- Конечно, не зря, - сказал Головачев. - Как же это зря, когда я, не выходя
из дому, могу видеть весь мир Божий? И водевили прелестные бывают, или,
скажем, хок-кей... Нет, милостивый государь, что ни говорите, а это
прогресс!
- Выкиньте-ка этот прогресс в полынью, - посоветовал Корефанов. - Далеко ли
до беды.
- Какая ж тут беда? - удивился Платон Герасимович. - Да ежели таких ящиков
наделать с тыщу и более, чтобы все порядочные люди могли развлекаться, что
ж в том дурного? Да я его всем объявлю! Нынче же созову всех на ужин и
объявлю!
Корефанов откланялся и пошел прочь.
Головачев, нимало не медля, послал Матвейку с приглашениями во все лучшие
дома города. Вы знаете уездную публику нашу: поманите ее бородатой
женщиной, русалкой в аквариуме либо заезжим магнетизером - соберутся равно
все. Жизнь в провинции неволею делает ротозеем.
Ввечеру гости собрались в нижней зале. Был и уездный предводитель
дворянства, и полицмейстер Карандафиди, и престарелый князь Рюхин. Был
приглашен и я - юный чиновник, вчерашний недоросль.
Посреди залы стоял комод, на комоде - ящик, покрытый китайским шелком.
Рядом с ящиком сиял хозяин дома.
- Вот, господа, - сказал Платон Герасимович, мановением руки совлекая
шелковый покров с ящика. - Парижская новинка - механический раек! Сейчас мы
увидим веселый водевиль "Небесные ласточки", повторяемый по многочисленным
просьбам!
Тотчас же Карандафиди поинтересовался, дозволено ли все это цензурою.
- Дозволено, коли кажут! - поспешил заверить его Платон Герасимович. - А
что кордебалет будет несколько... неглиже, так мы с вами нынче на масленой
видели и не такое!
Общий возглас изумления раздался, когда стекло озарилось голубым сиянием.
За стеклом показалось человеческое лицо, губы на нем шевелились!
- Это чтец-декламатор, - объяснил Платон Герасимович. - Скоро и водевиль
начнется. Слушайте, господа!
Читатель, прошло много лет, но минуты этой не забыть мне до гробовой доски.
Сейчас, слава Богу, времена другие, и можно хотя бы намекнуть на то, что мы
услышали в тот вечер. Чтец-декламатор читал послание Александра Сергеевича
Пушкина, обращенное... впрочем, порядочный человек понимает, к кому. Тогда
эти звучные строки для многих были еще внове...
- А обещали неглиже, - обиделся престарелый князь Рюхин, когда преступная
декламация кончилась.
На Платона Герасимовича было страшно смотреть: руки его дрожали, челюсть
отвисла. Полицмейстер Карандафиди взял стул и мощными ударами разрушил
ящик.
.......................................
Платона Герасимовича увезли с курьером в Петербург, и более никто его уже
не видел. Верный его личарда Матвейка разделил судьбу своего господина.
Песню про соловьев запретили. Остатки ящика облили святой водой и бросили в
полынью, как и советовал господин Корефанов. Под старость лет мы сошлись с
ним коротко. От него я и узнал все подробности этой истории. Должен
присовокупить, что Корефанов смотрел в ящик с гораздо большею пользою,
нежели бедный Головачев.
- Друг мой, - говаривал он мне подчас. - Иногда мне кажется, что в ящике
этом можно было увидеть грядущее...
- Каково же оно, грядущее? - спрашивал я. Вместо ответа он глубоко вздыхал
и затягивался трубочкой. И я начинал представлять себе, что в грядущем все
будут сидеть вечерами дома, смотреть водевили, не ходить в собрания, не
разговаривать вот этак запросто, не видеть природы вокруг себя... Страхами
этими я делился с Корефановым. Он только посмеивался.
- Ну, не так уж мрачно, - говорил он. - Не одни же там водевили.
Вспомните-ка тот вечер...
- И он начинал звонким, совершенно не старческим голосом читать послание
Пушкина, и странно звучало оно в устах глубокого старца в черном шлафроке.
Суди сам, читатель, можно ли поверить во всю эту историю. Все свидетели уже
покинули земную юдоль. Остались только стихи. Я тоже часто твержу их про
себя.
Взойдет ли? Бог весть...
1978 г.
Авторский вариант
