лениво плескалось и сверкало тысячью оттенков лазурного и зеленого вокруг
изумрудного острова под кроткими небесами. Он опустился на колени и задал
все тот же вопрос.
Прошло около часа, прежде чем Пит нашел в себе силы встать, сказать:
"На все твоя воля", - и вернуться в лагерь.
Ольга не уснула.
- Пит, Пит! - звала она. Боль до неузнаваемости исказила ее голос, да
и саму ее невозможно было узнать в этом скелете, обтянутом желтой влажной
кожей, с прилипшими к черепу редкими волосами. Страшное зловоние исходило
от нее, а вцепившиеся в Пита ногти сдирали кожу.
- Где ты был? Обними меня крепче! Мне больно, мне больно...
Он сделал повторную инъекцию, но это почти не дало эффекта.
Он снова опустился на колени рядом с ней. Кто знает, что он говорил
ей? Наконец она успокоилась, изо всех сил прижалась к нему и стала ждать
конца своих мук. По словам Пита, она угасла, как свеча.
Он опустил невесомое тело на землю, закрыл ей глаза и рот, сложил на
груди руки. Затем, почти механически, побрел к небольшому шалашу,
построенному для Инхерриана. Калека молча ждал его.
- Умерла? - спросил он.
Пит кивнул.
- Это хорошо, - сказал Инхерриан.
- Нет, - услышал Пит собственный голос, чужой, далекий и жесткий. -
Она не должна была просыпаться. Наркотик должен был подарить ей покой...
Ты сделал стимулирующую инъекцию? Ты заставил ее снова страдать?
- Что еще скажешь? - спокойно отозвался Инхерриан, хотя он был
безоружен, а рядом с Питом лежал бластер.
"Ну нет, я не стану облегчать твою участь!" - эта мысль пронзила мозг
человека, словно судорога.
- Я видел, что ты, потеряв от горя рассудок, чересчур увеличил дозу.
Потом ты ушел, а я не мог последовать за тобой. Она могла умереть прежде,
чем ты вернешься.
Совершенно обессиленный, Пит смотрел в эти огромные глаза.
- Ты хочешь сказать... - наконец выдавил он. - Ты имеешь в виду...
она... не должна была?
Инхерриан пополз вперед, - он мог только ползать, опираясь на свое
единственное крыло, - чтобы взять Пита за руку.
- Друг мой, - сказал он голосом, полным безмерного страдания, - я
слишком высоко чтил вас обоих, чтобы лишить ее смертенеустрашимости.
Пит не чувствовал ничего, кроме холода острых когтей, державших его
руку.
- Может быть, я чего-то не понял? - встревожился Инхерриан. - Разве
ты не хотел, чтобы она дала сражение во имя Господа?
Даже на Люцифере ночи тоже кончаются. Над скалистыми вершинами холмов
уже забрезжил рассвет, когда Пит закончил свой рассказ.
Я разлил в бокалы остатки кока-колы. На сегодня мы были не работники.
- Да, - сказал я. - Семантика скрещивающихся культур. Обладая самой
сильной во всей Вселенной волей, два существа с разных планет воображают,
что мыслят одинаково; а исход может оказаться трагическим.
- Сначала я тоже так предположил, - сказал Пит. - Мне незачем было
прощать Инхерриана - откуда он мог знать? Ведь он пришел в полное
недоумение, когда я предал земле тело своей возлюбленной. На Итрии принято
сбрасывать мертвых с большой высоты где-нибудь в пустынном месте. Но
существу любой расы не захочется видеть, как разлагается то, что когда-то
любил, поэтому он старался изо всех сил, чтобы помочь мне.
Он выпил, посмотрел на свирепое голубоватое солнце и пробормотал:
- А вот чего я не мог сделать - так это простить Бога.
- Проблема зла, - сказал я.
- О нет. Я многое передумал за последние годы, штудировал теологию,
спорил со священниками, - словом, прошел весь путь от начала до конца.
Почему Бог, любящий, приблизивший к себе человека Бог допускает зло? Так
вот, христианство дает на это вполне удовлетворительный ответ. Человек -
средоточие разума - должен обладать свободой воли. Иначе мы - лишь
марионетки, влачащие бессмысленное существование. Свобода воли же
обязательно включает в себя возможность поступать дурно. Здесь, в этой
Вселенной, мы живем для того, чтобы в течение своей жизни научиться делать
добро по собственной воле.
- Я неудачно выразился, - извинился я. - Это все бренди. Нет,
безусловно, твоя логика безупречна, независимо от того, принимаю я твои
посылки или нет. Я имел в виду проблему страдания. Почему милосердный Бог
допускает незаслуженные мучения? Ведь он всемогущ.
Я не говорю о том, что заставляет отдергивать руку от огня и тому
подобных полезных инстинктах. Нет, я имею в виду произвол случая,
уносящего чью-то жизнь... или разум. - Я выпил. - Как это случилось с
Аррэк, Инхеррианом, Ольгой, да и с тобой и Уэлл. Почему жизни угрожает
болезнь или катастрофа, в которой мы видим Божий промысел? Как Он
допускает это медленное разложение, если человек доживает до глубокой
старости? Все эти ужасы? Мне скажут: наука нанесла сильный удар по
некоторым недугам. Но и того, что осталось, вполне хватает; к тому же не
надо забывать, что наши предки познали их сполна.
Почему? Какой конец был бы справедливым? Меня не утешает мысль, что
после кончины мы получим воздаяние, а потому неважно, была ли жизнь
приятной или скверной. Это не объяснение. Не эту ли проблему ты пытаешься
разрешить, Пит?
- В известном смысле. - Он кивнул осторожно, как старик. - Во всяком
случае, это конец нити...
Видишь ли, среди итри я был словно в изоляции. Люди - мои коллеги по
работе - сочувствовали мне, но не могли сказать ничего нового. А вот новая
вера... Ты не подумай - у меня и в мыслях не было принять ее. Меня манила
надежда испытать внутреннее озарение, с новых позиций взглянуть на
произошедшее, извлечь из своей утраты какой-то смысл в духе христианства.
Инхерриан был так тверд, так искушен в своей вере...
Мы говорили, и говорили, и говорили, и постепенно силы возвращались
ко мне. Инхерриан был захвачен так же, как и я. Не то чтобы он не мог
найти в своей схеме место нашим несчастьям - нет, это было очень просто.
Но и его вера не давала удовлетворительного ответа на вопрос о проблеме
зла. Согласно ее канонам, Бог допускает зло, чтобы мы могли снискать себе
почет и славу в борьбе за правое дело. Действительно, отказ от страданий -
это слабость, особенно с точки зрения плотоядных итри. Как по-твоему?
- Ты их знаешь, а я нет. Ты хочешь сказать, что загадку страдания они
разрешают лучше, чем твоя собственная религия.
- Похоже на то. - В его глуховатом голосе слышалось едва различимое
отчаяние. - Итри - охотники, во всяком случае, до последнего времени были
таковыми. И Бога они видят в том же обличье - в обличье Охотника. Не
Мучителя - ты должен четко уяснить себе этот нюанс, - нет. Он обрадуется
нашему счастью, так же как мы можем радоваться при виде играющего и
резвящегося животного. Тем не менее наступает час, когда Он приходит за
нами. И высшая доблесть состоит тогда в том, что мы, зная Его
непобедимость, все же даем Ему шанс поохотиться - стараемся дать отпор,
сразиться с Ним.
Таким образом мы славим Его. А затем следует конец. (Может быть, и я
воздал хвалу своему Господу? Кто знает?) Мы мертвы, повержены и существуем
еще самое большее несколько лет в памяти тех, кто на этот раз уцелел. Вот
зачем мы здесь. Вот для чего Бог создал Вселенную.
- И это верование старо, - сказал я. - Заслуга его создания
принадлежит отнюдь не горстке чудаков. Нет, его веками придерживались
миллионы мудрых, тонких, образованных существ. Можно прожить с ним всю
жизнь, можно с ним умереть. И если оно не объясняет всех парадоксов, то,
по крайней мере, справляется с некоторыми из тех, что не может объяснить
твоя вера. Это и есть твоя дилемма, не так ли?
Пит опять кивнул.
- Священники советовали мне отказаться от ложного вероучения и
признать таинство. Ни то, ни другое не кажется мне правильным. Или я
слишком много хочу?
- Прости меня, Пит, - совершенно искренне сказал я. - Мне больно. Но
откуда мне знать? Однажды я заглянул в бездну и ничего не увидел, и с тех
пор уже больше не дерзал. Ты же продолжаешь туда смотреть. Так кто из нас
храбрец? Может быть, Иов даст тебе ответ. Я не знаю, говорю тебе, я не
знаю...
Над пылающим горизонтом всходило солнце.
Пол Андерсон. Проблема страдания.
перевод с англ. -
Poul Anderson. ?
