Дети любили Пушкина. Они говорили:"Он веселый! Смешной такой!" И гонялись за ним босоногой стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, однако, одно окно в этом доме... Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар... Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза и на своем окне увидел себя! Он, конечно, сразу понял, кто это. А вы?
* * *
Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала.
Алексей Толстой тоже что-то сделал.
Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин с'ездил Ольгу Форш по морде.
Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили:"Вот ржет крупный современный писатель". И никто Алексея Толстого не тронул.
ВЕЩЬ
Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили.
Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него свысока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и передничке, все время невозможно смеялась. Папа веселил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза, изображая, что она стесняется.
Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах.
Выпив по первой рюмочке, все на секунду замолчали и поели колбасу. Немного погодя все опять заговорили.
Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться, кто стучит в дверь.
- Как это странно,- сказал папа, -кто бы там мог стучать в дверь?
Мама сделала соболезнующее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказала:
- Странно.
Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку, выпил и встал из-за стола.
Ростом папа был невысок. Не в пример маме. Мама была высокой полной женщиной с лошадиным голосом, а папа был просто ее супруг. В добавление ко всему прочему, папа был веснушчат.
Он одним шагом подошел к двери и спросил:
- Кто там?
- Я, - сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла горничная Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила еще.
Горничная Наташа и другая, как цветок, зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил, так же, как и мама.
Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады, ели до утра.
Но мама молчала, сидя на своем месте. Это было очень неприятно.
Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вскочила с испуга и закричала, что она ясно видит, как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму что это невозможно, так как их квартира в третьем этаже, и никто с улицы в окно посмотреть не мог, - для этого нужно быть великаном или Голиафом.
Но маме взбрела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить, что в окно никто не смотрел.
Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил.
Наташа и горничная как цветок сидели, потупив глаза от конфуза.
- Не могу быть в хорошем настроении, когда на нас смотрят с улицы через окно, - кричала мама.
Папа был в отчаянии, не зная, как успокоить маму. Он сбегал даже во двор, пытаясь заглянуть оттуда хотя бы в окно второго этажа. Конечно, он не смог дотянуться. Но маму это нисколько не убедило. Мама даже не видела, как папа не мог дотянуться до окна всего лишь второго этажа.
Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказав, что пьет только в знак того, что убеждена, что в окно кто-то посмотрел.
Папа даже руками развел.
- Вот, - сказал он маме и, подойдя к окну, растворил настежь обе рамы.
В окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидя его, папа захлопнул рамы и сказал:
- Никого нет там.
Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату и даже открыл окно и вошел.
Мама была страшно взволнована. Она грохнулась в истерику, но, выпив немного предложенного ей папой и закусив грибками, успокоилась.
Вскоре и папа пришел в себя. Все опять сели к столу и продолжали пить. Папа достал газету и долго вертел ее в руках, ища, где верх и где низ. Но сколько он ни искал, так и не нашел, а потому отложил газету в сторону и выпил рюмочку.
- Хорошо, - сказал папа, - но не хватает огурцов!
Мама неприлично заржала, отчего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти.
Папа выпил еще и вдруг, схватив маму, посадил ее на буфет.
У мамы взбилась седая пышная прческа, на лице проступили красные пятна, и, в общем, рожа была возбужденная.
Папа подтянул свои штаны и начал тост.
Но тут открылся в полу люк, и оттуда вылез монах.
Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб, стараясь скрыть безобразие.
Монах, который вылез из-под стола, прицелился кулаком в папино ухо, да как треснет!
Папа так и шлепнулся на стул, не окончив тоста. Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу - не то рукой, не то ногой.
Мама принялась кричать и звать на помощь.
А монах схватил за шиворот обеих горничных и, помотав ими по воздуху, отпустил. Потом, никем не замеченный, монах скрылся под стол и закрыл за собой люк.
Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом, отдышавшись и приведя себя в порядок, они выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой.
Выпив еще по рюмочке, все посидели, мирно беседуя.
Вдруг папа побагровел и принялся кричать:
- Что! Что! - кричал папа - Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня, как на неудачника! Я вам не приживальщик! Сами вы негодяи!
Мама и горничная Наташа выбежали из столовой и заперлись на кухне.
- Пошел, забулдыга! Пошел, чертово копыто! - шептала мама в ужасе окончательно сконфуженной Наташе.
А папа сидел в столовой до утра и орал, пока не взял папку с делами, одел белую фуражку и скромно пошел на службу.
ГРИГОРЬЕВ И СЕМЕНОВ
Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Вот вам и зима настала. Пора печи топить. Как по-вашему?
Семенов : По-моему, если отнестись серьезно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно пора затопить печку.
Григорьев /ударяя Семенова по морде/: А как по-вашему, зима в этом году будет холодная или теплая?
Семенов : Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, зима будет холодная. Если лето дождливое, то зима всегда холодная.
Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Я не зябну.
Семенов : Ох!
Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Что ох?
Семенов /держась рукой за щеку/: Ох! Лицо болит!
Григорьев: Почему болит? /и с этими словами хвать Семенова по морде/
Семенов: /падая со стула/ Ох! Сам не знаю.
Григорьев: /ударяя Семенова ногой по морде/ У меня ничего не болит.
Семенов: Я тебя, сукин сын, отучу драться. /Пробует встать/
Григорьев: /Ударяя Семенова по морде/ Тоже, учитель нашелся!
Семенов: /Валится на спину/ Сволочь паршивая!
Григорьев: Ну, ты, выбирай выражения полегче!
Семенов: /Силясь подняться/ Я, брат, долго терпел. Но хватит. С тобой, видно, нельзя по-хорошему. Ты, брат, сам виноват.
Григорьев: /Ударяя Семенова каблуком по морде/ Говори, говори! Послушаем.
Семенов: /Валится на спину/ Ох!
* * *
Одна девочка сказала: "Гвя".
Другая девочка сказала: "Хфы".
Третья девочка сказала: "Мбрю".
А Ермаков капусту из-под забора хряпал, хряпал и хряпал.
Видно уже вечер наступил.
Мотька с говном наигрался и спать пошел.
Моросил дождик.
Свиньи горох ели.
Рагозин в женскую баню подглядывал.
Сенька на Маньке верхом сидел.
Манька же дремать начала.
Потемнело небо. Заблистали звезды.
Под полом крысы мышку загрызли.
Спи, мой мальчик, не пугайся глупых снов.
Глупые сны от желудка.
СУНДУК.
Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться.
-Вот, говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей, - я задыхаюсь в сундуке, потому, что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдет неестественно, при равных шансах, потому, что естественно побеждает смерть, а жизнь, обреченная на смерть, только тщетно борется с врагом, до последней минуты, не теряя напрасной надежды. В этой же борьбе, которая произойдет сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином. Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой. Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!...
Ой! Что же это такое? Сейчас что-то произошло, но я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал...
Ой! Опять что-то призошло? Боже мой! Мне нечем дышать. Я, кажется, умираю...
А это еще что такое? Почему я пою? Кажется у меня болит шея... Но где же сундук? Почему я вижу все, что находится у меня в комнате? Да никак я лежу на полу! А где же сундук?
Человек с тонкой шеей поднялся с пола и посмотрел кругом. Сундука нигде не было. На стульях и на кровати лежали вещи, вынутые из сундука, а сундука нигде не было.
Человек с тонкой шеей сказал:
-Значит жизнь победила смерть неизвестным для меня способом.
ПАКИН и РАКУКИН.
-Ну ты, не очень-то фрякай! - сказал Пакин Ракукину. Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина.
-Что глядишь? Не узнал? - спросил Пакин. Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле, стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал:
-Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть. Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал:
-Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я покажу тебе кое-что. Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина.
-Что, не веришь? - спросил Пакин.
-Верю, - сказал Ракукин.
-Тогда садись вот сюда, в это кресло, - сказал Пакин. И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло.
-Ну вот, - сказал Пакин, - чего сидишь в кресле как дурак? Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами.
-Не мигай, - сказал Пакин. Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею.
-Эх, - сказал Пакин, - так бы и шлепнул тебя по подрыльнику! Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри.
-Ну ты, не фрякай! - сказал Пакин Ракукину. Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстро-быстро замигал глазами.
Пакин сказал:
-Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям.
Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею, и закинул назад голову.
-Фу, какой мерзопакостный у тебя вид, - сказал Пакин. - Морда как у курицы, шея синяя, просто гадость! В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и, наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину.
-Что за черт! - воскликнул Пакин. - Это что еще за фокусы?
Если посмотреть от Пакина на Ракукина, то можно было подумать, что Ракукин сидит вовсе без головы. Кадык Ракукина торчал вверх. Невольно хотелось думать, что это нос.
-Ой, Ракукин! - сказал Пакин.
Ракукин молчал.
-Ракукин! - повторил Пакин.
Ракукин не отвечал и продолжал сидеть без движения.
-Так, - сказал Пакин, - подох Ракукин.
Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты. Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкафа вышла высокая фигура ангела смерти, и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены. Ракукинская душа бежала за ангелом смерти, поминутно злобно оглядываясь. Но вот ангел смерти поддал ходу, и ракукинская душа, подпрыгивая и спотыкаясь, исчезла вдали за поворотом.
