дальнейшем к нашей выгоде. Но как нам приняться за дело?
- Могу ли я внести предложение?
- Да, какое?
- Эти, по замечательно точному выражению вашему, малютки
вооружены, как мне доподлинно известно по собственному
печальному опыту, пусть маленьким, но оружием, каковое, будучи
хрупким, способно, однако, наносить уколы чрезвычайно
болезненные.
- Этот факт не миновал моего внимания.
- Попытки перехватать их вручную, - оставляя в стороне то
обстоятельство, что так много не нахватаешь, - не сродни ли они
потугам голыми руками изловить дикобраза?
- М-м-м-м-м.
- Между тем, вооружившись метлой и проворно сметая малюток
перед собою, мы легко посбиваем их с ног, оставаясь сами
отделены от них длинной палкой, и безусловно разгромим целый
полк или два, набрав этих крошек полное ведро.
- Браво, мисс Браун! Итак, находим метлы и ведра,
подкрадываемся к ним с двух сторон, - вы с запада, я с востока,
- берем их в клещи и с флангов метем к середине. В худшем
случае мы лишь поцарапаем их, иного ущерба прутья, образующие
метлу, причинить не способны. Они же, придя в смятение и
повалившись один на другого, не смогут прибегнуть к оружию...
- В то время, как мы - с метлами и ведрами...
- С кастрюлями...
- Да с чем угодно, лишь бы крышка была...
- Завладеем нашей добычей! И продадим ее! Однако, прежде нам
надлежит устранить ребенка.
Некоторое время они перемигивались над головой Марии,
оттянутой за волосы книзу, широко распяливали рты, таращились и
ковыряли в воздухе пальцами, стараясь выработать план действий.
Наконец, они согласно покивали друг дружке.
- Нашего херувимчика, - подводя итог перемигиваниям,
саркастически промолвил викарий, - следует препроводить в его
опочивальню и там запереть. Эту приятную обязанность я возьму
на себя. А вы, мисс Браун, пока я отсутствую, позаботьтесь о
подходящих емкостях. Руку, дорогое дитя, и пойдем со мной!
В темноте, так и не выпустив косичек из рук, он поволок за
собой Марию, и та разинула рот, намереваясь завопить, что есть
мочи. Она понимала, - иной возможности предупредить Народ
относительно метел ей не представится.
Однако викарий видел в темноте не хуже кошки. Мария не
успела еще издать ни единого звука, а его пухлая длань уже
залепила ей рот. Дальше они передвигались, сохраняя молчание.
В спальне мистер Хейтер неожиданно продемонстрировал
качества весьма предусмотрительного негодяя. С сопением швырнув
Марию на кровать, он некоторое время постоял посреди комнаты,
тупым ногтем постукивая себя по зубам.
- Наша голубка, - наконец, произнес он, - не лишена
разумения и даже находчивости. Просто посадить ее под замок,
означало бы, в сущности, оставить ее на свободе. Так-так, дайте
подумать. Вопервых, войско стоит у нее под окном, хоть и
несколькими этажами ниже. Поэтому мы запираем окно, вот так, и
дабы придать задвижке надежности, мы, м-м-м-м, мы ее подгибаем
с помощью кочерги, таким вот образом, прилагая усилия, на какие
способен лишь взрослый, и при этом помним, что, уходя, кочергу
надлежит захватить с собой. Отменно. Теперь ее никакой ребенок
с места не стронет, тем паче без кочерги. Далее, остановимся и
поразмыслим. Ну, например, так: находчивая, м-м-м-м, девица,
выставившись в окно, пусть даже закрытое, и будучи хорошо
освещенной, может каким-либо жестом или знаком предупредить
нашу добычу. Поэтому мы удалим из патрона лампочку, вот так,
довольно малейшего поворота, - и что мы видим? - а то, что
комната погрузилась во мрак! Теперь, сколько бы детские
пальчики ни щелкали выключателем, явить Лиллипутам свет истины
им не удастся. Что еще? Запертая, без света, без окна, высоко
вверху... Пожалуй, на этом я могу и откланяться. Спокойной
ночи, Мария.
Она услышала, как повернулся в замке ключ, и напряженно
сжавшись, подождала, пока хихиканье викария затихло вдали,
после чего стрелой вылетела из кровати, сдернула с умывальника
наполненный водою кувшин, и метнула его в окно. Задвижки
задвижками, но такой дурой, за какую ее принимал викарий, она
все-таки не была.
Стекло с нестройным "дзынь" разлетелось, и за этим звуком,
долгое мгновенье спустя, последовал глухой удар эмалированной
посудины о террасу. Удар сопровождался рассыпчатым звоном
стеклянных осколков, опадающих мелодичным метеоритным дождем. В
ответ далеко внизу как один человек вскрикнула армия,
пронзительно и тонко.
Мария просунулась сквозь дыру в окне и завопила:
- Уходите! Они выйдут из разных дверей с метлами, чтобы вас
замести! Только толпой не ходите. Рассыпьтесь. Каждый должен
идти своей дорогой, пока вы не встретитесь дома. Скорее! Они
уже близко!
Она слышала, как лиллипуты что-то закричали в ответ, но так
тихо, что слов различить не смогла.
- Да, у меня все в порядке! В полном порядке. Я свободна.
Уходите немедля! Рассейтесь! Бегите! Если кого-нибудь станут
преследовать, не приводите их сами знаете куда. Замрите, как
будто они - совы. Они вас не заметят. Но уходите, бегите в
разные стороны, не вместе! Со мной все в порядке. Мне ничего не
сделали. Они хотят выследить меня, чтобы я привела их к вам.
Учителя здесь нет.
- Да, и еще, - Мария старалась кричать как можно громче, ибо
лиллипуты, похоже, уже разбегались, - еду мне больше не
приносите! Меня теперь кормят! И не ждите меня вечерами!
Последние слова - из страха, что ее не услышат, - Мария
почти провизжала как раз в тот миг, когда мисс Браун со своим
фюрером выскочили на террасу.
Слишком поздно.
Глава XVIII
Физиономии у них, когда они добрались до Марииной спальни,
выглядели иссиня-серыми. Лицо викария стало сливовым от злости
и от подъема по лестнице, а лицо мисс Браун залила мертвенная
бледность, одни лишь ноздри алели на нем. Обоих душил такой
гнев, что они едва могли говорить. Они слышали, что Мария
кричала в окно. Викарий вставил лампочку обратно в патрон, и
оба присели.
- Мария, - сказала мисс Браун, - выслушай мистера Хейтера.
Викарий же произнес следующее:
- Эти карлики стоят целого состояния. Ты понимаешь? Они
стоят достаточно, чтобы сделать тебя богатой девочкой и
обеспечить бедной мисс Браун, которая ради тебя выбивается из
последних сил, мирную и достойную старость. О себе я уж и не
говорю. Где они живут?
Мария молча смотрела на него.
- Ты понимаешь, что если их удастся продать, мы сможем
заплатить постыдные долги твоих предков множеству разоренных
лавочников и спасти Мальплаке от бесчестья?
- Я думала, долги выплачиваются из денег, которые вы
получаете на мое содержание.
- Ты испорченная девочка. Где они живут?
Мария скрестила на груди руки.
- Мария, ты должна сказать викарию, где они живут.
- Не скажу.
- Ты понимаешь, как грешно заглядывать Богу в лицо? Это все
равно, что бросать Его милости в рот дареного коня! Бог послал
этих тварей, чтобы помочь нам выпутаться из затруднений, а ты
своим неблагодарным упрямством наносишь Ему оскорбление. Где
они живут?
Мария сжала губы.
Мисс Браун поднялась, вперевалочку приблизилась к Марии и
нависла над ней.
- Ты гадкая девочка. Дерзкая. Лучше расскажи обо всем
викарию или ты пожалеешь. Ты знаешь, что я имею в виду.
Не получив ответа ни на эти слова, ни на какие-либо иные,
мистер Хейтер утратил терпение. Он вовсе не испытывал
потребности причинить Марии боль, нет, помыслами его владело
одно лишь корыстолюбие. Он хотел обладать Народом.
- Если ты не скажешь, мы посадим тебя под замок. Слышишь?
Будешь сидеть взаперти без обеда. Тебя будут наказывать.
Наказывать до тех пор, пока ты не скажешь. Такое упрямство -
грех, чудовищный грех. Это эгоизм, вот что это такое. Ты
гадкая, испорченная, упрямая, эгоистичная девочка!
- Очень хорошо, - сказал он, так и не услышав в ответ ни
слова. - Пусть сидит в комнате, пока не заговорит, а вы, мисс
Браун...
Гувернантка перебила его:
- В эту комнату, мистер Хейтер, заглядывает Стряпуха, -
могут пойти разговоры.
- Значит, следует запереть ее в другой комнате, куда
Стряпуха не полезет, а Стряпухе мы можем сказать, что Мария
уехала.
- Погостить у тети.
- Вот именно. Итак, какую комнату вы предлагаете?
- А что тут предлагать? - сладко сказала мисс Браун. - У нас
же есть подземелье.
О подземельи Мальплаке слышал, наверное, всякий, - оно
упоминаетс во множестве исторических трудов. Подземелье
представляло собой огромную яму, уходившую в глубь времен,
оставляя далеко позади Первого Герцога, - в мглистое прошлое,
видевшее, как поднимается из земли лондонский Тауэр.
Предками Герцога были некие баронеты, обязанные своим
титулом Новой Шотландии и обитавшие со времен Якова I в древнем
норманнском замке, который стоял на клочке земли, ныне скрытом
под полом в одном из углов бальной залы. Баронеты не поладили с
Кромвелем, и Кромвель взорвал их замок, а Первый Герцог,
приступив к строительству дворца, воспользовался оставшимися
камнями, да заодно уж стер с поверхности земли и все остальное,
уцелевшее после Кромвеля. Единственной частью замка, которую
ему не удалось стереть с поверхности земли, поскольку она уже
находилась под этой поверхностью, были как раз подземелья.
Герцог устроил в них винные погреба, а самое просторное оставил
в неприкосновенности. Герцог счел его редкостью, поскольку оно
было "готическим".
Подземелье заливал багровый свет, проходящий через окошко с
красным стеклом, проделанное в стене толщиною почти в двадцать
футов. На окошке сидела решетка, и отсвет его на норманнских
арочных сводах создавал эффект, далеко превосходящий любые
фокусы Комнаты Ужасов.
Мебель в подземелье была если не красная, то угольно черная.
Состояла она из пыточных орудий, которые не пустили с торгов,
поскольку на них не имелось спроса. Пол почти сплошь покрывал
тростник, - кроме тех его участков, где требовался песок или
опилки, чтобы впитывать кровь.
В одном из углов располагалась дыба: усовершенствованной
конструкции, выдуманной мерзавцем по имени Топклифф. Вдоль
одной из ее сторон тянулась алая надпись, жуткие слова, взятые
из рескрипта о предании пытке несчастного Гвидо Фокса:
PER GRADUS AD IMA.
В противоположном углу помещался инструмент, называемый
Нюрнбергской Девой: стоячий гроб, формой напоминающий женщину.
Крышку его, открывавшуюся на манер двери, усеивали
шестидюймовые шипы, расположенные так, чтобы, когда дверь
закрывается шипы вонзались в различные части тела помещенного
внутрь человека.
В третьем углу находилось приспособление, именуемое
"поручи", - то самое, кстати, посредством которого в 1614 году
в присутствии Фрэнсиса Бэкона истязали Пичема, допрашивая его
"перед пыткой, во время пытки, между пытками и после пытки". На
"поручах" также имелась надпись:
МУКА - ЛУЧШАЯ НАУКА.
Четвертый угол занимала плаха. Ее, черную, как и все
остальное, покрывал кусок алого бархата. Приподняв этот покров,
можно было увидеть зарубки - там, где в дерево глубоко вонзался
топор. Сам топор лежал поверх покрывала, поблескивая рубиновой
сталью, - тот самый топор, которым обезглавили Карла I. В тот
день топор был в руках Ричарда Брендона, он же "Молодой
Грегори", - прозвище, которое позволяло не путать его с отцом
(тоже палачом), "Старым Грегори". Та же верная рука опускала
этот топор на шеи Страффорда, Лауда, Голланда, Гамильтона и
Кейпела, все сплошь лордов, но к сожалению у этих мучеников не
