семена, переносящие вампиризм от одной личности к другой, равно как и
семена, переносящие болезни. Я думаю, что человек, придумавший инструмент,
уже наверняка казнен, но думаю также, что вам достаточно хорошо известно,
что однажды сделанное открытие обязательно будет сделано нова и снова. Вы
не уверены в том, какие действия лучше всего послужат вашим планам и
замыслам, потому что не знаете, откуда может прийти наибольшая угроза
вашему правлению. Существует Братство, посвятившее себя вашему
уничтожению, есть чума в Африке, от которой могут умереть даже вампиры, а
теперь и новое зрение, делающее видимым то, что ранее скрывалось в
невидимости. Хотите выслушать мой совет, леди Кармилла?
- А у тебя ЕСТЬ совет, Эдмунд?
- Да. Не пытайтесь контролировать террором и преследованиями то, что
уже произошло. Если вы позволите своему правлению быть жестоким СЕЙЧАС,
как это случалось и раньше, то тем самым вы откроете путь к уничтожению.
Проводя свою власть мягко, вы сможете прожить еще столетия, но если вы
нанесете удар... ваши враги нанесут ответный.
Леди Кармилла откинула голову назад, глядя в потолок, потом
рассмеялась коротким смешком.
- Я не могу передать подобный совет архидюку, - спокойно произнесла
она.
- Я так не считаю, моя госпожа, - еще спокойнее возразил Эдмунд.
У вас, людей, свое бессмертие, - пожаловалась она. - Его обещает вам
ваша вера, и вы все это подтверждаете. Вера говорит вам, что вы не должны
завидовать нашему бессмертию, и мы всего лишь соглашаемся с вами, столь
ревниво его охраняя. Вы ждете счастья от своего Христа, а не от нас.
Думаю, вы достаточно хорошо знаете, что мы не можем обратить весь мир,
даже если бы пожелали. Наша магия такова, что может быть использована лишь
выборочно. Ты огорчен тем, что она не была предложена тебе? Ты обижен?
Неужели ты становишься нашим врагом лишь потому, что не смог стать одним
из нас?
- Вам нечего опасаться меня, моя госпожа, - солгал он и добавил, сам
не зная, правду он говорит, или ложь. - Я преданно любил вас. И люблю до
сих пор.
Она села и протянула руку, словно желая погладить его щеку, хотя он
сидел гораздо дальше от нее, чем на расстоянии вытянутой руки.
- Вот что я сказала архидюку, - произнесла она, - когда он в
разговоре со мной предположил, что ты можешь быть предателем. Я пообещала
ему, что в своих покоях смогу проверить твою верность гораздо более
тонкими способами, чем его офицеры в своих. Не думаю, что ты смог ввести
меня в заблуждение, Эдмунд. Это правда?
- Да, моя госпожа, - ответил он.
- К утру, - с нежностью произнесла она, - я узнаю, предатель ты, или
нет.
- Узнаете, - заверил он. - Узнаете, моя госпожа.
Он проснулся рядом с ней с пересохшим ртом и пылающим лбом. Он не
потел - наоборот, он испытывал ощущение обезвоженности, словно из всех его
органов высосали влагу. Голова раскалывалась от боли, а лучи утреннего
солнца, лившиеся в неприкрытые ставнями окна, до боли слепили глаза.
Он заворочался и устроился на кровати полусидя, сбросил в обнаженной
груди покрывало.
"ТАК БЫСТРО!" - подумал он. Он никак не ожидал, что болезнь так
быстро скрутит его, но с удивлением обнаружил, что его реакцией на нее
стало скорее облегчение, чем страх или сожаление. Он с трудом собирал
расползающиеся мысли, и с каким-то извращенным удовольствием воспринял то,
в чем не нуждался.
Он посмотрел вниз на надрезы, которые она сделала на его груди
маленьким серебряным ножом. Они были свежие и красные, и странно
контрастировали с бледными шрамами, в частом перекрещении которых была до
сих пор выгравирована история непозабытой страсти. Он легко коснулся
пальцами новых ран и вздрогнул от резкой боли.
Тут она проснулась и увидела, как он разглядывает ранки.
- Тебе не хватает ножа? - сонно спросила она. - Ты голоден по его
прикосновению?
Теперь уже не было нужды лгать, и от осознания этого он испытал
восхитительное чувство свободы. С какой радостью он теперь, наконец,
смотрел на нее, полностью обнаженный как в мыслях, так и во плоти.
- Да, моя госпожа, - ответил он слегка охрипшим голосом. Мне не
хватает ножа. Его прикосновение... снова воспламеняет огонь в моей душе.
Она снова закрыла глаза, позволяя себе медленно проснуться, и
рассмеялась. - Иногда бывает так приятно возвращаться к полузабытому
прошлому. Ты даже не представляешь, как какой-нибудь ВКУС может
расшевелить воспоминания. И в этом смысле я рада видеть тебя снова. Я уже
привыкла видеть в тебе серого механика. Но сейчас...
Он рассмеялся, столь же коротко, как и она, но смех обернулся кашлем,
и нечто в этом звуке навело ее на подозрение, что все идет не так, как
должно быть. Она открыла глаза, приподняла голову и повернулась к нему.
- Но, Эдмунд, - воскликнула она, - ты бледен, как смерть!
Она протянула руку, коснулась его щеки и тут же отдернула ее, словно
щека оказалась неожиданно горячей и сухой. По ее лицу разлился румянец
недоумения. Он взял ее за руку, глядя ей прямо в глаза.
- Эдмунд, - тихо спросила она, - Что ты сделал?
- Я не до конца уверен, - ответил он, - и не доживу, чтобы в этом
убедиться, но я попытался убить тебя, моя госпожа.
Он с удовлетворением увидел, как удивленно дернулся ее рот, как в
выражении ее глаз смешиваются неверие и тревога. Она не стала звать на
помощь.
- Чушь, - прошептала она.
- Возможно, - признал он. - Возможно, такая же чушь, как и то, о чем
мы вчера говорили. Чушь о предательстве. Почему ты велела мне сделать
микроскоп, моя госпожа, зная при этом, что позволив мне узнать о подобном
секрете, ты тем самым подписала мне смертный приговор?
- О, Эдмунд, - сказал она со вздохом. - Неужели ты думаешь, что это
была моя идея? Я пыталась защитить тебя, Эдмунд, от страхов и подозрений
Жирарда. И я передала тебе его приказ лишь потому, что была твоей
защитницей. Что ты сделал, Эдмунд?
Он начал отвечать, но его слова утонули в приступе кашля.
Она села, выпрямившись, высвободила руку из его ослабевших пальцев и
пристально посмотрела на него, утонувшего в подушке.
- Ответь мне, ради любви Господней! - воскликнула она столь же
испуганно, как и любой искренне верующий. - Это чума... чума из Африки!
Он попытался подтвердить ее подозрение, но смог сделать это лишь
кивком головы - после приступа кашля ему не хватало воздуха.
- Но ведь "Фримартин" простоял возле берега Эссекса полных две недели
карантина, - запротестовала она. - На борту не было и следов чумы.
- Болезнь убивает людей, - хрипло прошептал Эдмунд, - но животные
переносят ее в крови, и не умирают.
- Ты не можешь этого знать!
Эдмунд смог коротко рассмеяться. - Моя госпожа, - сказал он, - я член
того самого Братства, которое интересует все, что может убить вампиров.
Информация пришла ко мне уже давно, и я смог организовать доставку крыс -
хотя заказывая их, я и не помышлял использовать их так, как только что
сделал. Но недавние события... - Он снова был вынужден остановиться, не в
силах набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы поддержать даже слабый
шепот.
Леди Кармилла коснулась рукой горла и сглотнула, словно ожидая
почувствовать доказательства того, что заражена.
- И ты уничтожишь меня, Эдмунд? - спросила она, все еще не в силах
поверить его словам.
- Я уничтожу все вас, - ответил он. - Я вызову на свет катастрофу,
переверну мир вверх ногами, но покончу с вашим правлением... Мы не можем
позволить вам душить даже знания ради вечного сохранения вашей империи.
Порядок нужно отыскивать внутри хаоса, и хаос настал, моя госпожа.
Когда она попыталась встать с постели, он протянул руку, удерживая
ее, и хотя в нем уже не оставалось сил, она позволили себя задержать. Она
села, покрывало скользнуло вниз, обнажив груди.
- Твой сын умрет, мастер Кордери, - сказала она, - И его мать тоже.
- Они уже скрылись. Прямо из-за вашего стола Ноэль отправился в
тайное убежище общества, которому я служу. Теперь они уже вне пределов
вашей досягаемости. Архидюку их не поймать.
Она пристально посмотрела на него, и теперь он увидел в ее взгляде
пробуждающиеся ненависть и страх.
- Ты пришел сюда вчера вечером, чтобы напоить меня отравленной
кровью, - сказала она. - Надеясь, что новая болезнь сможет убить даже
меня, ты приговорил себя к смерти. Что ты наделал, Эдмунд?
Он снова протянул руку к ее руке и с удовлетворением отметил, как она
ее отдернула - ей стало страшно.
- Только вампиры живут вечно, - прохрипел он. - Но кровь способен
пить любой, если только сможет себя заставить. Я выпил две порции крови от
двух больных крыс... и молю Господа о том, чтобы семена болезни успели
размножиться в моей крови... и в моем семени. Ты тоже получила полную
меру, моя госпожа... и теперь ты тоже в руках Господа, как любой простой
смертный. Я не могу знать наверняка, заболеешь ли ты чумой, и убьет ли она
тебя, но я - неверующий - не стыжусь молиться об этом. Молись и ты, моя
госпожа, и мы увидим, сможет ли Господь оказать милость одному из
неверующих.
Она все еще смотрела на него сверху вниз, и ее лицо постепенно теряло
прежнее выражение, превращаясь в застывшую маску.
- Ты мог встать на нашу сторону, Эдмунд. Я доверяла тебе, и могла
заставить и архидюка поверить тебе. Ты мог стать вампиром. Мы могли бы
разделить с тобой столетия.
Ее слова были ложью, и они оба знали это. Он был ее любовником,
перестал им быть, и постарел на столько лет, что теперь она вспоминала его
больше через его сына, чем через него самого. Ее обещания были слишком
явно пусты, и она поняла, что все равно не смогла бы соблазнить его ими.
Со столика возле кровати она взяла маленький серебряный нож, которым
ночью делала надрезы у него на груди. Теперь она держала его как кинжал, а
не как деликатный инструмент, которым следует пользоваться тщательно и с
любовью.
- Я думала, ты до сих пор меня любишь, - сказала она. - Искренне
думала.
Хоть это, подумал он, может быть правдой.
Он откинул голову назад, обнажив горло для ожидаемого удара. Ему
хотелось, чтобы она ударила его - разгневанно, жестоко, страстно. Ему
нечего было больше сказать, и он не станет отрицать или подтверждать, что
до сих пор любит ее.
Теперь он признался самому себе, что мотивы его оказались смешанными,
и он в самом деле не знал, действительно ли только верность Братству
заставила его провести этот необычный эксперимент. Да какая разница?
Она перерезала ему горло, и несколько долгих секунд он он видел, как
она неотрывно смотрит на бьющую из раны кровь. Потом увидел, как она
поднесла к губам окровавленные пальцы. И теперь, зная, что она все знает,
он понял, что она, пусть по-своему, но все-таки любила его.
