Шолом АЛЕЙХЕМ
Ножик (Рассказ для детей)
Источник: Собрание сочинений, том пятый
ГИ художественной литературы,
Москва, 1960
"Не укради".
Седьмая заповедь.
1
Послушайте, ребята, я расскажу вам историю, о ножике, историю не вы-
думанную, а подлинную, которая случилась со мной!
Ни к чему на свете я так не стремился, ничего в жизни я так не желал
иметь, как ножик, собственный ножик! Мне хотелось, чтобы у меня в карма-
не лежал ножик, чтобы я мог доставать его оттуда, когда захочу, резать,
что захочу,- и пусть мои товарищи завидуют!
Когда я начал ходить в хедер к Иоселю Дардеке, у меня был ножик, то
есть почти ножик или что-то вроде ножика. Я его сделал сам. Я выдернул
из гусиного крыла перо, с одного конца обрезал его, с другого расщепил и
вообразил себе, что это... ножик и что он режет...
- Что это за перо на мою голову? Что это за возня с перьями?-спросил
отец, болезненный человек, с желтые высохшим лицом, и закашлялся.-Ему бы
только забавы! Перья! Кхе-кхе...
- Что тебе жалко, что ребенок играет?-ответила ему мать, маленькая
женщина, повязанная шелковым платком. - Что ты себя все расстраиваешь?
Пусть лучше мои враги расстраиваются...
Позже, когда я приступил к изучению Пятикнижия*, я уже имел почти
настоящий ножик-тоже собственной работы. Я нашел кусочек стали от мами-
ного кринолина и очень искусно всадил его в кусок дерева. Потом я долго
точил о горшок свой ножик и, конечно, при этом порезал себе все пальцы.
- Погляди-ка, как он себя разделал, наследничек твой!-закричал отец и
схватил меня за пальцы так крепко, что кости затрещали.-Золотое дитя!
Кхе-кхе...
- Ой, горе мое!-сказала мать, забрала ножик и, несмотря на мои слезы,
бросила его в печь. - Ну, теперь этому будет конец...
Но вскоре я достал себе другой ножик, уже самый настоящий ножик-дере-
вянный черенок, круглый, пузатенький, как бочонок, с горбатым лезвием,
которое открывалось и закрывалось... Вы хотите знать, как я его достал?
Я копил деньги, которые мне давали на завтрак, и на них купил ножик у
Шлеймеле за десять полушек, семь-наличными, а три в долг...
Ах, как я любил этот ножик, как я его любил! Возвратившись из хедера
домой, замученный, усталый, голодный, битый (должен вам сказать, что к
этому времени я начал изучать талмуд* у меламеда Моти по прозвищу "Ангел
смерти": "Бык, который боднул корову..." * А раз бык боднул корову, то я
получаю оплеуху), я первым делом вытаскивал ножик из-под шкафа, где он
лежал днем. В хедере держать его я не мог, а дома уж конечно никто не
должен был знать, что у меня есть ножик. Я играл им, резал бумажки, пе-
ререзывал соломинки, нарезывал свой хлеб на маленькие, малюсенькие ку-
сочки, накалывал эти кусочки на кончик ножа и лишь после этого клал их в
рот. Вечером перед сном я вытирал ножик, брал брусок, который нашел у
нас на чердаке, и, поплевав на него, потихоньку точил лезвие.
Отец в ермолке сидел над талмудом. Он читал его и кашлял, кашлял и
читал... Мама возилась на кухне с тестом. А я все точил да точил... Но
вот, как бы очнувшись от сна, отец вдруг закричал:
- Кто это там пищит? Что он там возится? Что ты делаешь, негодник
этакий?
И, подойдя ко мне, он нагнулся над бруском, схватил меня за ухо и за-
кашлялся.
- Что?! Ножик? Кхе-кхе!-закричал отец и отобрал у меня и ножик и бру-
сок. - Бездельник этакий! Книгу бы лучше взял в руки. Кхе-кхе...
Я громко заплакал. Отец влепил мне несколько оплеух. Из кухня прибе-
жала мать, с засученными рукавами, и закричала:
- Тише, что тут такое? Почему ты его бьешь? Бог с тобой, что ты прис-
тал к ребенку?
- Ножик! - кричит отец и кашляет. - Что он, маленький, что ли? Лодырь
этакий! Кхе-кхе... Хвор он книгой заняться? Парнишке восемь лет! Я ему
дам ножики, балбесу этакому! Выдумал-ножики! Кхе-кхе...
О господи! И что ему дался мой ножик, что такое он ему сделал, почему
он на него так взъелся?
Я помню своего отца всегда больного, всегда бледного, желтого, всегда
озлобленного и обиженного на всех и вся. Из-за каждого пустяка он выхо-
дил из себя и частенько готов был растерзать меня. Счастье, что мама за-
щищала меня и спасала от его рук.
А ножик мой забросили... Забросили так далеко, что я целую неделю ис-
кал его и так и не мог найти. Горько оплакивал я мой ножик, мой чудный
ножик. Как тяжко и грустно мне было в хедере при мысли, что вот, когда я
вернусь домой с распухшими щеками и с красными ушами, надранными Мо-
тей-Ангелом смерти за то, что "бык боднул корову", никто меня не пожале-
ет. Одинок я, одинок, как сирота. И никто не видел слез, проливаемых
мной ночью втихомолку у себя в постели. Вернувшись из хедера, я тихо
плакал и так засыпал, чтобы назавтра утром снова идти в хедер, снова
повторять про быка, который боднул корову, снова получать затрещины от
Моти-Ангела смерти, снова испытывать на себе гнев отца, слушать его ка-
шель, его проклятия и не видеть ни одной радостной минуты, не видеть ни
одного веселого лица, ни одной улыбки. Я был одинок, я был один на всем
свете...
2
Прошел год, а может быть, и полтора. Я уже начал забывать свой ножик.
Но, видно, мне было суждено все мои детские годы страдать из-за ножиков.
На мою беду, появился новый ножик, совсем новенький, прелестный, изуми-
тельный, честное слово! - прекраснейший ножик, с двумя стальными лезвия-
ми, острыми, как бритвы, с белым костяным черенком в медной оправе, с
красными медными заклепками-одним словом, замечательный ножик, настоящий
"завьяловский" *. Каким образом у меня, бедного мальчика, появился такой
великолепный ножик? Это целая история-печальная, но очень интересная,
послушайте ее внимательно!
Как мог я относиться к нашему квартиранту, еврейскому немцу, подряд-
чику Герцу Герценгерцу, если говорил он по-еврейски, ходил с непокрытой
головой, брил бороду, не носил пейсов и надевал сюртук, покрывавший -
простите - только верхнюю половину тела? Я вас спрашиваю, как мог я
сдерживаться и не помирать каждый раз со смеху, когда этот еврейский не-
мец или немецкий еврей заговаривал со мной по-еврейски?
- Скажи мне, милый кнабе1, а какой раздел из Пятикнижия должны читать
в эту субботу?
- Хи-хи-хи, - фыркал я и прикрывал лицо рукой.
- Скажи же, киндхен2, какой раздел из Пятикнижия должны читать в эту
субботу?
- Хи-хи-хи, "Болок" *, - выпаливал я с хохотом и убегал от него.
Но все это было вначале, когда я его совсем еще не знал. После, когда
я познакомился поближе с этим немцем, господином Герцем Герценгерцем (он
жил у у нас в доме целый год), я его так полюбил, что меня уж совершенно
не трогало, что он не молится и не совершает омовения рук перед едой.
Сначала я не понимал, как может жить этот человек на свете? Как только
земля его носит? Почему он не подавится во время еды? Почему его непок-
рытая голова не оплешивеет? От Моти-Ангела смерти я слышал из его
собственных уст, что этот еврейский немец-оборотень, то есть, что он-ев-
рей, превратившийся в немца, и что он может еще превратиться в волка, в
корову, в лошадь или даже в утку... "В утку? Хи-хи-хи! Вот это де-
ло!"-так думал я и искренне жалел немца. Одного лишь я не мог понять:
почему отец, набожный и богобоязненный еврей, всегда уступал ему почет-
ное место и почему другие евреи, приходившие к нам, оказывали ему уваже-
ние:
- Здравствуйте, господин Герц Герценгерц!
- Да будет мир с вами, господин Герц Герценгерц! Садитесь, пожалуйс-
та, господин Герц Герценгерц!..
Однажды я даже спросил у отца об этом, но он прогнал меня:
- Убирайся отсюда, это не твое дело! Что ты все j в ногах путаешься?
Лучше бы позанялся талмудом!
Опять талмуд! Боже мой!.. Я тоже хочу смотреть, я тоже хочу слышать,
что он говорит!
Как-то, войдя тихонько-тихонько в комнату, я забрался незаметно в
уголок и стал слушать, о чем разговаривают, как громко смеется господин
Герц Герценгерц, раскуривая толстую черную сигару, которая так прекрасно
пахнет. Вдруг подошел отец и отпустил мне оплеуху.
- Ты опять здесь, бездельник?! Что из тебя выйдет, неуч ты этакий!
Господи, чем этот мальчишка окончит? Кхе-кхе-кхе...
Господин Герц Герценгерц вступился за меня:
- Не трогайте мальчика, не трогайте его...
Но это было бесполезно. Отец прогнал меня. Я достал талмуд, но сидеть
над ним не хотелось. Что делать? Я бродил из одной комнаты в другую, по-
ка не пришел в ту, лучшую комнату, которую занимал господин Герц Герцен-
герц. О, как там было светло и красиво! Горели лампы, сверкали зеркала.
На столе-большая серебряная чернильница, красивые перья, человечки, ло-
шадки, всякие безделушки, костяшки, камушки и... ножик. Что за ножик! О,
если бы мне такой ножик! Как я был бы счастлив! Какие бы вещи я вырезал
этим самым ножиком! Ну-ка, надо попробовать, остер ли он? Еще бы! Он ре-
жет волос! Ой-ой, какой это ножик!..
Мгновение, и ножик у меня в руках. Я оглядываюсь по сторонам и пыта-
юсь положить ножик на минутку, только на одну минуточку к себе в карман.
Рука дрожит... Сердце стучит так сильно, что я слышу его биение...
тик-так, тик-так! Кто-то идет, скрипят чьи-то сапоги. Это, наверное,
господин Герц Герценгерц! Что делать? Пусть ножик останется у меня. По-
том я его положу обратно, а пока надо уйти, уйти отсюда... бежать, бе-
жать!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ужинать я уже не мог. Мать пощупала мою голову. Отец бросил на меня
гневный взгляд и прогнал спать... Спать? Мог ли я закрыть глаза? Я был
ни жив ни мертв. Что мне делать с ножиком? Как положить его обратно?
3
- Поди-ка сюда, сокровище мое, - позвал меня на следующий день
отец,-не видел ли ты ножика?
Сначала я испугался. Мне показалось, что он знает, что они все зна-
ют... У меня чуть-чуть не вырвалось:
- Ножик? Пожалуйста, вот он...
Но слова застряли в горле, и я с дрожью ответил.
- Что? Какой ножик?
- "Что?! Какой ножик?"- передразнил меня отец. - Что? Какой ножик?
Золотой ножик! Нашего жильца ножик, босяк ты этакий! Кхе-кхе-кхе...
- Что ты пристал к ребенку? - вмешалась мама. - Он ничего не знает, а
ты морочишь ему голову: ножик, ножик...
- Ножик, ножик! Как это так,-он ничего не знает? - сказал сердито
отец. - Все утро только и разговору, что о ножике. Ножик, ножик, но-
жик!.. Весь дом перерыли из-за ножика, а он спрашивает: "Что? Какой но-
жик?" Ну иди уж, умывайся, ты, балда? Кхе-кхе.
Благодарю тебя, господи, что меня не обыскали. Но что делать дальше?
Надо немедленно запрятать ножик в надежное место... Куда его спрятать?
Ага! На чердак. Я быстро вынул его из кармана и сунул за голенище сапо-
га... Я ел, но не знал, что ем. Я давился едой.
- Что ты так торопишься? - спросил отец.
- Я спешу в хедер,-ответил я ему и почувствовал, что покраснел как
мак.
- Какое прилежание! Как вам нравится этот праведник?-заворчал отец и
зло посмотрел на меня.
Наконец-то я поел и прочел молитву.
- Ну, отчего же ты не идешь в хедер, праведник мой?-спросил отец.
- Что ты все гонишь его? -- сказала мама. - Дай ребенку посидеть ми-
нутку.
Я на чердаке. Ножик уже лежит за стропилами, лежит и молчит.
- Что ты полез на чердак, подлец, мошенник ты этакий? - закричал
отец. - Кхе-кхе-кхе...
- Я ищу здесь кое-что,-ответил я ему, чуть не упав от испуга.
- Кое-что? Что значит "кое-что?" Что это такое "кое-что"?!
- Ищу тал... ста... старый талмуд.
- Что? Талмуд? На чердаке? Ах ты, мерзавец, мошенник, подлец этакий!
Сию минуту слезай! Вот ты получишь у меня, прохвост этакий, кхе-кхе.
Но меня уже не смущает гнев отца, я боюсь только, как бы не нашли но-
жик. Почему бы и нет? Могут же они как раз сегодня развесить там белье
или пойти замазать трубу. Нет, надо ножик оттуда забрать и спрятать в
