услышала, как ключ тихонько поворачивается в противоположную
сторону, и поняла, что свобода ей все же оставлена. Интересно
только - зачем?
Глава XIII
Следующим утром, ярким и ветреным, в час, посвящаемый
обыкновенно неправильным глаголам, из разрушенного дворца
выступили две экспедиции. Мисс Браун отправилась в жилище
викария, а Мария воспользовалась этим, чтобы навестить
Профессора.
Профессора она застала в разгар скорбных поисков Дю Канжа, -
каковое имя, на случай, если ты об этом не знаешь, носит
словарь средневековой латыни, - задача при хаосе, царившем в
его домике, почти безнадежная. На полках домика места для новых
книг не осталось уже лет пятьдесят назад. Почти весь пол, кроме
небольшого участка вблизи от ящика из-под чая, который
Профессор использовал как сидение, также заполонили штабеля
пораженных плесенью томов. Кроме того, следует с прискорбием
признать, что Профессор, примерно с начала века занимавшийся
сверкой цитат и тому подобными вещами, принадлежал к
несчастному разряду людей, оставляющих раскрытую на нужной
цитате книгу валяться в каком-нибудь подручном месте,
вследствие чего все подоконники, плиты, каминные полки и
решетки - словом, любые плоские поверхности - задыхались под
бременем давнымдавно проверенных и забытых цитат. Профессор
сохранил узкие тропы, проложенные к каждой из дверей. Но
ступеньки ведущей в спальню лестницы, - поверхности тоже
как-никак плоские, - являли собою слишком большой соблазн, так
что до постели несчастный старик добирался ценою немалых
трудов, да в сущности говоря, он мог бы остаться и без постели,
хорошо хоть кровать ему досталась двуспальная, и он,
устраиваясь на ночь, кое-как затискивался между Геснером и
одиннадцатью томами Альдровандуса (считая вместе с
дополнительным, посвященным чудовищам томом).
Профессор ползал на четвереньках по полу и пытался, не
разбирая книжных штабелей, сбоку прочесть имена на корешках.
Его уже подташнивало от ученых названий, так что приходу Марии
он очень обрадовался.
Она рассказала ему о том, что мисс Браун нашла изделия
лиллипутов, - скорее всего, проследив Марию до Кабинета
Герцогини и обшарив его с лупой, и как она, Мария, отказалась
ответить, откуда взялись эти вещи. Профессора ее рассказ
страшно заинтересовал.
- Да-с, дорогое мое дитя, - произнес он, не глядя опускаясь
на стопку книг, образованную, кстати сказать, как раз
пропавшими томами Дю Канжа, - приходилось ли тебе замечать
когда-либо, что при всяком необычном повороте судьбы человек
неизменно сталкивается с нравственной проблемой? Вот например,
если бы ты оказалась в весьма необычном положении Алисы,
приобретшей в Стране Чудес способность по собственной воле
становиться большой или маленькой, тебе бы ничего не стоило
ограбить Английский банк. Ты бы просто-напросто могла войти в
него маленькой, став размером, скажем, с булавку, а выйти очень
большой - вылезти через какуюнибудь там стеклянную крышу, -
унося в карманах несколько миллионов фунтов. Нравственная
проблема: становиться ли мне грабителем? Или окажись ты в
положении Человека-невидимки, описанного моим юным другом
мистером Уэллсом, тебе не составило бы никакого труда
забираться в спальни твоих знакомых и приобрести таким образом
изрядные познания, проникнув во все их тайны. Нравственная
проблема: становиться ли мне шантажистом? Так вот, обнаружение
целой колонии шестидюймовых людей вещь, разумеется, необычная,
и потому ты незамедлительно столкнулась с нравственной
проблемой, - помнишь, ты хотела стать их королевой? Вправе ли я
посягнуть на их свободы, обратившись в тираншу? Однако, Мария,
боюсь, я ударился в нравоучения. Тебе не скучно?
- Вовсе нет, - сказала она. - Мне очень интересно.
- Ну так вот, теперь по следам необычного устремилась твоя
гувернантка и ее тоже ожидает впереди нравственная проблема.
Как же она ее разрешит?
- Разрешит что?
- Проблему посягательства.
- Если мисс Браун получит возможность на что-нибудь
посягнуть, - с горечью сказала Мария, - она посягнет
непременно.
- Да, но как?
- Я думаю, она просто запретит мне видеться с ними или еще
чтонибудь похожее сделает.
- Гораздо хуже.
Мария обеспокоенно уставилась на него.
- Она их продаст, - сказал Профессор.
- Но, погоди, как же она может их продать? Они же живые!
Живые люди! Их же нельзя продавать, как... как кур!
- Тем не менее таков наиболее правдоподобный исход. Ты
разве не понимаешь, какую огромную ценность они представляют?
Любой большой цирк заплатит, чтобы их получить, тысячи тысяч
фунтов, может быть, даже и миллионы. Других таких существ нет в
целом свете.
- Но... Но... Она просто не может этого сделать. Это такая
подлость, что... Это же... это же рабство.
- Теперь ты поняла, наконец, почему они не хотели, чтобы
открылась их тайна?
- Да я ей ни за что не скажу. Пусть она меня даже убьет.
Гадина!
- О Господи. Хотя, в общем, да. Остается, правда, дорогая
моя юная леди, нерешенным вопрос, обладает ли она правом
продать лиллипутов? Дай-ка подумать.
Профессор трусцой подбежал к одной из полок, на которой
только теперь заметил несколько бурых томов, вполне способных
оказаться Дю Канжем, убедился, что это не он и, успокоенный,
неторопливо вернулся назад.
- Понимаешь, Мария, вся эта ситуация настолько тесно
сплетена с необычайным, что составить о ней однозначное
представление до крайности трудно. Ну, например, - люди эти
создания или не люди? Как определяется законом человеческое
существо? Перестает ли человек быть человеком, когда росту в
нем едва ли шесть дюймов? Если они люди, твои опекуны продать
их не смогут, поскольку в Англии существуют законы,
направленные против рабовладения. Но опять-таки, если это люди,
то какой они национальности? Не следует ли им аккредитовать
посла, чтобы он представлял их интересы в СентДжеймском дворе?
Будут ли они считаться подданными Британии по праву рождения, а
также лицами, постоянно проживающими в Англии и подлежащими
обложению подоходным налогом? Последнее почти наверняка, если
правда то, что я слышал об Управлении налоговых сборов. А с
другой стороны, что если они не люди, и нам следует относиться
к ним как к ferae naturae, к диким животным, которые обращаются
в собственность землевладельца? Если это так, то
землевладельцем здесь являешься ты, но, поскольку ты еще
маленькая, мисс Браун с викарием могут продать их от твоего
имени.
- Я не знаю, кто они, - печально сказала Мария.
- Кем бы они ни были, все, что у них есть, это четыреста
спругов золотом. Если твоя гувернантка отыщет их, то чтобы
избегнуть продажи, им, похоже, останется только самим
обратиться в суд, дабы суд принял на их счет какое-то решение,
а четырехсот спругов, Мария, на это не хватит. С такими
деньгами они не найдут себе надежного адвоката, и при
существующей системе исков и контрисков, боюсь, достанется им
не Закон, а одни только обглодки Закона.
- Мы не позволим ей их отыскать.
- И последнее, но отнюдь не самое малое, - со вздохом сказал
Профессор, - мы вот сидим тут с тобой и обсуждаем их будущее,
словно оно зависит от нас. Но ведь они - разумные,
цивилизованные существа, которые должны сами определять свое
будущее. Пожалуй, тут я заслуживаю порицания. Я превращаюсь в
варвара, а этого делать никак не следует.
Профессор, дабы излечиться от варварства, украдкой погладил
один ближайших к нему фолиантов и поверх очков посмотрел на
Марию.
- Лично я полагаю, что, попав в рискованную ситуацию, самое
правильное - это взглянуть опасности в лицо, позволить ей
осуществиться и пройти через нее, - вместо того, чтобы
оставлять ее висеть над твоей головой. Если бы я был
лиллипутом, я, скорее всего, предпочел бы, чтобы меня
обнаружили и обратился бы в суд, - вывел бы все это дело на
свет и добился хоть какой-то определенности, вместо того, чтобы
таиться в сумраке вечного страха быть обнаруженным.
- Ты же сказал, что от закона им ждать нечего.
- Да, боюсь, что так.
- Но почему, - спросила Мария, - мы не можем помешать мисс
Браун их обнаружить?
- Так в том и вопрос, можешь ты или не можешь. Дети по
сравнению с взрослыми находятся в ужасно невыгодном положении.
Если твоя гувернантка всерьез решит вытянуть из тебя, где ты
взяла спруг и все остальное, она будет неделями тебя донимать,
отправлять в постель без ужина, держать на воде и хлебе,
выгонять на прогулку в футбольных бутсах, - и смею сказать,
особа ее калибра способна куда как на худшее.
При мысли о том, на что в самом деле способна мисс Браун,
настроение у Марии упало. Она знала, что той ничего не стоит
побить ее, и при мысли об этой возможности ее маленькое женское
сердце сжалось, - в предвкушении не только мучительной боли, но
также и унижения и мерзостности, присущей самим побоям. На
несколько страшных секунд она предстала перед своим внутренним
взором такой, какая она есть на самом деле, - и усомнилась,
удастся ли ей сохранить в подобных условиях даже наиважнейшую
тайну. Тем не менее, она с отвагой сказала:
- Ну и пусть, мне все равно.
- Ты можешь, конечно, думать, что тебе все равно, но
представь, как оно тянется месяц за месяцем.
Они обсуждали эту проблему больше часа, отчего проблема
яснее не стала, и, наконец, Завоевательнице лиллипутов настала
пора отправляться домой.
Кстати о Завоевателях, - под конец, мысли Профессора укатили
куда-то в сторону, и он силком всучил Марии две посвященных
Конкисте книги Прескотта. Он сказал, что эти книги покажут ей,
что способны вытворять человеческие существа с новооткрытыми
народами, если народам этим выпадает несчастье представлять
собой какую-то ценность.
Между тем, в доме викария велись совсем иные беседы.
Крючок, на котором мисс Браун держала мистера Хейтера, был
вот какого рода. Мисс Браун приходилась Марии родственницей, -
хоть и очень дальней, но зато единственной из живущих. Помнишь,
я упоминал о пропавшем пергаменте, в котором говорилось о
наследовании Мальплаке? Викарий полагал, что если его удастся
найти и немного подчистить, то можно будет обратиться в суд с
иском, основанным на норме mort d'ancestre, и тогда огромные
деньги, которые предстояло унаследовать Марии, достанутся мисс
Браун.
Потому-то викарий и слонялся день за днем по дворцу, - он
разыскивал тайники. Сумей он найти пергамент и подделать в нем,
что требуется, он женился бы на мисс Браун, - ради денег,
поскольку, вообще говоря, эти двое друг дружку ненавидели.
Впрочем, в случае удачи, их связало бы преступление, да и для
осуществления их замысла, требовались, с одной стороны, его
познания, а с другой, - ее имя. Ты, наверное, думаешь, что
викарии обычно не склонны заниматься подделками, и
действительно, попадаются временами такие, относительно которых
это утверждение справедливо; но душа человека, дорогая моя
Амариллис, устроена до чрезвычайности странно, и остается лишь
удивляться тому, во что способны уверовать даже викарии, если
этого требуют их интересы. Так или иначе, но, прибегнув к
доводам странным, путаным и окольным, мистер Хейтер смог
убедить себя, что если некто, отыскав старинный документ,
трактующий о праве владения, немного изменит его содержание, то
ничего дурного он при этом не сделает. Что ни говори, а ему,
