в этом возрасте сохранить здоровье - если он вообще доживал до таких лет.
"А так называемые интеллектуалы двадцатого века еще смеют утверждать,
что технические достижения медицины превращают человека в машину", - с
горечью отметил про себя Эверард.
Старик, однако, сохранил разум.
- Приветствую тебя, незнакомец, если ты пришел с миром, - заговорил
он по-гречески. - Знай, что этот придел священен, и, хотя цари Антиох и
Эфидем воюют друг с другом, оба провозгласили неприкосновенность храма.
Эверард поднял ладонь, приветствуя старца.
- Я - паломник, достопочтенный отец, - заверил он.
- Что? Нет-нет. Я не священник, я просто сторож при храме. Долон, раб
священника Никомаха, - отозвался человек.
Очевидно, он жил где-то поблизости в какой-нибудь лачуге и
присматривал за храмом в течение дня.
- Правда паломник? Как же ты узнал о нашей маленькой обители? Ты
уверен, что не сбился с пути? - Долон подошел поближе и остановился,
недоверчиво оглядывая Эверарда. - Ты действительно странник? Мы не вправе
пускать в храм никого, кто задумал военную хитрость или еще что.
- Я не солдат.
Плащ прикрывал меч Эверарда, хотя сейчас вряд ли бы кто обвинил
путника в ношении оружия.
- Я проделал долгий и трудный, путь, чтобы отыскать храм Посейдона,
который находится за пределами Города Лошади.
Долон покачал головой.
- Еда у тебя есть? Я ничего не смогу тебе предложить - подвоз
прекращен. Даже не знаю, как я здесь продержусь. - Он посмотрел в сторону
женщин. - Я опасался нашествия беженцев, но, похоже, большинство сельских
жителей укрылись в городе или совсем ушли из этих мест.
В желудке у Эверарда забурчало, но он старался забыть о голоде.
Тренированный человек может обходиться без еды несколько дней, прежде чем
по-настоящему ослабеет.
- Я прошу только воды.
- Святой воды из божественного колодца, запомни. Что привело тебя
сюда? - К старику вновь вернулась подозрительность. - Как ты узнал о
храме, лишь несколько месяцев назад освященном в честь Посейдона?
У Эверарда на этот случай была приготовлена история.
- Я - Андрокл из Тракии, - начал он.
Этот полуварварский край, мало известный грекам, вполне мог взрастить
человека его стати.
- Оракул в прошлом году сказал, что если я приду в Бактрию, то должен
найти храм бога за крепостной стеной столицы. Это спасет меня от
несчастья. Но я не могу поведать о своих бедах ничего, кроме того, что я
не грешник и не преступник.
- Пророчество, стало быть, весть о будущем. - Долон вздохнул. Слова
Эверарда не произвели на него особого впечатления, и он не торопился
принять услышанное на веру. - Весь путь ты проделал в одиночку? Расстояние
в сотни парасангов, так ведь?
- Нет-нет. Я платил за то, чтобы идти с караванами, и был уже на
подходе к заветной цели, когда донеслась весть о том, что к Бактре
подступает вражеская армия. Хозяин каравана повернул назад. Я хоть и
боялся, но путь продолжил, веря, что бог, к которому я стремлюсь, защитит
меня. Вчера на меня напала шайка грабителей, похоже, крестьяне. Они
отобрали моего коня и вьючного мула, но, с божьего соизволения, я уцелел и
продолжил путь пешком. Так вот и оказался здесь.
- На твою долю выпало много испытаний, - сказал Долон уже с явным
расположением к гостю. - Что ты теперь намерен делать?
- Ждать, когда бог ниспошлет дальнейшие указания. Думаю, он явится
мне в сновидении.
- Ладно... хорошо... хотя не знаю. Необычное дело. Спроси священника.
Он в городе, но ему должны позволить выйти за ворота, чтобы... проведать
храм.
- Нет, умоляю! Я сказал, что дал обет молчания. Если священник станет
задавать вопросы, а я буду молчать, не разгневается ли Сотрясатель Земли?
- Да, но ведь...
- Вот... - Эверард надеялся, что действует напористо, но дружески. -
У меня еще остались деньги. Когда бог подаст мне знак, я сделаю солидное
пожертвование. Золотой статир.
Местный эквивалент почти тысячи американских долларов восьмидесятых
годов, хотя сравнивать покупательную способность денег в столь далеких
друг от друга эпохах едва ли имело смысл.
- Мне кажется, эти деньги позволили бы тебе, то есть храму, купить у
сирийцев все необходимое, обеспечив себя припасами на долгий срок.
Долон задумался.
- То была воля божья, - настаивал Эверард. - Уверен, ты не будешь
противиться ей. Бог помогает мне. Я помогаю тебе. Все, о чем я прошу, -
это лишь разрешить мне с миром дождаться, когда произойдет чудо. Пусть я
считаюсь беженцем. И вот...
Эверард достал кошелек, открыл его и вынул несколько драхм.
- Денег у меня достаточно. Так что возьми немного для себя, ты их
заслужил. И мне доброе дело зачтется.
Долон, немного поразмыслив, принял решение и протянул руку.
- Что ж, паломник. Неведомы нам пути богов.
Эверард заплатил сторожу.
- Разреши мне пройти в храм, помолиться и испить воды от щедрот
божьих, стать воистину его гостем. Потом я тихо устроюсь где-нибудь
поблизости от храма и никому не причиню беспокойства.
Холодный полумрак коснулся потной пыльной кожи и пересохших губ.
В центре храма, из камня, на котором покоился фундамент, бил родник.
Вода частично наполняла углубление в полу, затем уходила в трубу,
проложенную внутри каменной кладки под теменосом и выходящую за его
стеной, откуда начинался ручей. За источником располагалась грубая
каменная глыба - древний алтарь. Сам Посейдон был изображен на задней
стене, и его едва можно было различить при тусклом свете. Пол покрывали
груды подношений, в основном примитивные глиняные фигурки лошадей, зверей
или изображения частей человеческого тела, которым бог должен был помочь.
Священник Никомах наверняка забирал скоропортящиеся продукты и ценные вещи
с собой, когда возвращался в город после службы.
"Твоя простая вера не принесла тебе особого достатка, приятель", -
подумал с грустью Эверард.
Долон поклонился. Эверард тоже, со всей возможной старательностью,
какую только можно было ожидать от тракайца. Преклонив колени, служка
зачерпнул чашку воды и подал ее человеку, пожертвовавшему на храм и ему на
пропитание. Эверарду, в его теперешнем состоянии, ледяная вода показалась
лучше пива. Вознося благодарность богу, Эверард был почти искренен.
- Я оставлю тебя на некоторое время наедине с богом, - сказал Долон.
- Ты можешь наполнить кувшин и, вознеся хвалу дарующему воду, унести с
собой.
Поклонившись фреске, он вышел.
Мешкать нельзя, решил патрульный. Хотя здесь ему никто не мешал и
можно было спокойно подумать.
План у него пока не оформился. Ему надо проникнуть в сирийский лагерь
и найти костоправа Калетора из Оинопараса, известного Эверарду как Хайман
Бернбаум, который, подобно Эверарду, давно прошел процедуру адаптации,
позволяющую ему жить среди язычников, не вызывая никаких вопросов. Быть
может, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы уйти вместе, а может,
Бернбаум изловчится и устроит все так, чтобы Эверард мог беспрепятственно
покинуть лагерь. Задача заключалась в том, чтобы отойти с коммуникатором
на значительное расстояние от города, и тогда аппаратура экзальтационистов
не зафиксирует сигнал на фоне множества других разговоров, что ведут между
собой обычные путешественники во времени в этой эпохе. Информацию Эверарда
следовало передать Патрулю, чтобы Центр смог подготовить западню.
"Судя, однако, по тем мерам предосторожности, которые они
предпринимают, вероятность, схватить всех четверых разом очень мала. Черт
бы их побрал!"
Главное сейчас - добраться до Бернбаума, а тут полно солдат, готовых
проткнуть мечом любого незнакомца. Он мог бы остановить их, сказав, что
прибыл с очень важным посланием, но тогда его потащат к офицерам, которые
учинят строгий допрос. А если назвать Калетора, то врачевателя тоже начнут
допрашивать. А поскольку сказать им нечего, обоих будут пытать.
Эверард пришел в храм в надежде встретить кого-нибудь положением
повыше, чем раб, - помощника священника, послушника или кого-то в этом
роде. Такой человек мог бы дать ему опознавательный знак святилища,
провожатого, а может, и провести его через сирийские пикеты.
Эверард мог бы показать свой фонарик и заявить, что Посейдон лично
даровал ему этот предмет ночью. Но прежде, конечно, следует дождаться,
пока Никомах-Драганизу встретится с Полидором-Булени и они покинут храм.
Патрульный даже думал прийти сюда после того, но прятаться где-нибудь
в окрестностях храма было сейчас, возможно, рискованней, чем тихо сидеть
во дворе. Тем более что здесь он мог узнать что-нибудь полезное.
План его оказался, в лучшем случае, незрелым, а сейчас выглядел
просто нелепо. "Ничего, может быть, появятся свежие мысли... - Эверард
усмехнулся, но ухмылка получилась скорее злобной. - Надо придумать
какой-нибудь примитивный ход, как вчера, что-нибудь совсем простое, до
чего они не додумаются..."
Он вышел из храма на солнечный свет, ослепивший его на краткий миг.
- Я уже почувствовал, как близость бога укрепляет меня, - произнес он
значительно. - Я верю, что поступаю по его воле, и ты, Долон, тоже. Будем
следовать указанному пути.
- Да, конечно.
Сторож торопливо предупредил его о соблюдении чистоты на храмовой
территории, указал отхожее место, которое находилось в роще на приличном
расстоянии от святыни, после чего скрылся в своей лачуге.
Эверард направился в угол, где сидели женщины. Ужаса на их лицах
больше не было, но осталась скорбь, усугубленная голодом и отчаянием. Он
не мог приветствовать их традиционным "Радости вам!".
- Можно я с вами присяду? - спросил он.
- Мы не можем запретить вам это, - пробормотала пожилая женщина
(наверно, лет за сорок).
Он опустился на землю рядом с молодой. Та казалась бы еще
привлекательной, если бы сохранила силу духа.
- Я тоже ожидаю воли божьей, - сказал он.
- А мы просто ждем, - отозвалась та равнодушно.
- Меня зовут Андрокл, я паломник. Вы живете поблизости?
- Жили.
Сморщенная старуха зашевелилась. Какое-то мгновение в ее глазах
светилась гневная сила.
- Наш дом стоял ниже по течению. Так далеко отсюда, что мы до
последнего не знали о случившемся, - заговорила она. - Сын мой сказал, мы
должны, мол, погрузить в повозку все, что только можно увезти на быках с
фермы, не то придется в городе нищенствовать. Но на дороге нас схватили
всадники. Они убили сына и мальчиков. А жену его изнасиловали, но, по
крайней мере, нас не прикончили. Ворота в город оказались на запоре. Вот
мы и подумали, что Сотрясатель Земли даст нам пристанище.
- Лучше бы они нас убили, - произнесла молодая неживым голосом.
Младенец заплакал. Она бездумно обнажила грудь и дала ее ребенку, а
свободную руку вытянула перед собой, чтобы складками рукава прикрыть дитя
от солнца и мух.
- Сочувствую, - только и нашел что сказать Эверард.
"Война, похоже, единственное, что у любого правительства получается
лучше всего".
- Я буду молиться за вас, - сказал он.
Женщины не ответили. Что ж, когда чувства атрофируются, это своего
рода благо. Он накинул на голову капюшон и привалился к стене. Тополя
давали скудную тень. Жар легко проникал сквозь одежду.
Прошли часы. Как часто бывало при долгом и томительном ожидании -
особенно в будущих столетиях, - Эверард погрузился в воспоминания. Время
от времени он отпивал понемногу тепловатую воду и дремал. Солнце,
прокатившись по всему небу, пошло на закат.
