герцогстве на своей шкуре убедятся, что наш канцлер дон Рэба не
намерен... (Снова оглядывается.) Слушай, а где... Кира? Или ты
воображаешь, что я пришел сюда, чтобы чесать с тобой язык?
АБА. Понял, господин капитан... Сию минуту... (Устремляется вон с
криком: <Кира! Рыжая! Ты где, чертова девка?>)
ЦУПИК (Хозяину). Пива! Моего, черного...
Усаживается за отдельный стол. В это время в зальцу едва не
крадучись входит закутанный в невообразимые лохмотья горбатый нищий и
садится неподалеку от Будаха и Руматы. Хозяин ставит перед Цупиком
кружку, подходит к Нищему.
ХОЗЯИН. Чего тебе, нищеброд?
НИЩИЙ. Мне бы пива кружечку да хлебца с требухой...
ХОЗЯИН. Деньги покажи.
НИЩИЙ. Есть деньги, почтеннейшим, разве я б иначе посмел...
Выкладывает на стол несколько медяков. Хозяин сгребает их в
карман и, ворча, уходит к стойке. Будах внимательно присматривается и
Нищему, затем придвигает ему свою кружку.
БУДАХ. Отпей, убогий, от моих щедрот.
НИЩИЙ. Спасибо, добрый господин, мне сейчас принесут...
БУДАХ. Ну, раз моим пивом брезгуешь, прими хоть это... В твоих
делах пригодится, бедолага...
Вынимает золотой, кладет перед Нищим. Нищий быстро взглядывает на
Будаха, снова опускает голову.
НИЩИЙ. Вовек твоей щедрости не забуду...
Прячет монету в лохмотьях. Хозяин приносит Нищему пиво и еду.
ХОЗЯИН. Жри скорей да проваливай... У меня заведение чистое.
НИЩИЙ. Да деньги разве не одни и те же, почтеннейший?
ХОЗЯИН. Помалкивай, жри вон...
Отходит к стойке, Вбегает запыхавшийся Аба, устремляется к
Цупику.
АБА. Не нашел, господин капитан, должно быть, к подруге
усвисталась... Да она придет скоро, я знаю...
ЦУПИК. Ладно, подождем. Спешить некуда. Ступай.
Аба отходит, прислоняется к стойке и только тут замечает Нищего.
АБА. Ты что же, скотина горбатая, жрать здесь расположился! А ну,
пошел отсюда вон!
НИЩИЙ. Иду, иду, дорогой человек... (Залпом допивает пиво,
засовывает остатки еды в суму и поднимается.) Иду, милый, иду...
Бормоча и постанывая, ковыляет к выходу и выходит...
ХОЗЯИН. Много нынче горбатых да увечных развелось...
ТОРГОВЕЦ. Это верно, почтенный. Пока до рынка дойдешь, все полы
оборвут, все карманы обчистят...
ХОЗЯИН. Карманы... Здесь, почтеннейший, и не карманами уже
пахнет. Горбатый Арата. пропасти на него нет, опять, говорят,
зашевелился, уже два замка баронских сжег, под самыми нашими стенами
со своими бандитами рыщет...
ТОРГОВЕЦ. Ох, не быть бы опять мятежу!
АБА. Ну, чего разнылись! Недолго уж ему рыскать! Уж попался бы он
мне на глаза...
Будах вдруг разражается громовым смехом. Все с недоумением глядят
на него.
РУМАТА. Боюсь, достопочтенный Будах, я не совсем понимаю...
БУДАХ. Ох, не могу... Под стенами рыщет... А он по городу, как по
своим лесам, прогуливается!
РУМАТА. Простите... Кто прогуливается?
БУДАХ. Да Арата же! Ведь нищий, который тут с нами только что
сидел...
РУМАТА. Не может быть!
БУДАХ. Это же и был Арата! Знаменитый мятежник!
Пауза. Цупик вскакивает.
ЦУПИК. Врете!
ТОРГОВЕЦ. Что же вы не сказали!
АБА. Хватать надо было!..
БУДАХ. Еще него - хватать... Мне за это не платят. Тебе надо - ты
и хватай! Ну, него стоишь! Беги, догони, хватай!
АБА. Да что ж я один-то...
БУДАХ. А ты капитана своего с собой...
ЦУПИК. Молчать (Абе.) Губошлеп! Бегом в казармы, доложить обо
всем, поднять по тревоге, прочесать город! Ж-живо!
Аба, подхватив топор, исчезает. Цупик на негнущихся ногах
подходит к Будаху.
ЦУПИК. Вот теперь вы попались наконец, почтеннейший.
БУДАХ. Я? Ничего подобного.
ЦУПИК. Вы оказали помощь мятежнику!
БУДАХ. Брось. Это ты брось. Я тебе не сыщик и докладывать тебе не
обязан.
ЦУПИК. Я своими глазами видел, как вы снабдили мятежника золотой
монетой!
БУДАХ. Я своими глазами видел, как ты с ним пиво пил чуть ли не
за одним столом...
РУМАТА (расслабленным голосом). Что это такое? Что тут за порядки
у вас в Арканаре? Почему мне мешают пить пиво и наслаждаться беседой?
БУДАХ. Сейчас все будет улажено, благородный дон Румата.
РУМАТА. Хорошо. Только поскорее, пожалуйста. Какие-то нищие,
мятежники... Что нужно у моего стола этому господину в сером? Я готов
дать ему золотой, но пусть он отойдет...
ЦУПИК. Прошу прощения, благородный дон. Вы приезжий? Прошу
предъявить подорожную.
РУМАТА. Вам? Но я вас не знаю, дражайший! С какой стати? Кто вы
такой?
БУДАХ. Это Цупик, бакалейщик с улицы Святого Мики...
ЦУПИК. Я канцлеру своему, дону Рэбе, покорный слуга и командир
серых штурмовиков!
Пауза.
РУМАТА. Не понимаю. Бакалейщик... покорный командир... Повторите,
любезный, чего вы хотели!
ЦУПИК. Предъявите подорожную!
РУМАТА (Будаху). Предъявить?
БУДАХ. А как хотите, благородный дон. Можете предъявить, можете
не предъявить, все равно. Он читать не умеет...
Румата вдруг с криком вскакивает, опрокинув скамью. На лице его
ужас и отвращение.
РУМАТА. Что это?
БУДАХ. Где? А, это? Как что? Таракан! (Хлопает ладонью по
столешнице.)
РУМАТА. Гадость какая... (Проводит ладонью по лбу.)
ХОЗЯИН (от стойки). Всегда они у нас разводятся, когда торговцы
пеньку привозят...
ТОРГОВЕЦ. Это уж точно. Их в пеньке видимо-невидимо...
Цупик хохочет. Все смотрят на него.
ЦУПИК. Ай да благородный дон! Ах да храбрец! Таракана испугался!
Ну, распотешили вы меня! Таракана струсили!..
В одно мгновение Румата выхватывает шпагу. Цупик умолкает и
шарахается в сторону.
РУМАТА. Вы изволили назвать меня трусом, господин бакалейщик?
(Приставляя острие то к лицу, то к груди, то к животу Цупика, теснит
его в глубину эальца, пока он не упирается спиной к стойке.) Трусом?
Меня? Восемнадцатого барона Румату Эсторского? Где тебе пустить кровь,
серый хам? Из брюха, налитого пивом? Из гнилого и подлого твоего
сердца? (Приставляет острие к горлу.) Или из твоей гнусной глотки?
БУДАХ. Проси прощения, бакалейщик. Беда будет небольшая, если
барон тебя укокошит, но что-то мне стало тебя жалко...
РУМАТА. Ты, грязная сволочь, ты всю свою жизнь спишь и жрешь с
тараканами и прочей нечистью, тебе она не в диковинку, так ты решил,
что и люди благородной крови таковы же, как ты?..
ЦУПИК (хрипит). Не надо... Не убивайте, благородный дон... Это я
не со зла... от обиды... Простите, благородный дон...
РУМАТА. Еще раз!
ЦУПИК. Прошу великодушного прощения, благородный дон Румата!
Румата опускает шпагу, зевает.
РУМАТА. Фу, вспотел... Хозяин, каплю ируканского на стакан воды.
Идите, Цупик, и хорошенько подумайте над своим поступком. И пусть это
послужит вам уроком... (Пьет воду с вином.)
Цупик, ни на кого не глядя, уходит.
БУДАХ (ему вслед). Это тебе не грамотеям руки крутить...
РУМАТА. А теперь... Хозяин!
ХОЗЯИН. Слушаю, благородный дон...
РУМАТА. Завтракать! (В этот момент в зальцу входит Кира.) Вот
очень кстати, Кира. Ты будешь за хозяйку, не возражаешь? Завтрак ко
мне наверх, на двоих... (Глядит на насупившегося Будаха, смеется.) Мы
будем завтракать с моим другом достопочтенным Будахом...
ЗАНАВЕС
КАРТИНА ВТОРАЯ
На авансцене перед закрытым занавесом идут слева направо Кира и
Румата. Идут медленно, не прикасаясь друг к другу.
КИРА. Нет, этого я не смею, дон Румата. Я - простая девушка, я
свое место понимаю... А я хочу только сказать, что, как вы от нас
съехали, мне совсем плохо стало. Брат зверем смотрит, того и гляди -
прибьет или еще чего хуже...
РУМАТА. Ты ему скажи, сукиному коту... Ладно, я сам скажу. Но что
это он на тебя взъелся?
КИРА. Цупик, командир ихний, с тех пор к нам ни ногой. Брат
говорит - из-за меня...
РУМАТА. Как это?
Пауза.
КИРА. Что здесь непонятного... А Цупик, он говорит, теперь при
самом канцлере, при доне Рэбе... А вы теперь в гвардии, дон Румата?
РУМАТА. В гвардии.
КИРА. При дворе все, наверное... Дамы там красивые, нарядные.
РУМАТА. Этого добра там полно. Но ты, Кира, красивее их всех.
КИРА. Это вы просто так говорите... А насчет нарядов - так я,
если захочу, тоже могу купить. На рынке один ируканский купец лавку
открыл, нарядами торгует, даже заморские есть, сама видела. Давеча
ходила... Это знаете где? Вот как по улице Красильщиков на рынок
выйдете, так сразу по правой руке она, недалеко от виселиц.
РУМАТА. Ага...
КИРА. Ага. Шагов сто не доходя, так что мимо них идти не
приходится... Я страсть не люблю под виселицами ходить. Там теперь
голых вешают, срам смотреть... Раньше, бывало, в одежде или в мешках
вешали, да и то один висит, другой... А нынче целыми десятками висят,
да не только мужчины, но и женщины... Так я уж стараюсь глаза в
землю... А что это одна я все говорю и говорю, дон Румата, а вы все
молчите... Конечно, вам, наверное, скучно со мной, да?
РУМАТА. Нет, что ты, девочка, я слушаю...
КИРА. Ну да, слушаете... А сами о другом чем-то думаете. Я же
вижу...
РУМАТА. Это верно. О другом. О тебе.
КИРА. Вот уж неправда...
РУМАТА. Вот уж правда...
КИРА. Если бы вы обо мне думали...
РУМАТА. Тогда что?
КИРА. Вы бы давно... А то уже тринадцатый день, как от нас
съехали, и ни разу не зашли...
РУМАТА. Ты даже дни считаешь...
Пауза.
КИРА. Ладно. Мне идти пора.
РУМАТА. Погоди. Ты по мне соскучилась.
КИРА. Д-да... (Пятится от Руматы.)
РУМАТА. Подойди ко мне. (Кира отчаянно трясет головой.) Подойди
же, что ты?
КИРА. Я вот о чем хочу вас попросить, дон Румата. Можно?
РУМАТА. Конечно.
КИРА. Снимите с меня этот браслет ваш.
Пауза.
РУМАТА. Почему? Не нравится тебе?
КИРА. Нет, что вы... Только иначе они его мне вместе с рукой
отрежут.
РУМАТА. Кто?
КИРА. Отец да брат... Четвертого дня крутили, крутили, рука даже
посинела... Видите? (Показывает.) А уж ругались как... (Румата
молчит.) Снимите, а? Я ведь и без браслета...
РУМАТА. Пойдем, я тебя провожу.
Уходят, занавес раздвигается.
Апартаменты дона Рэбы, канцлера герцогства Арканарского. Зала,
узкие, как бойницы, окна. Обширный письменный стол, заваленный
бумагами, несколько кресел, В одном из кресел, неестественно
выпрямившись, сидит дон Рэба - мужчина лет пятидесяти, с деревянным
лицом, в темном простом костюме. В другом кресле развалился, нога на
ногу, дон Кондор. В третьем, поджав под себя ноги и привалившись к
подлокотнику, располагается некая дона Окана, красивая дама лет
двадцати пяти, в платье с очень глубоким вырезом.
КОНДОР. Все это очень хорошо, мой дорогой канцлер, но кто же
будет покупать!
РЭБА. Да кто угодно! Я, вы. она... Мужик и ремесленник должен
только производить! Это о них сказано: пока склонены их вшивые головы
над работой, не убивай их, но при всем том не давай им и жить. А тех,
кто головы поднимут, убивай, как бешеных волков... И пожелавший
переменить этот свыше установленный порядок есть смутьян и разрушитель
установления, повинный смерти. Таковыми являются грамотеи, всякие там
математики и сочинители, ибо это о них сказано: язык твой - враг
мой...
КОНДОР (смеясь). Но вы же сами грамотей, дорогой канцлер!
РЭБА. Я имел в виду грамотеев-мечтателей, грамотеев-растлителей,
грамотеев-умников! Умные нам не надобны, дон Кондор! Надобны верные...
Вот я собираюсь выпустить в свет рассуждение о новом государстве...
ОКАНА. Ах, увольте нас от ваших рассуждений, милый!
