на обвиняемых, чтобы представить их отпетыми негодяями. (Почтенные дельцы,
которых мы когда-то шантажировали, давно уже получили назад все свои
деньги, и теперь у них хватило здравого смысла промолчать, так что
единственная по-настоящему неблаговидная история в нашем прошлом осталась
суду неизвестной. Возможно, они опасались, что у нас сохранились кое-какие
негативы.) Мы сидели в зале Дворца правосудия и с большим интересом
слушали печальную повесть, которую излагал прокурор.
Мы преднамеренно и злокозненно оклеветали великих людей, которые
бескорыстно и самоотверженно посвятили себя служению общественному благу;
мы бессмысленно поставили под угрозу традиционно дружеские отношения с
другими странами, извращенно излагая вымышленные события; мы издевались
над мужеством и подвигами тех, кто славно пал на поле брани, и вообще
смущали умы и сеяли смятение.
Каждое новое обвинение вызывало одобрительную реакцию солиднейшей
публики, заполнившей зал - высокопоставленные чиновники, влиятельные
промышленники и финансисты, представители иностранных держав. На процесс
смогли попасть даже далеко не все конгрессмены, и места были предоставлены
только депутатам самых больших штатов. Как видишь, нашему защитнику
пришлось выступать перед аудиторией, настроенной более чем враждебно.
Однако Сэмуэлс наделен тем невозмутимым чувством юмора, которое обычно
сопутствует глубочайшей уверенности в себе, и я не сомневаюсь, что ему
нравилось стоять перед вершителями судеб нашей страны, зная, какой сюрприз
их ждет. И он подвел под них мину с большим искусством. Начал он так:
- Мы считаем, что на подобные обвинения может быть только один ответ,
и мы считаем, что одного ответа будет достаточно. Вы видели фильм, о
котором идет речь. Возможно, вы заметили то, что было названо
"поразительным сходством актеров с изображаемыми ими государственными
деятелями", которые в фильме были названы своими действительными именами.
Возможно, вы обратили внимание на жизненность всех деталей. Я еще вернусь
к этому позже. Наш первый свидетель, я полагаю, внесет ясность, как именно
мы намерены опровергать обвинения, выдвинутые прокурором.
Он вызвал первого свидетеля. Вернее, свидетельницу.
- Ваше имя и фамилия?
- Мерседес Мария Гомес.
- Будьте добры, немного громче.
- Мерседес Мария Гомес.
- Род занятий?
- До прошлого года я была учительницей в Аризонской школе для
глухонемых. Я учила глухорожденных детей говорить. И читать по губам.
- А сами вы читаете по губам, мисс Гомес?
- Я с пятнадцати лет страдаю полной глухотой.
- Говорящих на каких языках вы способны понимать, мисс Гомес?
- На английском и испанском.
По просьбе Сэмуэлса был проведен судебный эксперимент: мексиканский
офицер, личность которого была подтверждена послом его страны,
находившимся среди публики, взял Библию на испанском языке, ушел в глубину
зала, открыл ее наугад и начал читать вслух. Хотя воцарилась мертвая
тишина, до скамьи свидетелей, как могли убедиться прокурор и судьи, не
доносилось ни звука. Сэмуэлс сказал:
- Мисс Гомес, возьмите, пожалуйста, бинокль и, если можно, повторите
суду, что здесь читает этот офицер.
Она взяла бинокль и умело навела его на лицо офицера, который умолк и
ждал сигнала, чтобы продолжать.
- Я готова, - сказала она.
Офицер возобновил чтение, и мисс Гомес громко, четко и уверенно
начала говорить что-то непонятное - я испанского не знаю. Это продолжалось
минуты две.
Затем офицер подошел к судейскому столу, и стенографистка прочитала
запись слов мисс Гомес.
- Да, я читал именно это, - подтвердил офицер.
Сэмуэлс предложил обвинению допросить свидетельницу, но эксперименты,
поставленные прокурором, только подтвердили, что она одинаково хорошо
читает по губам и английскую, и испанскую речь.
Затем Сэмуэлс вызвал свидетелями и остальных наших чтецов по губам.
После окончания их допроса председатель суда сказал, что в их квалификации
он убедился, но не видит, какое отношение все это имеет к разбираемому
делу. Сэмуэлс, сияя уверенной улыбкой, повернулся к нему:
- Благодаря снисходительности суда и вопреки усилиям уважаемого
представителя обвинения мы доказали поразительную точность, с какой можно
читать по губам и с какой, в частности, читают представленные суду
свидетели. Свою защиту мы будем строить, исходя из этой предпосылки и еще
из одной, которую до этого момента мы не считали нужным делать достоянием
гласности, а именно: рассматриваемый фильм отнюдь не представляет собой
разыгранные актерами вымышленные события. В фильме были сняты не актеры, а
непосредственно те люди, которые названы в нем их полными именами и
фамилиями. В этом фильме нет ни единого "игрового" кадра, он носит чисто
документальный характер и представляет собой ряд эпизодов, действительно
имевших место и снимавшихся на пленку непосредственно, а затем
смонтированных наиболее выигрышным способом!
Зал изумленно зашумел, а прокурор растерянно выкрикнул:
- Это нелепость! Какая могла быть документальная съемка...
Не обращая внимания на шум и протесты, Сэмуэлс вызвал меня. После
обычных предварительных вопросов мне было позволено дать объяснения так,
как я хотел. Судьи, хотя и были настроены враждебно, вскоре так
заинтересовались, что отклоняли все бесчисленные возражения, с которыми то
и дело выступал прокурор. Насколько помню, я коротко изложил пашу историю
и закончил примерно так:
- Выбрали же мы такой путь потому, что ни я, ни мистер Лавьяда не
могли уничтожить его изобретение, так как оно все равно было бы неизбежно
повторено. Мы не хотели и не хотим, чтобы этот аппарат секретно
использовался нами самими или каким-нибудь узким кругом лиц в
своекорыстных целях. - Тут я посмотрел на судью Бронсона, известного
своими либеральными убеждениями. - Со времени последней войны все
исследования в области атомной энергии ведутся под эгидой номинально
гражданского органа, но в действительности "под защитой и руководством"
армии и флота. Эти "защита и руководство", как, несомненно, подтвердит
любой компетентный физик, сводятся к дымовой завесе, за которой прячутся
тупой консерватизм, глубочайшее невежество и бестолковость. Любая страна,
если она, подобно нашей, по глупости сделает ставку на окостенелые формы
милитаристского мышления, неизбежно должна отстать в развитии науки. Мы
твердо убеждены, что даже малейший намек на потенциальные возможности
открытия мистера Лавьяды при существующем в нашей стране режиме тут же
привел бы к немедленной конфискации патента, если бы он его попробовал
взять. Вот почему мистер Лавьяда не захотел взять патента и не возьмет
его. Он, как и я, считает, что такое открытие не может принадлежать одному
человеку, группе людей или даже целой стране - оно должно принадлежать
всему миру, всему человечеству. Мы готовы доказать, что внутренней и
внешней политикой как нашей страны, так и многих других нередко руководят
из-за кулис тайные группировки, которые в своекорыстных целях проводят
губительную политику и не щадят человеческих жизней.
В зале стояло тяжелое, полное ненависти молчание.
- Слишком долго секретные договоры и ядовитая лживая пропаганда
определяли мысли и чувства простых людей; слишком долго украшенные
орденами воры грели руки, сидя на самых высоких должностях. Аппарат
мистера Лавьяды делает предательство и ложь невозможными. И все наши
фильмы были сняты ради достижения этой цели. Вначале нам нужны были деньги
и известность, чтобы показать людям всего мира то, что, как мы знали, было
истиной. Мы сделали все, что было в наших силах. А теперь бремя
ответственности ложится уже не на нас, а на этот суд. Мы не виновны в
измене, мы не виновны в клевете и обмане, мы не виновны ни в чем, кроме
глубокого и искреннего желания служить человечеству. Мистер Лавьяда просил
меня сообщить от его имени суду и всему миру, что его единственным
желанием всегда было передать свое открытие в руки всего человечества, но
до сих пор он не мог это осуществить.
Судьи молча смотрели на меня. Зрители замерли на своих стульях, от
души желая, чтобы меня без дальнейшего разбирательства пристрелили на
месте. Под блестящими мундирами прятался страх и кипела злость, а
репортеры строчили в блокнотах, как одержимые. У меня от напряжения
пересохло в горле. Эти две речи, которые Сэмуэлс и я отрепетировали
накануне, были искрой в пороховом складе. Что последует теперь?
Сэмуэлс умело воспользовался паузой.
- С разрешения суда я хотел бы указать, что мистер Лефко выступил
сейчас с некоторыми заявлениями. Да, поразительными, но тем не менее они
легко поддаются проверке, которая либо полностью подтвердит их, либо
опровергнет. И она их подтвердит!
Он вышел и через несколько минут вкатил в зал аппарат. Майк встал.
Публика была явно разочарована. Сэмуэлс остановился прямо против судей и
чуть-чуть отодвинулся, заметив, что телеоператоры наводят на него свои
камеры.
- Мистер Лавьяда и мистер Лефко покажут вам... Полагаю, обвинение не
будет возражать?
Он явно провоцировал прокурора, и тот было встал, нерешительно
раскрыл рот, но передумал и снова сел.
- С разрешения суда, - продолжал Сэмуэлс, - нам необходимо пустое
пространство. Если судебный пристав будет так добр... Благодарю вас.
Длинные столы были отодвинуты. Сэмуэлс продолжал стоять на прежнем
месте. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него, а он постоял
так еще несколько секунд, а потом отошел к своему столу и сел, произнеся
официальным тоном:
- Мистер Лефко!
Теперь все взгляды сосредоточились на нас с Майком, который молча
встал возле своего аппарата. Я откашлялся и сказал:
- Судья Бронсон...
Он внимательно посмотрел на меня, а потом взглянул на Майка.
- Я вас слушаю, мистер Лефко.
- Ваша беспристрастность известна всем...
Он недовольно нахмурился.
- Не согласитесь ли вы послужить объектом для этого эксперимента,
чтобы всякие подозрения о возможности обмана были заранее устранены?
Он подумал, а потом медленно наклонил голову. Прокурор попробовал
запротестовать, но его протест был отклонен.
- Не назовете ли вы какое-нибудь место, где вы были в определенный
день? Так, чтобы вы сами помнили все точно и в то же время могли бы с
уверенностью утверждать, что там не было ни посторонних свидетелей, ни
скрытых камер.
Он задумался. Шли секунды. Минуты. Напряжение достигло предела. В
горле у меня пересохло. Наконец, он сказал негромко:
- Тысяча девятьсот восемнадцатый год. Одиннадцатое ноября.
Майк сделал знак, и я спросил:
- Какой-нибудь точный час?
Судья Бронсон посмотрел на Майка.
- Ровно одиннадцать часов. Час, когда было объявлено перемирие... -
После небольшой паузы он добавил: - Ниагарский водопад.
Я услышал в полной тишине пощелкивание рукояток настройки, и Майк
снова сделал мне знак.
- Необходимо погасить свет. Смотреть следует на левую стену. Во
всяком случае, в ту сторону. Мне кажется, если бы судья Кассел немного
подвинулся... Мы уже готовы.
Бронсон посмотрел на меня, а потом на левую стену.
- Я готов.
Люстры погасли. Телеоператоры раздраженно заворчали. Я тронул Майка
за плечо.
- Ну-ка, покажи им, Майк!
Мы все в глубине души любим театральные эффекты, и Майк не составляет
исключения. Внезапно ниоткуда возникли гигантские неподвижные каскады.
Ниагара. Я кажется упоминал, что так и не научился преодолевать страх
