чернилами, он облизнул его и вытер салфеткой. Только после этого
принялся делать вырезки из газеты.
По дороге домой Долархайд купил рулон особой туалетной бумаги, быстро
растворимой в воде, какую используют на кораблях. Заехал в аптеку и
приобрел ингалятор.
Его слегка лихорадило, но в общем он чувствовал себя неплохо.
Долархайд постоянно страдал от насморка и воспалительных процессов в
горле, как это часто бывает с людьми, которые после оперативного
вмешательства в области носоглотки лишаются волосяного покрова на
слизистой носа.
Он проторчал минут десять в пробке на мосту через Миссури, но это не
ухудшило его настроения. В машине работал кондиционер. Откинувшись на
ковровую подушку Долархайд с удовольствием слушал "Музыку на воде"
Генделя, доносившуюся из стереоколонки. Он то постукивал пальцами по
рулю в такт музыке, то поглаживал распухший, воспаленный нос.
На параллельной полосе автострады стояла машина с откидным верхом, в
которой сидели две молодые женщины. Обе в шортах и блузках, полы которых
были завязаны под грудью. Они казались усталыми и раздраженно щурились
от солнца. Та, что сидела на пассажирском месте, положила ноги на
приборную доску, и от этой согнутой позы на животе у нее обозначились
две складки. Долархайд впился взглядом в темный след засоса на
внутренней поверхности ее бедра. Женщина почувствовала себя неудобно,
выпрямилась и опустила ноги. У нее было недовольное выражение лица. Она
что-то сказала своей приятельнице, сидевшей за рулем. Обе смотрели прямо
перед собой, но Долархайд знал, что они говорят о нем. Его это нисколько
не задело. Как приятно ощущать, что ты неизмеримо выше мелких житейских
уколов. Раньше он был бы вне себя. Теперь же в нем появилось незнакомое
дотоле чувство собственного достоинства.
Музыка ласкала слух.
Машины впереди него тронулись с места. Скорее домой! Соседняя дорожка
была все еще заблокирована. Одной рукой он повернул руль, другой опустил
оконное стекло.
Как следует откашлялся и плюнул сгустком зеленоватой мокроты, целясь
в женщину, сидевшую ближе к нему. Плевок попал ей на живот, чуть пониже
пупка.
Надрывный визг, смешанный с грязной руганью, понесся вслед черной
машине Долархайда, заглушая музыку Генделя.
***
Альбому, в котором Долархайд хранил свою коллекцию, была, по крайней
мере, сотня лет. Огромных размеров гроссбух, переплетенный в черную
кожу, с окованными медью углами, хранился на рабочем столике в запертой
кладовке верхнего этажа. Долархайд увидел его на распродаже имущества
одной обанкротившейся типографии, и с первого взгляда понял, что это его
вещь.
Приняв душ и облачившись в кимоно, он открыл кладовку и выкатил
столик с альбомом. Толстый фолиант занял свое место под гравюрой,
изображавшей Красного Дракона. Долархайд удобно устроился в кресле и
открыл альбом. В нос ударил запах изъеденной временем бумаги.
На первой странице он вывел большими буквами слова Апокалипсиса:
"Вот, Большой Красный Дракон..." Самый первый экспонат его коллекции, в
отличие от всех остальных, не был подклеен к плотным картонным листам, а
просто засунут между страницами. На пожелтевшей фотографии маленький
Долархайд снят с бабушкой на ступеньках их дома. Мальчишка вцепился в
бабушкину юбку. Пожилая леди держится очень прямо, руки скрещены на
груди.
Долархайд, не глядя, перевернул страницу, будто снимок не имел к нему
никакого отношения и уж тем более не интересовал его.
Он просмотрел собранные в альбоме газетные вырезки. Самые ранние из
них сообщали об исчезновении пожилых женщин в Сент-Луисе и Толедо. Место
между вырезками заполняли комментарии Долархайда, сделанные тонким,
изящным почерком, напоминавшим почерк Уильяма Блей-ка, которым были
подписаны его гравюры.
К полям страниц крепились высохшие полоски скальпов с развевающимися
волосами - точно фантастические кометы, залетевшие в Книгу Судеб.
Специальный раздел был посвящен газетным материалам об убийстве
Джекоби и Лидсов. В кармашках на соответствующих страницах помещались
отснятые им слайды и фильмы.
До сообщения об убийстве в Атланте кличка "Зубастый пария" не
проникала в прессу. Во всех вырезках, касающихся убийства Лидсов, это
прозвище было подчеркнуто жирной красной чертой. Теперь Долархайд
сердито прошелся красным фломастером по новым вырезкам.
Для статьи из "Отечественных сплетен" он отведет отдельную страницу,
хотя для этого ее придется еще немного подрезать. Стоит ли вклеивать
снимок Грэхема?
Слова "... Для душевнобольных", сопровождавшие снимок, покоробил
Долархайда, которому всегда было неприятно упоминание о местах
заточения. Лицо Грэхема ничего не говорило ему. Пока он отложил
фотографию в сторону.
Но Лектор... Лектер другое дело, хотя это, конечно, не лучший снимок
доктора. О, в коллекции Долархайда были и другие его снимки. Он достал
из шкафа коробку с фотографиями. Вот эта появилась в газетах сразу после
ареста Лектора. Как выразительны его глаза! Впрочем, и этот снимок
по-настоящему недостоин доктора. По мнению Долархайда, наиболее полно
смог бы выразить облик Лектера, его сокровенную суть, портрет в стиле
придворной живописи позднего Возрождения. Ведь только Лектеру дано
понять и оценить по достоинству все величие и славу Преображения
Долархайда.
Долархайд чутьем угадывал, что Лектер, как и он, знает, что жалкие
людишки, которые, умирая, способствуют твоему Преображению, всего лишь
химеры. Глубочайшее заблуждение считать, что они как и ты состоят из
плоти. Нет, они лишь призрачное свечение, воздух, цвет, звуки и так
далее. И все это перестает существовать, когда ты переводишь их в иное
состояние. Они лопаются, как воздушные шары, наполненные краской. Только
для Великого Преображения и потребны их ничтожные жизни, за которые они
так цепляются, ползая у него в ногах.
Долархайд научился переносить их вопли как нечто, неизбежно
сопутствовавшее его Преображению, как мирится скульптор с тем, что,
работая, вечно обсыпан каменной крошкой и пылью.
Лектер понимает, что их дыхание и кровь - единственные элементы в
природе, способные питать его Преображение. Источником света является
горение, а кровь и плоть людей ляжет на алтарь его Преображения.
Как хорошо было бы встретиться и поговорить с Лектером, обменяться
впечатлениями, знакомыми лишь им обоим, испытать блаженство единения
мыслей и чувств. Лектер узнает его, подобно тому, как Иоанн Креститель
узнал идущего за ним. Он воцарится на пьедестале, воздвигнутом Лектором,
как в "Апокалипсисе" Блейка Дракон воцарился на магическом числе 666. И,
когда умирая, Лектер в последнем вздохе сольется с Драконом, он,
Долархайд, должен запечатлеть на пленке этот священный акт.
Долархайд надел резиновые перчатки и подошел к письменному столу. Он
сорвал с купленного им рулона туалетной бумаги верхний слой и выбросил
его. Затем оторвал еще полосу и сел за письмо Лектеру, аккуратно
придерживая левой рукой тонкую бумагу.
По тому, как человек говорит - никогда нельзя наверняка судить, как
он пишет. Речь Долархайда была неуклюжей и нескладной из-за его
физических недостатков, подлинных и мнимых. А потому контраст между его
речью и манерой письма был разителен. Но ему все равно казалось, что
самое главное так и не удастся выразить на бумаге.
Он мечтал получить ответ от доктора. Лектор должен подать ему
какой-то знак, прежде чем он отважится поведать ему о главном.
Но как переслать письмо? Он порылся в коробке с вырезками о Лекторе,
в который раз их перечитал, и внезапно ему в голову пришла простая
мысль.
Он закончил письмо. Перечитал его, и оно показалось ему чересчур
робким и неуверенным. Подписался "Горячий поклонник".
Несколько секунд размышлял над этой подписью. Да, так и есть -
горячий поклонник. Он гордо выпятил подбородок.
Рукой в перчатке он вынул изо рта зубной протез и положил его перед
собой.
Верхняя челюсть имела весьма необычный вид. Сами зубы были ни чем не
примечательны: белые, ровные, но ярко-розовая пластмассовая десна своими
шишковатыми выпуклостями и впадинами воспроизводила строение его
челюсти. Гибкая пластина с подвижным клапаном наверху позволяла ему при
разговоре закрывать мягкое небо.
Он подвинул к себе небольшой футлярчик. Там находился еще один
протез. Пластина для прикрытия мягкого неба на этом отсутствовала, хотя
форма десны была такой же бугристой. Темные пятна засохшей у корней
зубов крови издавали тошнотворный запах. Этот протез был точной копией
бабушкиной искусственной челюсти, лежавшей в стаканчике возле ее
постели.
Ноздри Долархайда затрепетали, учуяв запах крови. Растянув губы, он
вставил протез, провел языком по зубам. Потом сложил письмо и сжал его в
зубах. Когда развернул сложенный листок, подпись "Горячий поклонник"
обрамлял овальный след прикуса, его личная печать, скрепленная кровью.
ГЛАВА 12
Ровно в пять часов вечера адвокат Байрон Меткаф снял галстук,
приготовил себе выпить и водрузил ноги на стол.
- Вы на самом деле не хотите?
- Как-нибудь в другой раз, - ответил Грэхем, обирая с обшлагов
колючки и радуясь уже хотя бы тому, что кондиционер в помещении работает
прилично.
- Семью Джекоби я знал плохо, - сказал Меткаф. - Они перебрались в
Бирмингем всего три месяца назад. Мы с женой раза два заходили к ним на
коктейль. Когда они сюда только переехали, Эд Джекоби обратился ко мне с
просьбой переделать завещание. Так мы и познакомились.
- Но вы, если я не ошибаюсь, являетесь исполнителем его воли.
- Да, именно так. Вначале исполнителем своей воли он назвал жену, я
был назван вторым на случай ее смерти или недееспособности. У него еще
есть брат в Филадельфии, но у меня впечатление, что они никогда не были
особенно близки.
- Вы были помощником прокурора округа.
- Да, с шестьдесят восьмого по семьдесят второй. В семьдесят втором
выдвинул свою кандидатуру на место окружного прокурора, но не прошел,
хотя и не добрал самую малость. Но теперь не жалею.
- Как вы представляете себе картину случившегося, мистер Меткаф?
- В первую очередь я подумал о Джозефе Яблонски, профсоюзном лидере.
Грэхем кивнул.
- В этом случае у преступления есть мотив - борьба за власть, но все
решили замаскировать под нападение маньяка. Мы с Джерри Эстриджем из
аппарата окружного прокурора основательно покопались в архиве Эда
Джекоби, перевернули каждую бумажку.
Ничего. Получается, что особой выгоды от смерти Эда не было никому.
Зарабатывал он, конечно, немало, да еще шли проценты с нескольких
патентов, но деньги в семье тратились так же легко, как зарабатывались.
По завещанию все должно было отойти его жене, детям оставался небольшой
участок земли в Калифорнии. Незначительный капитал предназначался для
оплаты учебы старшего сына, того, который остался в живых. Денег там
хватит года на три, но к этому времени он еще не закончит университет.
- Найлс Джекоби.
- Ага. Парень здорово доставал Эда. Он жил в Калифорнии со своей
матерью, первой женой Эда. Попался на краже. По-моему, мать тоже ведет
легкомысленную жизнь. В прошлом году Эд ездил туда, разбирался с парнем.
Привез его в Бирмингем, устроил в школу, пытался сблизить с семьей, но
парень ни в какую. Обижал младших детей, устроил всей семье такую
веселую жизнь, что миссис Джекоби не выдержала, и мальчишку определили в
школьное общежитие.
- Где он находился?
Меткаф сощурился.
- Вечером двадцать восьмого июня? Полиция этим уже интересовалась, да
