раньше, и теперь стыдно было говорить правду. Смешной он. Несчастный.
Иногда такая жалость к нему охватывает, особенно вечерами - хоть сиди
возле детской кровати и на Луну вой. Правда, у Х. прекрасный сон, без
нервов... Ладно, пусть эти две недели пройдут в Токсово, а дальше видно
будет. Следующие две недели отпуска полагаются в августе, через месяц,
есть время решить финансовую проблему.
Итак, никто не знает, где они. Даже возлюбленная продавщица. Не
сообщил ей Х., куда собирается в отпуск, не хотел, чтобы она наезжала к
нему в гости - а она наверняка бы так поступала, - собирался отдохнуть от
всех, в том числе от этой женщины. Кроме того, давно пора было обдумать их
отношения, в деталях представить их дальнейшую жизнь. Здесь, в спокойной
одинокой глуши, решения принимаются легко и безболезненно, как бы сами
собой.
Господи, о чем он думает? Особо опасный преступник...
Вот и калитка. Выложенная плитами тропинка, неприветливый сумрачный
огород. В доме у хозяев горит свет - старички не спят еще, - и во времянке
тоже... Антон шалит, - мгновенно вскипает отец. До сих пор не спит,
озорничает. И так мозги набекрень, а он, видите ли, озорничает! - кипит
отец, врываясь в наполненную электричеством комнатушку.
Сына во времянке нет. Шкаф, стол и сумки выпотрошены, вещи раскиданы,
есть только свет и тоскливое ощущение разгромленности. Заднее окно
почему-то приоткрыто... Х. берется рукой за косяк. Кто-то большой и
страшный трогает его сердце - большими липкими пальцами, - где ребенок?
Выдираясь из вязкой пелены паучьих прикосновений, Х. бежит к дому хозяев,
ему кажется, что бежит, он уверен, что бежит... У стариков? Телевизор
смотрит? "Антон!" - зовет отец, одиноко и трагически, срывающимся
петушиным звуком.
Он рвет дверь на себя, вбегает в прихожую и тут же падает,
споткнувшись обо что-то, предательски лежащее на полу.
Кухня и прихожая - одно помещение. В доме слишком мало места, чтобы
можно было позволить себе иметь отдельно и кухню, и прихожую. На газовой
плите, работающей от баллона со сжиженным пропаном, горит газ. Плита стоит
на столике - на том самом, в который Х. ударил лбом. Хорошо, что лбом, а
не глазом, - понимает он позже, много позже. Дед скорчился у порога,
именно это неожиданное препятствие и попалось человеку под ноги. То, что
труп был когда-то дедом-хозяином, видно только по одежде, никак не по
лицу. На лицо попросту невозможно смотреть, его нет, вместо лица - что-то
красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же нож. Длинный, хозяйственный.
Торчит из шеи - сзади. "Антон!" - рыдает Х., поднимаясь, не чувствуя боли,
ничего не чувствуя. И торопится куда-то, торопится. "Ан-то-он!" Тело бабки
обнаруживается рядом, в соседней комнате, сразу возле входа в прихожую.
Строго говоря, бабка и там и здесь одновременно, лежит на пороге - тело в
комнате, зато голова уже в прихожей, почти под умывальником. Больше Х.
ничего не помнит из увиденного. Потому что отчетливо слышит глухое
далекое: "Папа!.." Он мечется, рыдая. "Папа, ну где ты!" - жалобно зовет
сын, откуда-то извне дома, из огорода, впрочем, Х. и так уже на воздухе,
под черным небом, бежит, спотыкаясь о грядки, и наконец замирает.
Сын стоит возле времянки - одетый в пижаму, выпачканный в земле,
дрожащий...
И человек вдруг спокоен. Толчок - и все кончилось. Как мало человеку
нужно было, чтобы вернулась реальность, временно покинувшая измученные
жизнью мозги. Только сердце колотится, да алые кляксы в глазах стоят.
Переполненный счастьем, человек командует:
- Домой, быстро!
Как мало нужно, чтобы вновь стать мужчиной.
- А что там? - вибрирует голос мальчика.
- Там? - спрашивает отец. - Там все нормально. Одевайся, не задавай
глупых вопросов.
В спешке хватаются какие-то вещи, пихаются в огромную дорожную сумку,
предназначенную специально для таких вот поездок. Сборы не отнимают много
времени, хотя, им и мешают суетящиеся в помещении голоса. Мужской и
детский. "Что здесь произошло?"
Очевидно, просто повезло. Антон вовремя проснулся, услышал, как
кричат хозяева дачи, испугался, вылез в окно и спрятался под скамейкой.
Мужики его не заметили, не нашли. Мужики в красивых таких кроссовках -
ничего кроме обуви мальчик не разглядел. Ругались, разными плохими
словами. А потом побежали на железнодорожную станцию, решили, что отец и
сын успели удрать. Мальчик очень четко слышал их разговоры, мужики были
громкими, ничего не боялись. Зато мальчик боялся, никак не мог вылезти
из-под скамейки, даже когда папа вернулся, потому что думал - это не папа,
а еще думал, что мужики спрятались и ждут... "Вот, значит, как?.. - шепчет
Х., шально озираясь по комнате. - Все правильно, ты у меня герой..."
Действительно ли он спокоен? Холод в голове и тяжесть в руках. Теперь
его будут подозревать в убийстве несчастных стариков, которое произошло
сразу после объявления о розыске опасного преступника Х., а ему останется
только невразумительно бормотать о "мужиках в кроссовках" и правдиво бить
себя в грудь. Надо бежать. Но куда убежишь, если на железнодорожной
станции караулит неизвестно кто, неизвестно за что! Причем, гости могут
вернуться, чтобы снова проверить дачу - в любой момент!
Наверное, он что-то говорил вслух, поскольку Антон испуганно сообщает
ему в ответ:
- Тот участок, который сзади за нашим, пустой. Мы с мальчишками
клубнику там едим без спроса.
- Почему пустой?
- Не знаю, папа. Но точно. Мальчишки сказали, что можно, потому что
этот дядька сейчас в городе живет, а приезжает сюда только в выходные.
Думать было некогда, тем более, о неприкосновенности чужой
собственности. Нужно решать. Антон, полностью готовый, одетый, со своим
любимым рюкзачком на плечах, уже выглядывает из домика наружу.
- Уходим, - торопится Х. и гасит свет.
Бежать...
Сначала переждать, отсидеться. Не пешком же в город идти, с
девятилетним ребенком? Дверь в руках опытного слесаря взламывается с
рабской покорностью. Соседская дача в самом деле оказывается пустой, и не
дача это вовсе, а полуобжитой сарай, непригодный для сдачи внаем.
Времянка, в которой они жили, и то благоустроеннее. В общем, лучше не
придумать - тихо, грязно, незаметно. Заячья нора. Хотя, живут ли зайцы в
норах? Но решать все равно надо, никуда не деться - надо что-то делать,
если уж тебе повезло родиться мужчиной... Во-первых, ни в коем случае не
включать свет. Хорошо ли Антон это понял, хорошо ли запомнил? Свет отныне
как бы не существует. Во-вторых, если мальчик захочет кушать, он может
залезть в холодильник и чего-нибудь поискать - здесь, к счастью,
холодильник предусмотрен. Но лучше всего лечь на диван и попробовать
заснуть. А папе пора идти. Ненадолго, просто позвонить в город, опять к
почте, так что нечего бояться, папа скоро вернется - ложись, и спи, Антон,
будь мужчиной...
Да, опять к почте. Куда еще, если междугородный телефон-автомат есть
только там. Участок выходит на другую улицу, не ту, где отец с сыном
снимали дачу, а на параллельную. Это хорошо. Участки идут в два ряда между
улицами, все очень просто, очень удачно.
Темный нервный путь, полный страшных невидимых шорохов. Затем
центральная поселковая магистраль, освещенная только редкими окнами.
Фонари пока не горят: ведь белые ночи сейчас, роскошная пора русского
Севера, ведь должно быть светло, как днем. Кто же предполагал, что
бесконечная низкая туча сделает белую ночь - нормальной ночью?
А старики, наверное, сопротивлялись. Наверное, попросили нежданных
гостей удалиться, и сделали это слишком решительно. Они такие -
бескомпромиссные. Были бескомпромиссные... Но кому и зачем понадобился
скучный небогатый работяга, не занимавшийся в своей жизни ничем
сколько-нибудь интересным! Зачем перерыли комнату? Опять искали какую-то
"косметичку"? Но как вообще обнаружили эту дачу, если Х. с сыном якобы на
море?
Вопросы.
Он вытаскивает из пиджака тряпочный мешочек, сшитый еще женой. В
мешочке оглушительно звякает. Монеты для телефона-автомата. Не забыл, взял
их с собой, покинув новое убежище - весь запас монет, привезенный из
города. Думал, ни одной не потратит, никому ведь не собирался звонить,
отдохнуть хотел от города и от людей, но теперь выясняется, что без этих
маленьких шедевров современной чеканки он бы погиб. Он бы попросту сошел с
ума - для начала. Или он уже сошел с ума? Вот и почта, темная,
неприветливая, настороженная. Запертая, конечно. Хорошо, что телефон на
улице, иначе бы - гибель, сумасшествие, конец света...
Прежде всего - знакомому из прокуратуры. Это один из клиентов,
которому Х. регулярно ремонтировал автомобиль частным образом. Брал
по-честному: стоимость деталей плюс затраченное время. И работал
качественно, не как другие. Вдруг гражданин юрист 3-й категории сумеет
рассеять стремительно сгущающийся кошмар?
Знакомый спит. Но сразу просыпается, едва слышит извиняющийся голос
Х., сразу спрашивает: откуда звонок? Из Ялты, откуда же еще. Приходит
очередь Х. спрашивать: знает ли знакомый из прокуратуры хоть что-нибудь?
Знает. Трудно этого не знать, родной, ведь именно ты убил начальника
аэропорта, - шутят на том конце линии связи. Сейчас не до шуток, - умоляет
Х. За что его разыскивают, почему по телевизору показывали его фотографию,
выдранную из тоненького семейного альбома?
Какие могут быть шутки! - безобразно орет юрист. - Начальник
аэропорта мертв, а главный подозреваемый - Х. Ты зачем звонишь, придурок!
- вот как орет рассерженный страж законности, заполняя эфир густым
начальственным басом.
Шок. Ледяная вода за шиворот.
А как же почтальон? Почтальона убили или нет?
Какого почтальона! Ах, вот какого?.. Нет, ничего конкретного знакомый
сообщить не может, про почтальона ничего не слышал, и вообще - делом
гражданина Х. занимаются другие ведомства, по борьбе с организованной
преступностью, так что он бы советовал явиться с повинной, хотя, если
по-дружески - строго между нами, договорились? - лучше всего будет
раствориться в воздухе, ни в коем случае не сдаваться, высшая мера по
этому делу почти обеспечена, и только при большом везении - срок по
максимуму.
Будто удар в солнечное сплетение - нечем дышать. В муках
выдавливаются остатки воздуха: он ни в чем не виноват, не замешан, все это
бред, возмутительная ошибка! Объяснят ему, что происходит, или нет! Гады,
ублюдки, садисты в погонах...
И его наконец понимают. Его просят перезвонить минут через
десять-пятнадцать, обещают навести справки. Ну, справки - громко сказано,
просто душою щедрый юрист звякнет туда-сюда ребятам, поспрашивает тех,
кому в такую поздноту можно звонить. "Спасибов" не надо, не трать монеты.
Посмотри на часы, и убедишься, что "спасибо" за такой пустяк много, вполне
хватит ящика водки...
Следующий из намеченных по плану разговоров, увы, не получается.
Почему-то трубку снимает не продавщица! Х. хотел быстренько взять у нее
оставленный бандитами номер телефона, не догадался сделать это сразу, в
прошлый звонок. Но отвечает какой-то мужчина: "Алло", - говорит. Голос
очень знаком. О, Господи, чей же это голос - нет, никак не вспоминается,
мозги подводят, да и слух далеко не музыкальный, отвратительно распознает
мужские голоса... Зато хорошо угадывается женский - там же, в комнате,
недалеко от аппарата, кричит и рыдает: "Не надо! О-о-ой! Не надо!.." Х.
кладет трубку.
Как в тумане.
