо поймет несчастных преподавателей. Самое
легкое, чем можно было отделаться на коммунистическом судилище, - это
лишиться тринадцатой зарплаты, очереди на квартиру и продуктового набора к
празднику. Впрочем, все эти меры были ничто по сравнению с той, которая
называлась "выговор с занесением в учетную карточку". Я, впрочем, в членах
КПСС не состояла, так что мне предстояло лишиться лишь коробки с харчами,
что, согласитесь, очень неприятно. В состоянии тихой паники мы попытались
решить свалившуюся на наши головы проблему. Какие только идеи не витали в
воздухе: обратиться к коллегам из института восточных языков, поискать
знакомых на иновещании, на радио, позвонить в отдел переводчиков института.
- Погодите, ребята, - вдруг повеселел Андрей, наш преподаватель
немецкого языка, - сейчас все будет классно.
Он убежал, примерно через полчаса вернулся назад, неся бумажку, на
которой были изображены несколько строчек иероглифов.
- Где взял? - обрадовались мы.
- Потом объясню, - отмахнулся он, - вот вам лозунги, только студентам
их нельзя доверить писать, мигом напортачат. Давай, Дашка, приступай, ты
самая аккуратная.
Высунув от старания язык, я тщательно перенесла похожие на следы птиц
знаки на бумагу, мы прикрепили плакаты и кликнули ректора.
- Можете, значит, если вам показать, в каком направлении двигаться, -
снисходительно кивнул тот.
И вот настал знаменательный день. Все удалось как нельзя лучше:
хлеб-соль, пляски, экскурсия по аудиториям, концерт. Правда, нас весьма
разочаровал внешний вид приехавших. Мы-то вырядились в лучшую одежду,
женщины влезли в шпильки и сбегали в парикмахерскую, а мужчины повязали
галстуки! Спортсмены же явились в Джинсах и простеньких свитерах. Но это
было лишь крохотной капелькой дегтя в огромной бочке меда! Настоящая
неприятность приключилась на банкете.
Два лозунга на японском языке украсили столовую.
Когда группка малорослых гостей с раскосыми глазами увидела стройные
шеренги иероглифов, последовала более чем удивительная реакция.
Один из парней принялся тыкать пальцем в стену и щебетать, словно
птица. Остальные глянули туда же и покатились со смеху. Я никогда до этого
не видела, чтобы люди садились на корточки и заливались хохотом. Кое у кого
из японцев по щекам текли слезы.
Ректор, стоявший во главе стола, никак не мог начать читать
заготовленный спич. Он кашлял, стучал ножом по бокалу, но японцы просто
выли. Наконец тоненькая девочка, исполнявшая при них роль переводчицы,
всхлипнув в последний раз, подошла к помощнику Григория Семеновича и стала
что-то шептать ему на ухо. Лизоблюд побагровел и пошел к начальству. Пару
секунд он тихонько беседовал с Григорием Семеновичем, лицо ректора приняло
зверское выражение, глаза заметались по залу. На всякий случай я спряталась
за спины здоровенных пятикурсников.
Наконец кое-как япошки успокоились, и вечер потек дальше без особых
эксцессов.
Наутро всех языковедов вызвали пред очи Григория Семеновича. Не
предложив нам сесть, ректор зашипел, словно разбуженная не вовремя змея:
- Вы знаете, что было написано на плакатах в столовой?
Мы замялись, сказать "нет" казалось невозможным.
- Ну, - замямлил Андрей, - мир, май, дружба! Да здравствует спорт!
- При чем тут май! - взвыл ректор и начал расшвыривать бумаги на своем
столе. - Где это, где? Ага, вот оно!
Трясущейся от злобы рукой он схватил листок.
- Слушайте, что вы написали на японском! "Аккуратно достаньте изделие
из коробки", "Не используйте кондом вторично".
Чтобы не упасть от смеха и не расхохотаться в лицо взбешенному
начальству, я вцепилась в стену и прикусила нижнюю губу.
- Кто нацарапал сии пасквильные штуки? - вопросил Григорий Семенович.
- Немедленно отвечайте, иначе уволю всех!
- Дарья Ивановна Васильева, - мигом сдали меня коллеги.
Весь гнев, вся злоба начальства упали на мою ни в чем не повинную
голову. Я старательно объясняла, что просто переписала принесенные бумажки
и только, но ректор не желал ничего слушать. Я мигом превратилась в его
первого врага. Григорий Семенович, человек злопамятный, мстительный и
непомерно самолюбивый, вознамерился стереть меня с лица земли. Спас
несчастную Дашутку статус матери-одиночки, уволить такую женщину в
советские времена было не так-то просто, требовалось решение профсоюзного
комитета, а его председательница, Нюся Кокатонова, не побоялась заступиться
за меня, героический поступок по тем временам. Уволить меня не уволили, но
с тех пор ни разу не выписали премии и никак не отметили, даже на Восьмое
марта пару лет не дарили подарков.
Когда ректор выгнал нас из кабинета, я налетела на Андрюшку:
- Где ты взял эту белиберду?
- Так кто ж знал!
- Говори!
- На, смотри, - Андрей сунул мне под нос книгу.
Я прочитала название и фамилию автора: "Г. Серебров. Мои поездки в
Японию".
- На десятой странице, - пролепетал Андрей.
Я раскрыла текст. "Мы прибыли в Токио около девяти утра, на гостинице
виднелись приветственные лозунги.
Японские иероглифы очень красивы, поэтому привожу их здесь..." Дальше
следовала пара строчек абракадабры и заверения "...думаю, вы не знаете
японского, поэтому переведу "Мир, май, дружба", "Да здравствует спорт".
- Утром я эту книжку в метро читал, - оправдывался Андрей, - когда
Семеныч разорался, мигом вспомнил.
Я молча захлопнула книгу. Все понятно, этот врун,
журналист-международник Г. Серебров, совершенно не владеет японским, но, с
другой стороны, он был абсолютно уверен, что никто из читателей не
разбирается в иероглифах. Решив для пущей убедительности "украсить" свой
опус, он ничтоже сумняшеся схватил первую попавшуюся вещь, а под рукой
оказалась коробочка с интимной принадлежностью, и, не испытывая ни малейших
угрызений совести, перекатал текст. Думаю, мерзкий Г. Серебров и не
предполагал, к каким последствиям приведет его отвратительный поступок!
Все шишки, как всегда, достались мне. Вот и сейчас следовало похудеть
