отколол от замерзшей ветки несколько сосулек, чтобы сделать мне мартини.
Когда он шагал назад, глубоко проваливаясь в снег и смешно загребая
длинными ногами, я подумала, что люблю его. Я смотрела на его волосы и
ресницы, припорошенные снегом, и думала об этом. Такое странное чувство,
как будто что-то хрупкое раскололось у меня внутри, осколком царапнуло
по сердцу, и теплая влага разлилась по всему телу.
Надеюсь, меховая куртка придется ему впору. Если он подарит мне это
роскошное кольцо, я просто умру от счастья. Проучу как следует эту
корову Маделин, чтоб не выпендривалась со своими побрякушками. Четыре
невероятной величины бриллианта цвета замутненного льда. А какой чистый
лед в лесу! Солнечный свет заливал кабину, и сосулька в моем стакане
искрилась радужными бликами. Красновато-зеленое пятнышко играло у меня
на руке, и я даже ощущала его тепло.
Он спросил, что мне подарить на Рождество. Я приставила к его уху
ладонь и шепотом сказала: "Свою большую палку, дурачок. И засунь ее как
можно дальше".
Лысина у него на затылке покраснела. Он вечно боится, что дети
услышат. Мужчины такие подозрительные. Воображают, будто наши взрослые
секреты кому-то нужны.
Это место было обильно посыпано пеплом от сигареты следователя.
Стемнело, а Грэхем все не мог оторваться от дневника. Он уже
прочитал, как дочери удалили гланды, и как испугалась миссис Лидс, когда
в июне обнаружила у себя в груди небольшое уплотнение. ("Боже мой! Дети
еще совсем маленькие. Что с ними будет?") Уплотнение оказалось
безобидной доброкачественной опухолью, которую легко удалили. Это
выяснилось тремя страницами позже.
"Сегодня доктор Янович отпустил меня домой. Прямо из больницы мы
поехали к пруду. Мы давно там не были, все не хватало времени. У Чарли
оказалось две бутылки шампанского прямо со льдом. Мы выпили его, потом
кормили уток на закате. Он стоял у кромки воды спиной ко мне. По-моему,
он плакал.
Когда мы приехали домой, Сьюзен призналась, что ее тревожило, не
привезем ли мы ей из больницы нового братика. Какое счастье снова
очутиться дома!" В спальне зазвонил телефон. Включился автоответчик:
"Алло, говорит Валери Лидс. Извините, я в данный момент не могу подойти
к телефону. После сигнала назовите ваш номер и скажите, кто звонил. В
ближайшее время мы с вами свяжемся. Спасибо".
Пропищал зуммер автоматической связи, и Грэхем ожидал услышать голос
Крофорда" но раздались частые гудки. Трубку повесили.
Теперь он знает, как звучал ее голос. Он хотел увидеть своими
глазами, какой она была и вернулся в кабинет.
В кармане у него была пленка - фрагмент любительского фильма,
отснятого Чарлзом Лидсом. За три недели до своей гибели Чарлз Лидс отдал
пленку аптекарю, который отправил ее проявлять в кинолабораторию.
Забрать пленку Лидс не успел. Квитанцию нашли у него в бумажнике, и
пленку получила полиция. Следователи просмотрели и этот фильм, и
семейные фотографии, сделанные приблизительно в то же время. Ничего
интересного не обнаружили.
Грэхем должен был увидеть этих людей живыми.
Ему предлагали проектор в полиции, но он хотел посмотреть фильм о
Лидсах в их собственном доме. Получить в управлении разрешение на вынос
вещественного доказательства стоило немалых трудностей.
Он принес из кладовки экран, установил проектор и устроился в большом
кожаном. Кресле Чарлза Лидса. Фильм был сделан в духе шутливой семейной
хроники. От этой неозвученной ленты веяло теплом, искренностью,
незатейливой простотой. Ее отличали от обычных любительских фильмов
выдумка и живость фантазии. Первым на экране появился пес, серый Скотти,
который дремал, растянувшись на коврике в кабинете. Приготовления к
съемке потревожили его, он поднял голову, повернулся к объективу, но
особого интереса не выказал и задремал опять. Внезапно уши Скотти встали
торчком, он вскочил и бросился на кухню. Камера последовала за ним. Пес
подбежал к двери и замер, виляя хвостом и дрожа от нетерпения.
Надо сказать, что Грэхем ожидал следующего кадра с не меньшим
волнением, чем Скотти. Дверь открылась, и в кухню вошла миссис Лидс,
нагруженная покупками. Она в изумлении прищурила глаза, свободной рукой
поправляя растрепавшиеся волосы. Отошла в сторону. Губы ее шевелились,
она что-то говорила. К ней подбежали дети, принялись разбирать пакеты.
Девочке по виду было лет шесть, мальчикам восемь-десять. Тот, что
поменьше, судя по всему, неизменный герой семейных фильмов, дурачась,
потянул себя за уши. Камера находилась на относительно большой высоте.
По свидетельству коронера, в Лидсе было семьдесят пять дюймов роста.
По курткам, накинутым на ребят, по незагорелому еще лицу миссис Лидс
Грэхем предположил, что съемка сделана в начале весны.
Когда он видел миссис Лидс в морге, тело ее покрывал густой, ровный
загар с отпечатавшимися на нем тонкими полосками бикини.
Быстро мелькали сменявшие друг друга сцены. Братья играют в
пинг-понг. Сьюзен в своей комнате заворачивает в нарядную обертку
подарок. Кончик языка высунут, взгляд сосредоточен, прядка волос упала
на лоб. Жест, которым она отбросила волосы назад, был как две капли воды
похож на тот, который Грэхем только что заметил у ее матери. В следующем
кадре Сьюзен лягушонком плескалась в ванне с пеной. Сейчас уровень
объектива оказался ниже, изображение было не таким четким - снимал,
видно, один из братьев. Сцена обрывалась в тот момент, когда Сьюзен в
сползшей на глаза купальной шапочке растянула рот в неслышном вопле
негодования и попыталась обеими руками прикрыть свою плоскую грудь
шестилетней девочки.
Мистер Лидс не мог допустить, чтоб сын превзошел его в мастерстве
жанровой съемки и в свою очередь удивил миссис Лидс, принимавшую душ.
Занавеска в ванной шевелилась и надувалась, словно кулисы перед началом
школьного самодеятельного спектакля. Над краем занавески показалась рука
миссис Лидс с зажатой в ней губкой. Финал этой впечатляющей сцены был
смазан: хлопья пены залепили объектив.
В последнем кадре был запечатлен Чарлз Лидс, похрапывающий перед
телевизором. Он сидел в том самом кресле, в котором сейчас устроился
Грэхем.
Фильм кончился, и Грэхем поймал себя на том, что не может отвести
глаз от пустого квадрата, белевшего на экране. Нравились они ему, эти
Лидсы. Очень жаль, что его встреча с ними произошла в морге. Вот ведь и
маньяку они чем-то понравились, но его как раз очень устраивало то, что
они оказались в морге.
***
Голова гудела от усталости. Грэхему начинало казаться, что он уже
перестал соображать. Тогда он отправился в гостиничный бассейн и плавал
там, пока ноги не одеревенели. Выходя из воды, он был в состоянии думать
только о двух вещах - рюмке мартини и терпком вкусе губ Молли.
Он налил себе мартини в пластмассовый стаканчик и позвонил Молли.
- Привет воротилам бизнеса.
- Привет, малыш.
Ты где?
- Здесь, в Атланте, в паршивой гостинице.
- Занят чем-нибудь полезным?
- Не сказал бы. Мне грустно.
- И мне тоже.
- Я хочу тебя.
- И я тоже.
- Расскажи мне о себе.
- Сегодня у меня была стычка с миссис Холпер. Ей взбрело в голову
вернуть мне платье, которое она уже надевала. Она принесла мне его с
большущим пятном от виски на заднице.
- И что ты ей сказала?
- Сказала, что я продала ей его в приличном виде.
- А она?
- Принялась ныть, что раньше без проблем возвращала купленные у меня
вещи, и именно по этой причине делала покупки в моем магазине, а не в
других.
- А ты что?
- А я говорю, что я расстроена, потому что Уилл много треплется по
телефону.
- Так, понятно.
- Уилли в порядке. Сейчас зарывает в песок черепашьи яйца, которые
вырыли собаки. А ты что делаешь?
- Читаю отчеты. Питаюсь всякой гадостью.
- Все время думаешь, наверно.
- Угу.
- Могу я тебе чем-нибудь помочь?
- Пока мне не за что ухватиться, Молли. Не хватает фактов. То есть их
до черта, но у меня ничего не выстраивается.
- Ты еще побудешь в Атланте? Ты не думай, я тебя не тяну домой, я
просто интересуюсь.
- Не знаю. Как минимум проторчу тут несколько дней. Я скучаю по тебе.
- Хочешь, поговорим о занятиях любовью?
- Я не выдержу. Может, лучше не надо?
- Не надо чего?
- Разговаривать о занятиях любовью.
- Ладно. А думать можно?
- Не возражаю.
- У нас новая собака.
- Черт возьми!
- Похожа на помесь бассета и китайского мопса.
- Очень мило.
- У него такие огромные яйца.
- Меня очень волнует, какие у него яйца.
- Они прямо волочатся по земле, а когда бежит, он, бедняга, их
поджимает.
- Не может он этого делать.
- А я тебе говорю, может. Что бы ты в этом понимал!
- Представь себе, кое-что понимаю.
- Ты тоже можешь, что ли?
- Так я и думал, что мы к этому все-таки вернемся.
- Ну и?
- Если тебе интересно, однажды мне пришлось поступить именно таким
образом.
- Когда это было?
- Я был сопляком и перепрыгивал через ограду из колючей проволоки. Я
очень спешил.
- Почему?
- Я тащил дыню, выращенную, как ты понимаешь, не на собственном
участке.
- Так ты убегал? От кого?
- От одного своего довольно скандального знакомого. Его подняли
собаки, и он несся за мной с охотничьим ружьем. К счастью, он зацепился
за стебель бобов и растянулся, что дало мне небольшое преимущество на
старте.
- Он в тебя выстрелил?
- Вообще-то я думал, что да. Но не исключено, что источником звука,
оглушившего меня в самый ответственный момент, была моя собственная
задница. История об этом умалчивает.
- И ты перемахнул через ограду?
- Спрашиваешь.
Высший пилотаж.
- Тебя с детства тянуло к преступлениям.
- Меня к ним вовсе не тянет.
- Ну да, рассказывай сказки. Я думаю, не покрасить ли нам кухню.
Какой тебе цвет нравится, Уилл? Я спрашиваю, какой цвет? Ты тут?
- Тут я, тут. Желтый. Давай покрасим ее в желтый цвет.
- Нет, он мне не подходит. На желтом фоне я по утрам буду казаться
зеленой.
- Тогда голубой.
- Он холодный.
- Тогда, черт возьми, выкрась ее в цвет детского поноса... В общем, я
скоро буду дома, мы вместе пойдем в магазин и выберем все, что нужно.
Заодно дверные ручки, да?
- Давай. Давай ручки сменим. Сама не знаю, зачем я говорю тебе все
эти глупости. Послушай, я люблю тебя и скучаю по тебе. И ты все делаешь
правильно. Я понимаю, что тебе трудно. Я жду тебя дома, в любое время
дня и ночи. Или могу приехать к тебе. Когда хочешь. Вот и все.
- Дорогая моя Молли, дорогая, ложись спать.
- Хорошо.
- Спокойной ночи.
Грэхем лежал скрестив руки за головой и представлял, как они с Молли
будут обедать. Крабы и легкое вино. И соленый морской бриз смешивается с
тонким ароматом вина.
Но был у него свой бзик: помногу раз пережевывать и обдумывать свои
разговоры с другими. И теперь он не мог остановиться. Он рассердился на
ее безобидное замечание о том, что его тянет к преступлениям. Глупо.
Грэхем не понимал до конца, что притягивало к нему Молли.
Он позвонил в управление и попросил передать Спрингфилду, что приедет
рано утром. На сегодня все дела были закончены.
Глоток джина помог ему забыться.
ГЛАВА 6
Копии всех сообщений, так или иначе связанных с делом Лидсов,
поступали в кабинет начальника управления. Во вторник в семь часов утра,
когда Старина Спрингфилд появился на своем рабочем месте, на столе у
него лежали шестьдесят три сообщения. Самая верхняя бумага была обведена
жирной красной чертой.
Это была телефонограмма из бирмингемского управления. Позади гаража
Джекоби полиция обнаружила кошку, похороненную в коробке из-под обуви,
