звуками, интонациями и добавлениями импортных слов.
- Chi e voi? Вы кто такой?
- А вы кто такая, я вас мелко вижу.
Она заобъясняла и замахала бумажками, отчего я понял, что эта мадам -
представительница той самой международной организации, которая должна
следить за распределением гуманитарного добра и зовут ее госпожой Ниной
Леви-Чивитта.
Пришлось вразумлять ее минут десять, прежде чем она усекла, что я тот
самый российский боец, которому она может доверять больше всего.
После этого мы перекинули коробки с "колесами" и наркотой в
автомобиль, одного верзилу-десантника я оставил сторожить раскупоренный
вагон, второй - двухметровый сержант Коля Кукин - разместился на заднем
сидении. Госпожа Леви-Чивитта, повыбирав между моей физиономией и
кукинской, предпочла все-таки усесться рядом со мной.
Это была тетка южноевропейского вида, испанского или итальянского,
набравшая на возрастном счетчике три с половиной десятка, со скорыми
движениями, хрипловатым голосом и застывшим выражением неприязни на резких
линиях лица. Мы все ей явно не нравились, она, похоже, считала нас всех
канальями, которые мучают невинных горных "овечек".
Она выглядела настолько чужой, что, несмотря на блеск темных
маслиновых глаз и приятные обводы фигуры, я на нее не отреагировал. То
есть, если бы неведомая сила приклеила госпожу Леви-Чивитта к дивану и
сдернула штаны, я бы на нее залез не сразу. А вот Коля Кукин бы - сразу, я
это понял, глянув на хитринку, затаившуюся в его усах.
Потом я ухватил своими ушами-пеленгаторами какой-то неприятный звук и
глянул в боковое стекло - к нам на свидание летели три яркие точки.
Какой-то абрек вжарил из "Града"! Голова моя сработала так быстро, что я и
сообразить ничего не успел. Одна рука бросила баранку вправо, другая
зашуровала коробкой скоростей. Проломив какой-то забор под возмущенные
вопли иностранной госпожи, "козлик" проскочил между двух хибар, тут перед
нами появился распахнутый контейнер, в который мы все дружно влетели. А
следом загрохотало, контейнер зашвыряло, в кабине запахло гарью. Однако
стало ясно, что хотя реактивные снаряды поцеловались с поверхностью, мы
из-за этого не разорвались и не раскрошились. Едва устаканилось, я дал
задний ход.
Остатки левой хибары пускали вонючий дымок, похоже, тут недавно
варили самогон для наших войск, обшивка же контейнера явно приняла на себя
осколочный ветер и прилично защитила нас.
Я оглянулся на мадам, кожица ее лица превратилась из персиковой в
серую как упаковочная бумага, а вот Коля продолжал что-то невозмутимо
жевать.
Где-то вдалеке вырос огненный грибок.
- Кажется, накрылись наши обидчики, - подытожил Кукин, - и, похоже,
мадам не против.
- Ладно, не травмируй женщину, - отозвался я. - Пускай думает, что
джигиты нас только попугать хотели.
Впрочем реакция дамы была нестандартной.
- Я бы после забора свернула еще раз. Из этого контейнера, если что,
мы бы не сумели удрать, capisci.
- А с открытого места, _е_с_л_и _ч_т_о_, мы бы не удрали, а улетели,
причем в виде очень мелких и грязных кусочков, - завершил я дискуссию.
До госпиталя оставалось полкилометра, мы эту дистанцию осилили за
четверть часа, что по весенней грязюке было неплохим результатом.
Я внутрь входить не захотел, не люблю смотреть на то, что меня
ожидает в любой момент, поэтому поручил Коле Кукину перетащить коробки
начальнику госпиталя. Но тут из ближайшей палатки вылез доктор Крылов, он
же майор морской пехоты.
- У меня выходной на полдня, так что заходи, Хвостов... Резать
сегодня уже никого не надо, если только не завезут новеньких, обход был
недавно, а покемарить не получается - мандраж какой-то. Все вокруг
суетятся, понимаешь, но мы-то с тобой примем на грудь, Егор?
Я зашел в палатку, уж больно все соблазнительно звучало. Конечно,
надлежало за пару часов разбросать гуманитарный груз. Ну так можно это
дело поручить сержанту Кукину. У него только физиономия подозрительно
бесшабашная, а вообще он надежный парнишка. Тем более, мы это добро на
свою ответственность не принимали, весь спрос с мадам Нины.
Ладно, уселся я на ящик из-под снарядов, а доктор-майор и разливает
по стопочкам, и колбаску режет - любо и недорого посмотреть.
- Далеко морская пехота от моря ушла, - посетовал он, - мне несколько
лет назад и присниться не могло, что я возле гор околачиваться стану. У
меня ведь высотобоязнь... Ранее я больше по теплым морям шлепал.
Коралловое, Саргассовое - названия-то какие.
Хряпнули мы пару раз и мало-помалу Крылов беспорядочную трепотню
прекратил и сосредоточился на рассказе о скатах-хвостоколах, летучих
голландцах и прочих морских диковинах.
- ...Так вот, Егор, поскольку вся команда с этого советского парохода
напрочь исчезла, мы думали уж, что ее чуть ли не русалки утащили. А потом
выяснилось, что мимо советских моряков проходил катер американской
береговой охраны, вот пара наших матросиков не выдержала, сиганула в море
и поплыла кролем к иностранцам. Наш боцман заорал: "Люди за бортом" и на
шлюпке, вместе с еще тремя матросами кинулся вдогонку. Вскоре он видит,
что достать беглецов, которые шпарят от него как от акулы, не удается, а
американский катер ближе, чем советский пароход. Тогда расторопный боцман
тоже просит политического убежища у иностранного капитана. Мол, зачем мне
отвечать перед родиной за этих дернувших на Запад паршивцев? Почин боцмана
поддерживают и трое бывших с ним на шлюпке матросов. После этого старпом
прибывает на американский катер требовать выдачи своих подчиненных,
поскольку-де они украли судовую кассу и насильно трахнули буфетчицу.
Американские пограничники удивляются низкому моральному уровню советских
моряков, но возвращать никого не собираются, поскольку не знают, что
толкнуло стольких людей на преступления. Старпом видит, что ничего не
получается, посылает нахрен начальство и, чтобы не нести партийную и
уголовную ответственность, сдается американцам. Примерно та же история
приключается и с капитаном. После этого остатки экипажа, и механики, и
мотористы, и повара, на шлюпках, плотах и спасательных кругах наперегонки
шуруют к американскому борту. Последним бросается в море быстро
свихнувшийся замполит, он плывет по-собачьи к иностранным пограничникам и
кричит: "И меня возьмите, я могу работать в ЦРУ, советские чекисты -
лучшие профессионалы в мире."
Тут я заметил подхихикивающего Кукина и свирепо зыркнул на него
глазами.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите промочить горло, - обращается
он. - Там эта лахудра импортная требует от товарища полковника разрешения
повстречаться с ранеными "духами". Он пока ни в какую, наверное, принял ее
за шпионку.
- А что, может, и правильно принял, - согласился медицинский майор. -
Ты садись, сержант, отдохни чуток.
- Но, чтоб потом носился как метеорит, - предупредил я.
- Однако самая чудная морская прогулка у меня состоялась в августе
девяносто первого года, причем по линии КГБ, - продолжил доктор Крылов. -
По идее, давал я подписку о неразглашении, однако отсутствующей сейчас
организации. Да и вы, ребята, - свои в доску. Кроме того, все, что я
расскажу, тянет на образцовый бред сумасшедшего. Никто мне, конечно же, не
поверит.
3
Доктор Крылов действительно не лукавил, его повесть тянула на звание
первосортной бредятины, и я долго думал, поразила ли военврача белая
горячка или какая-нибудь шизия.
Однако выглядел он спокойным, будничным, глаза не горели неистовым
огнем, голос не показывал никакого возбуждения.
Майор Крылов рассказывал, что в августе девяносто первого советский
десантный корабль, замаскированный под ролкер торгового флота, вплотную
подошел к перуанским территориальным водам. На его борту была и
бронетехника, и десантно-штурмовая рота морской пехоты, и
спецподразделение КГБ. Цель была известна только начальству, но офицеры
шушукались, что намечается братская интернациональная помощь перуанским
партизанам-коммунистам из группировки "Светлый путь".
Стояла странная погода, полный штиль и какое-то марево, сквозь
которое не было видно горизонта, отчего океан и небосвод сливались в одну
огроменную сферу, а солнце то размазывалось в большую кляксу, то
растекалось в желтую полосу. Судно подошло еще ближе к берегу, остановило
двигатели и принялось потихоньку дрейфовать из-за какого-то океанического
течения. Вначале к берегу отправились моряки из состава флотских
диверсионных сил. Лебедка спустила в море плавательные одноместные
аппараты, на них уселись аквалангисты, вооруженные подводными автоматами
АПС, и, оставляя цепочки легких пузырьков, двинулись своими жидкими
тропами. После их возвращения берег навестили морские пехотинцы-разведчики
на быстроходных катерах. А в один прекрасный момент лацпорт на носу судна
поднялся, и по опустившейся аппарели в воду начала съезжать плавающая
бронетехника морской пехоты. Доктор Крылов насчитал пять танков, три
бронетранспортера и два БМП. Это было семнадцатого августа.
А двадцать третьего десант стал возвращаться. Как позднее догадался
доктор Крылов, двадцать первого из Москвы долетела шифровка, так мол и
так, ввиду резкого изменения политической ситуевины в стране, завязывайте
наскоро с операцией и дуйте назад. Как раз в это время погода изменилась в
худшую сторону, началась болтанка и, наверное, поэтому десантники
возвращались налегке, без бронетехники, на посланных за ними катерах.
В числе последних прибывших на борт судна был раненый капитан морской
пехоты. Его крепко отделали. Сотрясение мозга после удара камнем по каске,
пулевое ранение в ногу и колотая рана в боку. Удивление вызывало то, что
камень, похоже, был пущен пращой, колотая рана осталась от стрелы -
пришлось даже извлекать обсидиановый наконечник, - а пуля, которая
застряла в ноге, совсем не походила на те, что применяются в советских или
американских автоматах и пистолетах. Доктор Крылов благодаря коллекции
своего отца, тоже военврача, неплохо разбирался в боеприпасах последних
семидесяти лет. Так вот, девятимиллиметровая пуля, вытащенная из морского
пехотинца, напоминала немецкую, времен второй мировой - от
пистолета-пулемета "МП-41", известного как "шмайссер".
Особенно неприятным для медицины оказалось то, что наконечник стрелы
был смазан ядом.
Я, конечно, поинтересовался, не кураре ли. Доктор Крылов сказал, что
он так и не разобрался со сложным набором гемолитических и
нервнопаралитических токсинов. И эта отрава исполнила роль первой скрипки
в оркестре смерти, сыгравшем в организме капитана. Сработала и
отрицательная погода, мертвая зыбь плюс перепады давления, отчего даже у
здоровых мужиков кровь хлестала из носа. Короче, гвардии капитан почил и
поплыл на родину уже в холодильнике.
Правда, перед своим отбытием на тот свет офицер успел кое-чего
порассказать, что можно было счесть бредово-лебединой песней, если бы не
сопутствующие странности.
Доктор Крылов взял небольшую паузу, собираясь снова разлить водку по
баночкам с надписью "мокрота" и дать указания фельдшерам, потому что за
занавеской принялись материться выздоравливающие бойцы. Потом все опять
стихло, и поскольку иностранная мадам пока отсутствовала, мы в прежнем
составе продолжали внимать военврачу. А он как раз принялся излагать
последние слова капитана морской пехоты, который до последней капли крови
