- Это не делает вас джентльменом.
- В этом нет необходимости. Я достаточно джентльмен и без этого.
- Вы ничтожество, а не джентльмен. В этом вы весь. За все годы своего
чиновничьего прозябания вы ни разу не нашли времени просто для жизни. Вы
знаете, что я права, и для того, чтобы быть джентльменом: Ах, да, вы ведь
из среднего класса. Не родилось еще в среднем классе английского
джентльмена.
Она попыталась вспомнить свое лицо; как глубоки морщинки, на сколько
лет она выглядит, и обращают ли на нее внимание в толпе. Хватит ли у
мужчин проницательности понять, как тяжело ей сейчас, после того, как она
решилась разорвать со вторым мужем? Может, пришла пора для третьего?
Третья попытка обычно бывает удачной, подумала она. Только кому она
достанется, неужели вот такому ничтожному Майлсону?
- Ваша жизнь не лучше моей, - сказал мистер Майлсон. - Вы несчастливы.
Вы проиграли, и было бы жестоко над вами смеяться.
Чем дольше они говорили, тем сильнее становилась взаимная неприязнь.
- Когда я была девочкой, двое парней подрались из-за меня на танцах в
Шропшире.
Отец устроил на мой день рождения вечеринку. Жаль, что вышли из моды
дуэли. Они дрались не на жизнь, а на смерть, и у каждого на груди был
локон моих волос.
- Как же вы нелепы, с вашей косметикой и маникюром. Овца, разодетая
ягненком, - вот вы кто, миссис Да Транка!
За гардиной окна сквозь темноту начал прорываться рассвет. Первые лучи
заглянули в комнату и приветливо улыбнулись постояльцам.
- Вам надо написать мемуары, мистер Майлсон. Специально, чтобы
посмотреть, что изменилось за вашу жизнь, и увидеть, что ничего! Вы похожи
на столик в прихожей.
Или на вешалку в гардеробе. Кто будет плакать на вашей могиле, мистер
Майлсон?
Он чувствовал на себе ее взгляд, а ядовитые слова с рассчитанной
точностью попадали прямо в сердце. Он повернулся и протянул к ней руки,
схватил за плечи.
Ему хотелось сжать ей шею, почувствовать, как напрягаются под пальцами
мышцы, вытрясти из нее душу. Но она, приняв этот жест за попытку объятий,
оттолкнула его и громко рассмеялась. Отгадав эти мысли, он оставил ее в
покое.
Поезд двигался медленно. Станции проплывали мимо, одинаковые и
невзрачные. Она остановила на нем взгляд, глаза были колючими, холодными и
властными.
Она выиграла это сражение, хотя формально победа осталась за ним.
Мистер Майлсон выскочил из постели задолго до того, как им должны были
принести завтрак. Потом послал служащего в номер за вещами и покинул
отель, сообщив клерку, что по счету заплатит леди. Что она в положенное
время и сделала, затем догнала его в поезде и специально, чтобы досадить,
села напротив в пустом купе.
- Что ж, - сказала миссис Да Транка, - вы забили этот гвоздь. Вы
сделали все гадости, которые могли. Вы поставили ужасную женщину на место.
Можно ли ожидать, - добавила она, - чего-либо иного от представителя
английского среднего класса?
Мистер Майлсон опрометчиво оставил в отеле газеты и журналы. Теперь он
вынужден был сидеть напротив нее с открытым лицом и притворяться, что
обозревает уплывающие пейзажи. Несмотря ни на что, он все же чувствовал
легкие уколы совести. Когда он вернется домой, нужно будет достать пылесос
и заняться уборкой: физическая работа его успокоит. Перед ланчем кружка
пива в пабе; ланч в ресторане "АВС"; потом можно сходить в кино. Сегодня
суббота: приблизительно так он и проводит все субботы. В кино он,
наверное, заснет - все-таки не спал ночью.
Люди будут толкать его в бок, чтобы он не мешал им своим храпом; так
уже случалось не раз и было не слишком приятно.
- Чтобы дать вам жизнь, - сказала она, - вашей матери пришлось
вытерпеть несколько часов очень сильной боли. Вы когда-нибудь думали об
этом, мистер Майлсон? Вы думали о том, как эта бедная женщина кричала,
сжимала руки и вцеплялась в простыни? Ради чего, мистер Майлсон? Ответьте
мне, ради чего?
Он мог бы выйти из купе и пересесть в другое, где были люди. Но это
означало бы доставить миссис Да Транка слишком много удовольствия. Она
будет громко смеяться ему в спину, может даже двинется следом, специально,
чтобы опозорить перед людьми.
- Все, что вы говорите обо мне, миссис Да Транка, с таким же успехом
может быть адресовано вам.
- Значит, мы - два сапога пара. Очень взрывоопасная пара, вам не
кажется?
- Нет, не кажется. Я не хочу иметь с вами ничего общего.
- Вы лежали со мной в одной постели. И у вас не хватило мужества
сдержать слово.
Вы безответственный трус, мистер Майлсон, и я хочу, чтобы вы это знали.
- Я знаю о себе гораздо больше, чем вы можете мне сообщить. Вам никогда
не приходило в голову посмотреть на себя со стороны? Немолодая женщина,
блеклая и некрасивая, с подозрительными моральными принципами. Несчастные
ваши мужья!
- Они женились на мне по доброй воле, и брак этот был для них честью.
Вы это понимаете, но не хотите признать.
- Я вряд ли лишусь сна от этой мысли.
Утро было ясное, солнечное и слегка морозное. Пассажиры, выходившие из
вагонов на промежуточных станциях, ворчливо жаловались на холод и
говорили, что это слишком после теплой духоты вагона. Женщины с
корзинками. Молодежь. Мужчины с детьми, с собаками, которых забирали из
багажного отделения.
Ей сказали, что Да Транка живет с другой женщиной. И несмотря на это,
он не согласился стать виновной стороной. Для таких людей, как Да Транка,
адюльтер невозможен. Он ей так и сказал. Напыщенно. Зло. Хорэс Спай, надо
отдать ему должное, не перекладывал грязную работу на других.
- Когда вы умрете, мистер Майлсон, какие цветы вы хотите себе на
катафалк? Я, пожалуй, пришлю вам букетик. Маленький одинокий букетик. От
ужасной и уродливой миссис Да Транка.
- Что? - не понял мистер Майлсон, и она повторила вопрос.
- Ох, ромашки, наверное. - Он сказал это потому, что перед образом,
который она только что нарисовала, вдруг растерял всю свою защиту; слишком
часто такой же точно образ возникал у него перед глазами. Катафалк, гроб,
а внутри - он. Хотя это, наверное, будет совсем не так. Он не любил думать
о будущем. Ему больше нравилось оглядываться назад, вспоминать, переживать
заново события и ощущения своей жизни. Он инстиктивно находил в этом
удовольствие, словно замедлял таким образом течение времени. Он не мог
представить картину своих похорон; часто пытался, но она всегда сводилась
к виденным ранее похоронам родителей, прошедшим чинно и с соблюдением всех
обычаев.
- Ромашки? - переспросила миссис Да Транка. Почему этот человек сказал
ромашки?
Почему не розы, лилии или что-нибудь, что растет в горшках? Ромашки
были в Шрошпире; ромашки на обочинах пыльных улиц; ромашки на жарких
полях, жужжащих пчелами; целые луга, спускающиеся к реке. Она сидела среди
них с куклами на пикниках. Она лежала среди них на спине, смотрела ввысь и
смеялась прекрасной и вялой голубизне неба. Она бродила среди них вечерами
и любила их.
- Почему вы сказали ромашки?
Он не знал; разве только потому, что когда-то, во время одного из
редких выездов семьи в деревню увидел их и запомнил. У себя в саду он
выращивал тюльпаны, вьюны, астры и пионы.
Она вспомнила запах: ромашки почти не пахли - у них был запах поля,
жаркого солнца на лице, ленивого безделья и лета. Там где-то была дверь
красного цвета, старая, с облупившейся краской, и она сидела около нее,
подобрав колени, на теплых ступеньках, в детском платье по моде того
времени.
- Почему вы сказали ромашки?
Он помнил, что кто-то из взрослых сказал ему тогда, как называются
белые цветы.
Он собрал небольшой букет и принес домой; и часто потом вспоминал их,
хотя много лет не был на ромашковом поле.
Она хотела что-то сказать, но после ночи нужных слов не существовало.
Между ними повисло молчание, и мистер Майлсон инстинктивно чувствовал его
смысл. Она видела себя и его: как они неторопливо выходят из отеля, под
это ясное солнце, и одновременно останавливаются на тротуаре, чтобы
решить, в какую сторону пойдут на прогулку. Она открывала рот, шевелила
губами и чувствовала, что покрывается потом, поднимала на него глаза и
видела, как слова умирают у него губах, убитые подозрением.
Поезд остановился в последний раз. Двери разъехались; мимо них по
платформе проходила вереница людей. Они собрали вещи и одновременно вышли
из вагона. Пока они шли по платформе, проводник заинтересованно
разглядывал ее ноги. Они миновали ограждение и разошлись каждый в свою
сторону. Она - в новую квартиру, где, как она рассчитывала, ее ждет свежая
почта и молоко. Он - к себе в комнату:
к двум грязным тарелкам в раковине и вилкам с засохшим на зубцах яичным
желтком; к небольшому гонорару на каминной полке - розовому чеку на пять
фунтов, прижатому с краю фарфоровым китайским котенком.
Гибрид малины и ежевики (Прим. редактора).
