молоденькой хозяйки неспокойно было на душе быстроглазой хохотушки Агаши.
Да едва ль не тошнее даже. Два года прошло с тех пор, как впервые
встретился ей в больших Строгановских хоромах красивый юноша-казак.
Заронили сразу черные очи Мещеряка искру в сердце девушки. Увидела она,
что подолгу останавливается на ней смелый взор Матвея, что не простой это
взор, а любящий да нежный. И сама полюбила Агаша. Полюбила первой, горячей
девичьей любовью, чистой и светлой, как хрустальная вода родника. За эти
два года многим женихам отказала любимая подружка Танюши Строгановой.
Вокруг нее да молодой хозяйки постепенно пустел круг девушек; повыходили
замуж и Машенька, и мечтательная Домаша, и многие другие. Только они с
Татьяной Григорьевной остались ждать своих суженых. И прождут, гляди, зря,
даром загубят молодость. Останутся в вековушах жизнь коротать... И думать
забыли о них их молодцы. Небось, заполонили им сердца кайсацкие красавицы.
Недаром Алызга сказывала, что Кучумки дочка што Божий день хороша. Може
очаровала и князя Алексея, да и Матюшу заодно. А може и врала Алызга. И
где она теперь?
И мечутся, и рвутся быстрые мысли в голове Агаши. То злость
беспричинная в сердце закипает, то больная, печальная скорбь холодом дышит
на молодую девичью душу.
И нужно ж было вчера прискакать из Москвы гонцу, который и поведал им
о встрече царского посольства, о великих милостях, посыпавшихся на грозную
дружину, покорившую Сибирский юрт.
Всю ночь, как и молодая хозяйка, не спала Агаша, всю ночь, как и та,
протомилась она. И сейчас грустные думы не дают покоя девушке. Так она
углубилась в эти думы свои, что и не видит, как вся в зрение обратилась ее
молодая хозяйка.
А Танюша так и прильнула к окну.
- Господи, да што ж это!..
При скудном свете зимнего утра чуть темнеет что-то в степи. Словно
движется что-то огромное, словно катится прямо к Строгановским поселкам.
Вот все ближе... ближе...
Батюшки!.. Да отряд это!..
- Никак наши идут с ратью московскою?.. - не своим голосом крикнула
девушка и вместе с разом ожившей Агашей так и впилась взорами в
приближающуюся толпу людей.
Не обмануло зрение Танюшу. И впрямь московский отряд приближался
берегом Чусовой. Впереди него двое бояр-воевод едут. Поверх
терлика-кольчуги из серебряных колец, стальные наплечники, тесаки в
ножнах. На головах ерихонки, в руках шестоперы. За ними несут стяги. А
там, дальше, подле седоусого есаула, в меховом кафтане, идет кто-то,
прекрасный, юный, с поросшим молодою бородкою и усами лицом. Его взор
поднят на окно девичьей светлицы.
- Алеша!.. - не своим голосом крикнула Таня и метнулась, не помня
себя, вниз из светелки, в дядины горницы, чуть живая от радости, волной
захватившей ее.
Ничего не видит и не слышит девушка. А между тем старая нянька успела
накинуть ей на плечи нарядную меховую ферязь, подбитую соболями, с
аграмантами, золотыми и драгоценными запонами по борту. Высокий девичий
столбунец из соболя набросила на голову и сунула в руки поднос с кубком, в
котором, играя, искрилось дорогое фряжское вино.
В каком-то радостном полусне выбежала из дома Таня на высокий рундук,
где дядя и братья, родной и двоюродный, ждали уже приближения царских
послов.
Спешился князь Семен Болховской при помощи ближайших стрельцов и,
отпив из кубка, поцеловался трижды с молоденькой хозяйкой, поднесшей ему,
по обычаю, вино. А та уже метнулась вперед к высокому, статному юноше, так
и ринувшемуся ей навстречу. Чинно и степенно поздоровались на глазах у
всех жених с невестой. Зато как крепко обнялись они, оставшись наедине в
теплой и уютной Таниной светелке!
- Пошто весточки не давал по себе?.. Аль разлюбил?.. Аль забыл меня,
светик Алеша?.. - быстро и взволнованно срывалось с уст молоденькой
Строгановой.
- Тебя-то забыть?.. Тебя, радость мою!.. - окидывая невесту любящим
взором, вскричал тот. - Днем и ночью ты мерещилась мне, наяву и во сне,
Татьяна Григорьевна... Ни на миг единый не забыл я тебя... А вестей не
слал до тех пор, покуда не знал судьбы своей... Не казаком опальным,
бездомным, а слугою великой Руси святой хотел я, как и все прочие явиться
сюда с тем, чтобы вольно и радостно отвести тебя дорогой женушкой в
завоеванный нами сибирский град...
И он горячо обнял любимую девушку. Таня нежно и ласково прильнула к
жениху.
Но не одни они были безумно счастливы в этот памятный день. Другая
молодая пара едва ли была менее их радостна и счастлива: Мещеряк с Агашей
столковались в этот день.
Весело и пышно отпразднованы были две свадьбы разом в роскошных,
просторных Строгановских хоромах. Сам воевода, царский боярин, князь
Болховской, благословил вместе с Семеном Аникиевичем молодые пары. Много
меду и браги, и искристого фряжского вина было попито в честь молодых...
А как прошли трескучие морозы, и повеяла чуть заметным теплом суровая
сибирская зима, Кольцо с товарищами и Болховской с отрядом двинулись
дальше в завоеванный Искер, в глубь царства Сибирского.
Двинулись за ними и молодые жены Алексея и Мещеряка.
В теплых, коврами и мехами обитых кибитках отпустил Семен Аникиевич
племянницу в далекий, неведомый, покоренный юрт, взяв слово с Алексея
вернуться в Сольвычегодск навсегда, лишь только пленят Кучума и закрепят
за собою Сибирь.
Грустил старый дядя, грустили и оба его племянника, отпуская в
чуждый, далекий юрт их красное солнышко, любимицу Танюшу.
Но сама Танюша так была бодра и радостна подле молодого мужа, так
весело щебетала про свое скорое возвращение, что вскоре утешились ее
родные и с легким сердцем попрощались с ней.
6. В ПЕЧАЛЬНОЙ СТОЛИЦЕ. - ЦИНГА И ГОЛОД. - АДСКИЙ ЗАМЫСЕЛ
Царские милости, государево спасибо привезли из Москвы с собою князь
Болховской и Глухов в новую Сибирь. Привезли и пятьсот свежих стрельцов
Ермаку на помощь.
Но ни бояре, ни Строгановы-купцы не подумали о том, чем кормиться-то
будут эти стрельцы в Сибири. Не знали они, что не уродился хлеб в
последнее лето, что татары намеренно мешали своими набегами хлебопашеству
и что исключительно сурова была последняя зима в Сибири.
Казаки, не ведая, что царская помощь придет зимою, запаслись только
хлебом для себя. Вскоре вышли последние припасы. Морозы, метели, пурги
мешали им выходить на рыбную ловлю и охоту. К тому же в окрестностях
Искера бродили полчища татар и удаление из Искера с целью набить дичи или
наловить рыбы было далеко небезопасно.
От недостатка свежих припасов появилась цинга, обычная болезнь,
постигающая всех новых пришельцев, непривычных к сырому и холодному
климату.
Болезнь и голод, как два лютые врага, своими цепкими, мучительными
объятиями сжали обитателей завоеванной Сибири. Люди умирали ежедневно.
Умер в числе прочих и князь Семен Болховской, главный воевода, присланный
царем Иоаном.
Горе и уныние стали несменными гостями сибирской столицы. С
распухшими, желтыми, измученными лицами бродили и казаки, и стрельцы.
Тусклыми, безжизненными глазами глядели они на белую снежную степь,
расстилавшуюся однообразной полосою вокруг Сибири. Приди сейчас под ворота
их города Кучум - и больные, измученные, слабые они вряд ли смогли бы
отразить его нападение.
Но сам Бог, очевидно хранил дружину. Кучум, напуганный морозами и
пургами, а может быть и пришедшим новым стрелецким отрядом из Москвы, был
далек покамест от мысли брать Искер силой.
Иные планы задумал лукавый сибирский хан. Он решил, что пока живы
Ермак и Кольцо, не вернуть ему Искера. И вот все мысли, все мечты старика
направлялись к одной цели, к одному решению - погубить того и другого. И
тогда, - так рассуждал Кучум, - лишенное вождей, энергии и сил, казаки не
сумеют отстоять Искера, и он будет снова его.
Протянулась, прошла мучительная, суровая зима с ее голодом, цингою и
холодами. С первым весенним теплом окрепли, ожили люди. Не много их
осталось. Большая часть дружины и прибывших стрельцов полегла в степи под
снежными сугробами, закиданная мерзлой, студеной землей... Теперь, когда
выплыло весеннее солнышко, пригревая степь, на их зазеленевших могилах
зацвели белые ландыши и фиалки... Ожила природа, вскрылись скованные
зимними путами воды Иртыша, и новая весна мирно и ласково усмехнулась
ободряющей улыбкой.
Апрель наступил радостный, благовонный.
В просторной, заново отделанной избе, в уютной, теплой горнице, на
чисто вымытой лавке сидела молодая княгиня Серебряная-Оболенская со своей
неизменной Агашей.
Обе женщины тихо разговаривали между собою. На их бледных, но все же
юных и пригожих лицах виднелось утомление. Пережитая страшная зима, в
продолжение которой они, не покладая рук, ухаживали за больными и
умирающими, дала себя знать и им. Пережитые мучительные дни отозвались и
на их здоровье. Но с тихим пробуждением весны новая радость наполнила
сердца обеих женщин.
- Авось, полегчает теперь... И хлебушка родится, да и болесть
минует... - говорила голубоглазая, как девочка, юная и красивая молодая
княгиня.
- Поди, наши-то сокрушаются по нас в Сольвычегодске... - подхватила
своим, никогда не унывающим, голосом веселая Агаша, - небось, попа звали
не единожды, молебствия служили по нас...
- Ах, Агашенька... Повидать бы их хошь на миг единый...
Дядю-крестного да Максима-брата... Кажись, птицей к им взвилась да
полетела... - мечтательно произнесла Татьяна Григорьевна и разом смолкла.
Вошел князь Алексей бледный, встревоженный, каким его нередко
видывала в эту тяжелую зиму Таня.
- Штой ты, Алеша?.. - так и встрепенулась, бросаясь к нему навстречу,
молодая княгиня.
- А то, што от атамана я к тебе, Танюшка... О вас с Агафьей Петровной
гуторили мы... Говорит Ермак Тимофеич, што больно вы много тут страхов
натерпелись с нами за зиму эту - и болести, и мор... А еще хуже, бает,
может статься... Вон, говорят мирные татары, што снова быдто укрепляется
Кучум... Напасть по весне ладит... Так вам бы ладнее всего пристало в
Сольвычегодск отплыть по половодью и мирных времен дожидаться там... Так
атаман говорит... - тихо и нерешительно заключил свою речь Алеша.
Таня, вся трепещущая, как раненая птица, отскочила от мужа.
- И ты... и ты говоришь мне это!.. - волнуясь и пылая румянцем почти
прокричала она. - Да нешто не ведаешь ты, что на радость и горе связала я
свою судьбинушку с твоей судьбой?!.. Не махонькая, чаю. Видела куда и на
што иду... Нет, Алешенька, непригодные речи ты и твой атаман ведете, -
твердо и смело продолжала она, - ни я, ни Агаша от вас никуда не уедем.
Хошь гони нас силой, с места не сдвинемся... Ишь, выдумали што!.. Уехать в
Сольвычегодск, одних вас оставить! Как раз!.. Нет, сокол мой, голубчик
сизокрылый! Жили вместе и помирать вместе, стало быть, нам... - заключила
бодро и весело молодая княгиня.
Князь, растроганный и взволнованный, обнял жену.
- Так и сказать атаману? - шепнул он ну ухо ей.
- Так и скажи, - не дрогнув подтвердила она.
- Ну, Мещеря, и женок же Господь нам послал на радость! - весело
обратился к появившемуся на пороге Мещеряку князь Алексей.
В эту ночь счастливым, мирным сном уснули в своих нехитрых жилищах
две счастливые молодые пары. В эту ночь и новый город спал крепко и
спокойно под охраной частых сторожей, нарушавших своим окриком молчание
степи.
Из одной избы, вся темнеющая во мраке белой ночи, мелькнула небольшая
фигура. Неслышной тенью скользнула она к воротам, отодвинула тяжелый засов
