Но толстяк сопротивлялся, он не попался на уловки с наживкой из любопытства. Он знал, что тайна является прежде всего результатом отсутствия информации, и что на все вопросы имелось лишь ограниченное число ответов, бесконечно повторяющихся и всегда банальных. Любопытство убивает. Необходимо лишь избавиться от всех соблазнительных проблем, привлекательных иррациональностей, и делать все в свое время - именно так он и сделал.
Действительно, дела шли неплохо, и толстяк был доволен. Он хотел лишь одного - чтобы исчезла эта ворчащая пустота в его желудке и головокружение.
Улица Обезьян, улица Сумерек, улица Памяти. Какие странные названия выбирали эти люди! Или же это изобретение бюро по туризму? Собственно, это не имело значения, ведь он давно заучил свой маршрут и точно знал, куда ему нужно идти. Он не спеша шел через базар мимо связок сабель, корзин с зелеными и оранжевыми орехами, куч сала, серебрящейся на солнце рыбы, мимо кип хлопчатобумажной ткани, выкрашенной во все цвета радуги, мимо групп ухмыляющихся негров, колотящих в барабаны, фокусников и пожирателей огня, мимо человека, неподвижно сидевшего на земле и держащего на поводке гориллу.
Жара была необычной даже для тропиков, как, впрочем, и запахи - специй, керосина, древесного угля, растительного масла, навоза, а также звуки - незнакомый говор, скрип водяного колеса, мычание скота, громкий собачий лай, перезвон медных украшений.
Были и другие звуки, которые нельзя было узнать, другие, совершенно непонятные сценки. Человек в черной чалме медленно делал глубокий надрез на бедре мальчика с помощью инкрустированного ножа в то время как наблюдавшая за этим толпа хихикала. Пять мужчин сосредоточенно колотили кулаками по полосе рифленого железа, по их рукам текла кровь. Здесь можно было увидеть человека с голубым камнем в тюрбане, медленно выпускавшего кольца белого дыма.
Но больше всего его пугало головокружение, оно заставляло все кружиться и падать влево, внутри образовалась пустота, как будто он потерял нечто важное и интимное. От бизнеса мало удовольствия, когда чувствуешь себя скверно: надо нанести визит доктору в Сингапуре на следующей неделе, а сейчас нужно идти по улице Воров, улице Смертей, улице Забывчивости - черт побери их претенциозность - вниз по улице Лабиринта, улице Желания, улице Рыбы, улицам Завершенности, Орехов, Двух демонов, лошадей, оставалось лишь несколько кварталов до дома Ахлида.
Ему в рукав вдруг вцепился нищий.
- Самую маленькую монетку, о жалостливый, чтобы я мог прожить еще один день!
- Я никогда не подаю нищим,- сказал толстяк.
- Никогда?
- Да, это вопрос принципа.
- В таком случае возьми вот это,- и нищий сунул в руку толстяка сморщенный плод инжира.
- Зачем ты даешь мне это? - удивился толстяк.
- Это вопрос каприза. Я слишком беден, чтобы иметь принципы.
Толстяк двинулся дальше, зажав в кулаке инжир, не решаясь выбросить его, пока нищий мог его видеть, голова у него кружилась, начали дрожать ноги.
Он проходил мимо будки предсказателей судьбы. Дорогу ему преградила древняя старуха.
- Узнай свою судьбу, о господин! Узнай, что с тобой будет!
- Я никогда не позволяю предсказывать свою судьбу,- сказал толстяк.- Это вопрос принципа. Но тут он вспомнил нищего.- Кроме того, я не могу себе это позволить.
- Твоя цена в твоей руке! - сказала старуха. Она вынула инжир из руки толстяка и провела его в будку. Она встряхнула медный сосуд и высыпала его содержимое на прилавок. В сосуде было около тридцати монет разнообразной формы, цвета и размера. Она внимательно посмотрела на них, затем взглянула на толстяка.
- Я предвижу надвигающиеся перемены,- сказала она.- Я вижу сопротивление, затем уступку, потом поражение и победу. Я вижу завершение и вновь начало.
- Ты можешь говорить более понятно? - спросил толстяк. Лоб и щеки его горели. В горле пересохло, и было трудно глотать.
- Разумеется, могу,- ответила старуха.- Но я не стану этого делать, ведь жалость - это добродетель, а ты мне нравишься.
Она внезапно отвернулась от него. Толстяк взял с прилавка небольшую монету из кованого железа и вышел.
Улица Начал. Улица Слоновой кости...
Его остановила женщина. Нельзя было сказать, была ли она молодая или старая. У нее были резкие черты лица, темные глаза обведены сурьмой, губы ярко накрашены охрой.
- Дорогой мой,- сказала она,- моя полная луна, моя пальма! Цена ничтожна, а удовольствие незабываемо.
- Я так не думаю,- ответил толстяк.
- Подумай об удовольствии, мой любимый, об удовольствии!
И действительно, как это ни было странно, толстяк подумал, что ему и вправду доставило бы удовольствие общение с этой грязной, болезненного вида женщиной с улицы, удовольствие большее, чем все заранее известные и стерильно чистые отношения прошлого. Вспышка романтических чувств! Но об этом не могло быть и речи, здесь процветал сифилис, и у него не было времени, ему нельзя было останавливаться.
- Как-нибудь в другой раз,- сказал он.
- Увы! Другого раза может не быть.
- Кто знает?
Она посмотрела ему в глаза.
- Иногда можно знать. Этого никогда не будет.
- Возьми это, чтобы помнить обо мне,- сказал толстяк и сунул ей в руку монету.
- Ты поступил очень мудро, заплатив мне,- сказала она.- Ты сам скоро увидишь, что ты купил.
Толстяк повернулся и пошел вниз по улице. Все его суставы болели, было ясно, что он заболел. Улица Лезвий, улица Конца и вот, наконец, дом купца Ахлида.
73
Толстяк постучал в огромную, обитую медью дверь дома Ахлида. Слуга впустил его и провел через внутренний дворик в прохладную затемненную комнату с высоким потолком. Толстяк почувствовал себя намного лучше, сидя на мягких парчовых подушках и потягивая ледяной шербет из охлажденной серебряной чашки. Но он все же чувствовал себя очень странно, головокружение так и не проходило. Его состояние раздражало толстяка, это было совсем не к месту.
В комнату вошел Ахлид, стройный, спокойного вида мужчина лет пятидесяти. Толстяк спас ему жизнь во время беспорядков в Мухтайле. Ахлид был благодарен ему за это, и, что было самым важным, был надежным человеком. Они имели общий бизнес в Адене, Порт-Судане и Карачи. Они не встречались с тех пор, как Ахлид несколько лет назад переехал в Арахнис.
Ахлид осведомился о здоровье толстяка и внимательно выслушал его жалобы на недомогание.
- Мне кажется, я просто не могу переносить этот климат,- сказал толстяк.- Но это не имеет отношения к делу. Как дела у тебя, друг мой, как твоя жена и ребенок?
- У меня все хорошо,- ответил Ахлид.- Несмотря на эти сомнительные времена, мне все же удалось достаточно заработать на жизнь. Моя жена умерла два года назад, когда ее на базаре укусила змея. Дочь моя здорова, ты увидишь ее позже.
Толстяк пробормотал свои сожаления. Ахлид поблагодарил его и сказал:
- В этом городе можно научиться, как жить со смертью. Смерть присутствует в мире повсюду, это неизбежно, и в свое время она приходит к каждому из нас, но в других местах это не так заметно. В других местах смерть совершает свои набеги на больницы, катается по дорогам, прогуливается по городу, чтобы навестить страждущих, и обычно ведет себя, как порядочная женщина. Конечно же, бывают и неожиданности, но в основном она действует там, где ее ждут, и она старается не нарушить разумных надежд и ожиданий честных и уважаемых граждан.
- Но здесь, в Арахнисе, смерть ведет себя совершенно по-другому. Возможно, причина кроется в палящем солнце и болотистой почве, может, именно это заставляет ее капризничать, зависеть от настроения и быть безжалостной. Какими бы ни были причины, смерть здесь вездесуща и появляется неожиданно, ей доставляют удовольствие неожиданные сюрпризы и перемены, она посещает все кварталы города, не брезгуя даже мечетями и дворцами, где человек может надеяться хотя бы на какую-то безопасность. Здесь смерть - это не порядочная женщина, а дешевый драматург.
- Прости меня,- прервал его толстяк.- Мне кажется, я немного вздремнул, жарко. О чем мы с тобой говорили?
- Ты спросил меня о дочери,- ответил Ахлид.- Ей сейчас семнадцать лет. Может, ты хочешь увидеть ее прямо сейчас?
- С удовольствием,- сказал толстяк.
Ахлид провел его темными коридорами, вверх по широкой лестнице, затем через галерею, через узкие прорези окон которой пробивался свет во внутренний дворик с фонтаном. Они подошли к двери. Ахлид постучал и вошел.
Комната была ярко освещена. Пол был сделан из черного мрамора с многочисленными белыми прожилками. Прожилки пересекались друг с другом через нерегулярные интервалы, как клубок ниток. В центре комнаты сидела серьезного вида темноглазая девушка, одетая в белые одежды, она вышивала что-то на натянутой на рамку материи.
- Очаровательно,- сказал толстяк. Девушка не подняла глаз. Высунув кончик языка, она полностью отдалась вышивке. Узор ее вышивки был беден и хаотичен.
- Она очень послушна,- сказал Ахлид.
Толстяк протер глаза и выпрямился в кресле. Он вновь сидел в гостиной Ахлида на парчовых подушках. Ахлид писал что-то в своей расчетной книжке. Перед толстяком стояла чашка с недопитым шербетом.
- Прости меня за обморок,- сказал толстяк.- Я очень плохо себя чувствую. Мне кажется, лучше всего перейти прямо к делу.
- Как ты этого желаешь,- сказал Ахлид.
- Я приехал сюда,- сказал толстяк,- чтобы кое-что организовать с твоей помощью, за взаимовыгодную цену. У меня имеется некоторый предмет, который не имеет никакой ценности ни для кого, кроме одного человека. Мне необходимо доставить определенную деталь двигателя в определенное место, и я уверен, что я, вернее, ты, Ахлид, сделаешь это. Мне очень трудно объяснить. Это вещь, которую я хочу...
- Друг мой,- прервал его Ахлид,- не пора ли нам поговорить всерьез?
- Да? уверяю тебя, я...
- Не пора ли нам поговорить о том, что ты собираешься делать с тем небольшим сроком, который тебе остался? - спросил Ахлид.
Толстяку удалось улыбнуться.
- Признаюсь, я нездоров. Но кто может знать...
- Пожалуйста,- сказал Ахлид,- друг мой, мой благодетель. Мне очень жаль, но я должен сказать тебе, что ты заразился чумой.
- Чумой? Не смеши меня. Да, я нездоров, мне необходимо обратиться к врачу.
- Я уже вызвал своего доктора,- сказал Ахлид.- Но я хорошо знаю признаки чумы. Все в Арахнисе знают это, ведь чума тесно переплетается с нашей жизнью.
- Это кажется невероятным,- сказал толстяк.
- К чему мне обманывать тебя? - сказал Ахлид.- Я говорю тебе это потому, что уверен в этом. Зачем тебе тратить драгоценное время на то, чтобы это отрицать?
Толстяк долгое время сидел молча. Наконец он тупо произнес:
- Еще тогда, когда я сошел на берег, я уже знал, что серьезно болен. Ахлид, сколько мне осталось жить?
- Может быть, три недели, возможно, месяц или два.
- И не более?
- Не более.
- Понимаю,- сказал толстяк.- Что ж, в таком случае... здесь есть больница?
- Ничего стоящего этого понятия. Ты останешься здесь, со мной.
- Об этом не может быть и речи,- возразил толстяк.- Риск заражения...
- Никто не может избежать заражения в Арахнисе,- сказал Ахлид.- Слушай меня. Ты пришел сюда, чтобы дожить оставшиеся тебе дни и умереть. Это твой дом, а я твоя семья.
Толстяк слабо улыбнулся и покачал головой.
- Ты ничего не понимаешь,- сказал Ахлид.- Смерть - это часть жизни. Следовательно, ее нельзя отрицать. То, что нельзя отрицать, необходимо принять. Мы должны покориться тому, что мы не можем преодолеть. А поскольку мы с тобой люди, наша покорность должна быть равносильной нашему отрицанию. Тебе очень повезло в том, что у тебя есть шанс подготовиться к смерти и сделать это здесь, в приятном прохладном доме, в твоем собственном доме. Это хорошо.
- Нет, это не так,- сказал толстяк.- Но это может причинить тебе неудобства.
