шепчет, кашляет, стонет и вздыхает. По-видимому, я умер. Умер? И вдруг у
меня в глазах посветлело, стало легко голове, стало легко всему телу.
Зазвенело в одном ухе, потом в другом. Я чихнул.
- На здоровье! На здоровье! Это--хорошая примета. Поздравляем. Бла-
гословен ты, господи!
- К слову чихнул, правда! Хвала всевышнему!
- Велик бог! Наш мальчик будет здоров, господь помог, да будет бла-
гословенно имя его!
- Нужно поскорее позвать Минцу, жену резника. Она хорошо знает заго-
вор от дурного глаза.
-Доктора надо бы позвать, доктора!
-Доктора? Зачем? Чепуха... "Он"-доктор. Всевышний-самый лучший цели-
тель, да будет благословенно имя его.
- Расступитесь, пожалуйста расступитесь! Здесь страшно душно. Бога
ради, расступитесь!..
Все вертелись вокруг меня, все смотрели на меня. Каждый подходил и
щупал мою голову. Меня заговаривали, шептали надо мной, лизали мне лоб и
сплевывали; за мной ухаживали, вливали мне в рот горячий бульон, пичкали
вареньем. Все толкались около меня, оберегали как зеницу ока, закармли-
вали бульоном, курятиной, не оставляли меня ни на минуту одного, как ма-
лое дитя. Постоянно около меня сидела мать и все снова и снова рассказы-
вала мне, как меня подняли с земли полумертвого; как две недели подряд я
лежал в страшной горячке, квакал жабой и все бредил о розгах и ножиках.
Думали, что я помру. Вдруг я чихнул семь раз и сразу ожил.
- И мы сейчас видим, как велик бог, да будет он благословен,-заканчи-
вала свой рассказ мама со слезами на глазах.-А сколько нами было пролито
слез, и мной, и отцом, пока господь не сжалился над нами!.. Чуть-чуть не
потеряли ребенка, лучше бы я умерла вместо него. Из-за кого, из-за чего
все это? Из-за какого-то мальчишки, из-за какого-то Берла-воришки, кото-
рого ребе высек до крови. Когда ты пришел из хедера, ты уже был ни жив
ни мертв. Вот разбойник, вот злодей, накажи его бог! Нет, дитя мое, если
бог даст, и мы доживем, пока ты станешь на ноги, мы тебя отдадим к дру-
гому ребе, а не к такому душегубу и разбойнику, как этот Ангел смерти,
будь он проклят!
Эта весть меня очень обрадовала, я обнял мать и крепко поцеловал ее.
- Милая, милая мама!
Подошел отец, положил мне на лоб свою бледную, холодную руку и мягко,
без всякого гнева сказал:
- Ну и напугал ты нас, разбойник этакий! Кхе-кхе...
А еврейский немец, или немецкий еврей, господин Герц Герценгерд с си-
гарой во рту наклонил ко мне свою бритую физиономию, погладил меня по
щеке и сказал по-немецки:
- Гут3, гут! Здоров!
Через две недели, после моего выздоровления отец сказал мне:
- Ну, сын мой, ступай в хедер и выбрось из головы все эти ножики и
все эти глупости. Пришло время стать тебе человеком. Тебе уже десять
лет, и через три года, если господь пожелает, ты уже сам будешь отвечать
перед богом за свои поступки.
Такими теплыми словами дроводил меня отец в хедер к новому ребе, Хаи-
му Котеру.
Впервые я услыхал от моего сердитого отца такие добрые, такие нежные
слова, и я мгновенно забыл все его придирки, все его проклятья, оплеухи,
как будто бы всего этого никогда и не было. Не будь мне стыдно, я обнял
бы и расцеловал его, но... кто же это целует отца?
Мать дала с собой в хедер целое яблоко и две полушки. Немец тоже по-
дарил, мне две копейки, потрепал по щеке, сказал по-немецки:
- Пpeкpacный мaльчи! Гут, гут!
Я, словно новорожденный, взял талмуд под мышку и с чистым сердцем, с
чистой и ясной головой, с новыми думами, со свежими, честными, набожными
мыслями, отправился в хедер. Солнце смотрит на меня, приветствует меня
своими теплыми лучами. Ветерок, крадучись, забирается ко мне в волосы,
птички весело щебечут. Меня как бы несет по воздуху, хочется бежать,
прыгать, тайцевать. Ах, ах, как хорошо, как сладко сознание, что ты жи-
вешь, что ты честен, что ты не вор и не лгун.
Я крепко-крепко прижимаю к груди талмуд и, радостный, мчусь в хедер.
И я даю клятву на талмуде, что никогда не трону ничего чужого, никогда
ничего не украду, никогда ничего не утаю, я буду всегда честен, честен,
честен!
К О Н Е Ц
1 Мальчик (нем.).
2 Детка (нем.).
3 Хорошо (нем.).
