Ашмарин, кряхтя, попробовал сесть. Очень болел правый бок, и,
кажется, саднило лоб. Он потрогал лоб и поднес пальцы к глазам. Пальцы
были в крови. Он поглядел на Гальцева. Тот вытирал рот носовым платком.
- Мастерская посадка, - сказал Ашмарин. - Вы меня радуете, товарищ
специалист по нематодам.
Гальцев молчал. Он прижимал к губам скомканный носовой платок, и
лицо его было неподвижно. Высокий дрожащий голос Сорочинского сказал:
- Он не виноват, Федор Семенович.
Ашмарин медленно повернул голову и посмотрел на Сорочинского.
Сорочинский был взъерошен.
- Гальцев не виноват, - повторил он и отодвинулся.
Ашмарин приоткрыл дверцу кабины, высунул голову наружу и несколько
секунд разглядывал вырванные с корнем, изломанные стволы, запутавшиеся в
шасси. Он протянул руку, сорвал несколько жестких глянцевитых листочков,
помял их в пальцах и попробовал на язык. Листочки были терпкие и горькие.
Ашмарин сплюнул и спросил, не глядя на Гальцева:
- Машина цела?
- Цела, - ответил Гальцев сквозь платок.
- Зуб что ли выбили? - спросил Ашмарин.
- Да, - сказал Гальцев. - Выбил.
- До свадьбы заживет, - пообещал Ашмарин. - Попробуйте поднять
машину на вершину сопки.
Вырваться из дурацких зарослей было не очень просто, но в конце
концов Гальцев посадил птерокар на вершине круглой сопки. Ашмарин,
поглаживая ладонью правый бок, вылез и огляделся. Отсюда остров казался
безлюдным и плоским, как стол. Сопка была голая и рыжая от вулканического
шлака. С востока на нее наползали заросли курильской березы, к югу
тянулись зеленые прямоугольники бахчей. До западного берега было
километров семь, за ним в сиреневой дымке проступали бледно-лиловые
горные вершины, а еще дальше и правее в синем небе неподвижно висело
странное треугольное облако с четкими очертаниями. Северный берег был
гораздо ближе. Он круто уходил в море, над обрывом торчала нелепая серая
башня - вероятно, колпак старинного японского дота. Возле башни белела
палатка и копошились фигурки людей. Это были археологи, о которых говорил
дежурный администратор. Ашмарин потянул носом. Пахло соленой водой и
нагретым камнем. И было очень тихо, не слышно даже прибоя.
Хорошее место, подумал Ашмарин. Яйцо оставить здесь, кинокамеры и
прочее - на склонах, а лагерь оборудовать внизу, на бахчах. Арбузы,
наверное, здесь еще зеленые. Затем он подумал об археологах. До них
отсюда километров пять, но все равно их надо предупредить, чтобы они не
очень удивлялись, когда механозародыш начнет развиваться. Интересно, что
делают здесь археологи. Ашмарин позвал Гальцева и Сорочинского и сказал:
- Опыт проведем здесь. По-моему, место подходящее. Сырье - лава,
туф, как раз то, что нужно. Приступайте.
Гальцев и Сорочинский подошли к птерокару и открыли багажник. Из
багажника брызнули солнечные зайчики. Сорочинский залез в багажник,
покряхтел и вдруг одним толчком выкатил Яйцо на землю. Хрустя по шлаку,
Яйцо прокатилось несколько шагов и остановилось. Гальцев едва успел
отскочить в сторону.
- Зря, - сказал он тихо. - Надорвешься.
Сорочинский спрыгнул и сказал басом:
- Ничего, мы привычные.
Ашмарин походил вокруг Яйца, попробовал толкнуть. Яйцо даже не
покачнулось.
- Прекрасно, - сказал он. - Теперь кинокамеры.
Они долго возились, устанавливая кинокамеры: кинокамеру с
инфракрасным объективом, кинокамеру со стереообъективом, кинокамеру с
объективом, регистрирующим температурные характеристики, кинокамеру с
набором светофильтров.
Было уже около двенадцати, когда Ашмарин осторожно промокнул рукавом
потный лоб и вытащил из кармана пластмассовый футляр с активатором.
Гальцев и Сорочинский придвинулись сзади, заглядывая через его плечо.
Ашмарин неторопливо вытряхнул активатор на ладонь - это была блестящая
трубочка с присоской на одном конце и красной рубчатой кнопкой на другом.
"Приступим", - сказал он вслух. Он подошел к Яйцу и прижал присоску к
полированному металлу. Помедлив секунду, большим пальцем надавил на
красную кнопку.
Теперь разве только прямым попаданием из ракетного ружья можно было
бы остановить процессы, которые пошли под блестящей оболочкой. Серия
высокочастотных импульсов разбудила механизм, сотни микрорецепторов
послали в позитронный мозг и в механохроносому информацию о внешней
среде, настройка механозародыша на полевые условия началась. Неизвестно,
сколько времени она будет продолжаться. Но когда настройка закончится,
механизм начнет развиваться.
Ашмарин взглянул на часы. Было двенадцать ноль пять. Он с усилием
отделил активатор от поверхности Яйца, спрятал в футляр и положил в
карман. Потом он оглянулся на Гальцева и Сорочинского. Они стояли за его
спиной и молча смотрели на Яйцо. Сидоров в последний раз потрогал Яйцо и
сказал: "Пошли".
3
Ашмарин приказал остановиться между сопкой и бахчами. Яйцо было
хорошо видно отсюда - серебряный шарик на рыжем холме под синим небом.
Ашмарин послал Сорочинского к археологам, а сам уселся в траву в тени
птерокара. Гальцев уже дремал, забравшись от солнца под птерокар. Ашмарин
курил и поглядывал то на вершину сопки, то на странное треугольное облако
на западе. В конце концов он взял бинокль. Как он и ожидал, треугольное
облако оказалось снежным пиком какой-то горы, должно быть вулкана. В
бинокль были видны узкие тени проталин, можно было даже различить
снеговые пятна ниже неровной белой кромки. Ашмарин отложил бинокль и стал
думать о том, что Яйцо раскроется скорее всего, ночью, и это хорошо,
потому что дневной свет сильно влияет на работу кинокамер. Затем он
подумал, что Сермус, вероятно, вдребезги разругался с Вахлаковым, но в
Сахару все-таки доехал. Затем ему пришло в голову, что Мисима сейчас
грузится на ракетодроме в Киргизии, и он снова ощутил ноющую боль в
правом боку. "Старость, немощь", - пробормотал он и покосился на
Гальцева. Гальцев лежал ничком, положив руки под голову.
Через полтора часа вернулся Сорочинский. Он был голый до пояса, его
смуглая гладкая кожа лоснилась от пота. Замшевую курточку и сорочку он
нес под мышкой. Сорочинский опустился перед Ашмариным на корточки и,
блестя зубами, рассказал, что археологи благодарят за предупреждение и
очень заинтересованы, что их четверо, но им помогают школьники из Байкова
и Северокурильска, что они копают подземные японские укрепления середины
прошлого века и, наконец, что начальником у них "очень симпатичная
девочка".
Ашмарин поблагодарил и попросил распорядиться насчет обеда. Он сидел
в тени птерокара и, покусывая былинку, щурился на далекий белый конус.
Сорочинский разбудил Гальцева, и они возились в стороне, негромко
переговариваясь.
- Я приготовлю суп, - сказал Сорочинский, - а ты займись вторым,
Витя.
- У нас где-то курятина есть, - сиплым со сна голосом сказал
Гальцев.
- Вот курятина, - сказал Сорочинский. - Археологи прекрасные ребята.
Один весь в бороде - живого места нет. Они копают японские укрепления
сороковых годов прошлого века. Здесь была подземная крепость с
двадцатитысячным гарнизоном. Потом их вышибли советские войска, вернее
взяли в плен со всеми пушками и танками. Этот бородатый подарил мне
пистолетный патрон. Вот!
Гальцев сказал недовольно:
- Не суй ты мне эту, пожалуйста, ржавчину.
Запахло супом.
- Начальник у них, - продолжал Сорочинский, - такая славная девушка.
Блондинка, стройная такая, хорошенькая. Она посадила меня в дот и
заставила смотреть в амбразуру. Отсюда, говорит, простреливался весь
северный берег.
- Ну и как? - спросил Гальцев. - Действительно простреливался?
- Кто его знает. Наверное. Я в основном на нее смотрел. Потом мы с
ней замеряли толщину перекрытий.
- Так два часа и замеряли?
- Угу. А потом я сообразил, что у нее такая же фамилия, как у
бородатого, и сразу же удалился. А в казематах этих, я тебе скажу,
прегадостно. Темно, и на стенках плесень. А хлеб где?
- Вот он, - сказал Гальцев. - А может быть, она просто сестра этому
бородатому?
- Может быть. А как Яйцо?
- Никак.
- Ну и ладно, - сказал Сорочинский. - Федор Семенович, прошу к
столу.
За едой Сорочинский объявил, что японское слово "тотика" происходит
от русского термина "огневая точка", а русское слово "дот" восходит к
английскому "дот", что тоже значит "точка". Затем он принялся очень
длинно рассказывать о дотах, казематах, амбразурах и о плотности огня на
квадратный метр, поэтому Ашмарин постарался есть побыстрее и отказался от
фруктов. После обеда он оставил Гальцева наблюдать за Яйцом, забрался в
птерокар и задремал. Вокруг было удивительно тихо, только Сорочинский,
мывший у ручья посуду, время от времени принимался петь. Гальцев сидел с
биноклем и, не отрываясь, глядел на вершину сопки.
Когда Ашмарин проснулся, солнце садилось, с юга наползали
темно-фиолетовые сумерки, стало прохладно. Горы на западе стали черными,
серой тенью висел над горизонтом конус давешнего вулкана. Яйцо на вершине
сопки сияло багровым пламенем. Над бахчами ползла сизая дымка. Гальцев
сидел в той же позе и слушал Сорочинского.
- В Астрахани, - говорил Сорочинский, - я ел Шахскую Розу. Это арбуз
редкой красоты. Он имеет вкус ананаса.
Гальцев покашливал.
Ашмарин посидел еще несколько минут, не двигаясь, прислушиваясь к
ноющей боли в боку. Он вспомнил, как они с Горбовским ели арбузы на
Венере. С Земли перебросили целый корабль арбузов для планетологической
станции. Они ели арбузы, въедаясь в хрустящую мякоть, сок стекал у них по
щекам, и потом они стреляли друг в друга скользкими черными семечками.
- Пальчики оближешь, говорю тебе, как гастроном!
- Тише, - сказал Гальцев. - Разбудишь Старика.
Ашмарин сел поудобнее, положил подбородок на спинку переднего
сиденья и прикрыл глаза. В кабине было тепло и немного душно -
металлопласт кабины остывал медленно.
- Значит тебе не приходилось летать со Стариком? - спросил
Сорочинский.
- Нет, - сказал Гальцев.
- Мне его немного жаль. И одновременно я завидую. Он прожил такую
жизнь, какую мне никогда не прожить. Да и многим другим. Но все-таки он
уже прожил.
- Почему, собственно, прожил? - спросил Гальцев. - Он только
перестал летать.
- Птица, которая перестала летать... - Сорочинский замолчал. -
Вообще, всем Десантникам теперь конец, - сказал он неожиданно.
- Ерунда, - спокойно ответил Гальцев.
Ашмарин услышал, как Сорочинский завозился на месте.
- Вот оно, - сказал Сорочинский. - Их будут делать сотнями и
сбрасывать на неизвестные и опасные миры. И каждое Яйцо построит там
город, ракетодром, звездолет. Оно будет разрабатывать шахты и рудники.
Будет ловить и изучать твои нематоды. А Десантники будут только собирать
информацию и снимать разнообразные пенки.
- Ерунда, - повторил Гальцев. - Город, шахта... А герметический
купол на шесть человек?
- Что герметический купол?
- Кто эти шесть человек?
- Все равно, - упрямо заявил Сорочинский. - Все равно Десантникам
конец. Герметический купол - это только начало. Будут посылать вперед
автоматические корабли, которые сбросят Яйца, а тогда, на все готовое,
будут приходить люди...
Он принялся рассуждать о перспективах эмбриомеханики, явно цитируя
известный доклад Вахлакова. Об этом много говорят, подумал Ашмарин. И все
