ну, хоть святых вон неси! велел подать четыре сковороды с
горячими угольями, всыпал в каждую по щепотке мелкого
сахару и расставил по всем четырем углам; после того
шептал что-то над бутылками и штофом, взял глоток рому в
рот, пустился бегать по избе да прыскать на стены,
ломаться да коверкаться, кричать изо всей силы, инда у
всех волосы дыбом стали. Так он принимался до трех раз;
после сказал, что все нашептанные снадобья должно вынесть
из дому в новой скатерти и никогда ничего этого не
вносить снова в дом; что с ними-де вынесется из дому
Кикимора; велел подать скатерть, положил в нее бутылки,
штоф и сахар, поздравил хозяев с избавлением от Кикиморы
h понес скатерть с собою, шатаясь с боку на бок, надобно
думать, от усталости.
- Что же. Кикимора больше не оставалась в доме
Панкратовом?
- Вот то-то и беда, сударь, что вышло наоборот. Видно,
что колдовство нашего фон-барона было не в добрый час,
или он кудесник только курам на смех, или просто хотел
надуть добрых людей и полакомиться на чужой счет; только
вышло, как я вам сказал, наоборот. Доселе Кикимора делала
только добро: холила ребенка и пряла на хозяйку, никто ее
за тем ни видал, ни слыхал; а с этих пор, видно, ее
раздразнили шептаньем да колдовством: она стала по ночам
делать всякие проказы. То вдруг загремит и затрещит на
потолке, словно вся изба рушится; то впотьмах подкатится
клубом кому- либо из семьян под ноги и собьет его, как
овсяный сноп; то, когда все уснут, ходит по избе, урчит,
ревет и сопит, как медвежонок; то середь ночи запрыгает
по полу синими огоньками... Словом, что ночь, то новые
проказы, то новый испуг для семьи. Одну только маленькую
Варю она и не трогала; и ту перестала обмывать и чесать,
а часто на рассвете находили, что ребенок спал головою
вниз, а ногами на подушках.
Так билась бедная семья круглый год. В один день пришла
к ним в доя старушка нищая, вся в лохмотьях, и лицо у нее
сжалось и сморщилось, словно сушеная груша или
прошлогоднее яблоко от морозу. Тетка Емельяновна, как вы
уже слышали, сударь, была старуха добрая и любила
наделять нищую братию. Посадила она Божью странницу за
стол, накормила, напоила, дала ей денег алтын пять и
наделила ее платьишком. Вот нищая и начала молить Бога за
всю семью; а после молвила: Вижу, православные
християне, что господь Бог наградил вас своею милостью:
дом у вас как полная чаша; только не все у вас в дому
здорово .- Ох! так-то нездорово, что и не приведи Бог!
- отвечала тетка Марфа.- Посадили к нам, знать недобрые
люди из зависти, окаянную Кикимору; она у нас по ночам
все вверх дном и ворочает .- Этому горю можно помочь; у
вас не без старателей. Молитесь только Богу да сделайте
то, что я вам скажу: все как рукою снимет .- Матушка ты
наша родная! - взмолилась ей Емельяновна.- Чем хочешь
поступимся, лишь бы эту нечисть выжить из дому .-
Слушайте ж, добрые люди! Сегодня у нас воскресенье. В
среду на этой неделе, ровно в полдень, запрягите вы
дровни... Да, дровни; не дивитесь тому, что нынче лето;
этому так быть надобно... Запрягите вы дровни четом, да
не парой... - Как же этому можно быть, бабушка? -
спросил середний внук Панкратов, молодой парень лет
семнадцати и, к слову сказать, большой зубоскал.- Ведь
что чет, что пара - все равно! - Велик, парень,
вырос, да ума не вынес,- отвечала ему старуха нищая,-
не дашь домолвить, а слова властно с дуба рвешь. Вот как
люди запрягают четом, да не парой: в корень впрягут
лошадь, а на пристяжку корову, или наоборот: корову в
корень, а лошадь на пристяжку. Сделайте же так, как я вам
говорю, и подвезите дровни вплоть к сеням; расстелите на
дровнях шубу шерстью вверх. Возьмите старую метлу, метите
ею в избе, в светлице, в сенях, на потолке под крышей и
приговаривайте до трех раз: Честен дом, святые углы!
отметайтеся вы от летающего, от плавающего, от ходящего,
от ползущего, от всякого врага, во дни и в ночи, во
всякий час, во всякое время, на бесконечные лета, отныне
и до века. Вон, окаянный! Да трижды перебросьте горсть
земли чрез плечо из сеней к дровням, да трижды сплюньте;
после того свезите дровни этою ж самою упряжью в лес и
оставьте там и дровни, и шубу: увидите, что с этой поры
вашего врага и в помине больше не будет .- Старики
поблагодарили нищую, наделили ее вдесятеро больше
прежнего и отпустили с Богом.
В эти трое суток, от воскресенья до середы, Кикимора,
видно почуяв, что ей не ужиться дольше в том доме, шалила
и проказила пуще прежнего. То посуду столкнет с полок, то
навалится на кого в ночи и давит, то лапти все соберет в
кучу и приплетет их одни к другим бичевками так плотно,
что их сам бес не распутает; то хлебное зерно перетаскает
из сушила на ледник, а лед из ледника на сушило. В
последний день и того хуже: целое утро даже не было
никому покою. Весь домашний скарб был переворочен вверх
дном, и во всем доме не осталось ни кринки, ни кувшина
неразбитого. Страшнее же всего было вот что: вдруг
увидели, что маленькая Варя, которая играла на дворе,-
остановилась серели двора, размахнув ручонками, смотрела
долго на кровлю, как будто бы там кто манил ее, и, не
спуская глаз с кровли, бросилась к стене, начала
карабкаться на нее как котенок, взобралась на самый
гребень кровли и стала, сложа ручонки, словно к смерти
приговоренная. У всей семьи опустились руки; все, не
смигивая, смотрели на малютку, когда она, подняв глаза к
небу, стояла как вкопанная на самой верхушке, бледна как
полотно, и духу не переводила. Судите же, батюшка барин,
каково было ее родным видеть, что малютка Варя вдруг
стремглав полетела с крыши, как будто бы кто из пушки ею
выстрелил! Все бросились к малютке: в ней не было ни
дыхания, ни жизни; тело было холодно как лед и
закостенело; ни кровинки в лице и по всем составам; а
никакого пятна или ушиба заметно не было. Старуха бабушка
с воем понесла ее в избу и положила под святыми; отец и
мать так и бились над нею; а старик Панкрат, погоревав
малую толику, тотчас хватился за ум, чтоб им доле не
терпеть от дьявольского наваждения. Велел внукам поскорее
запрягать дровни, как им заказывала нищая, и подвезти к
сеням; а сам приготовил все, как было велено, и ждал
назначенного часа. На старика и внуков его, бывших тогда
на дворе, сыпались черепья, иверни кирпичей и мелкие
каменья; а женщин в избе беспрестанно пугал то рев, то
гул, то вой, то страшное урчанье и мяуканье, словно со
всего света кошки сбежались под одну крышу. То потолок
начинал дрожать: так и перебирало всеми половицами и
сквозь них на голову сеяло песком и золою. Все бабы,
лепясь одна к другой, сжались около тела маленькой Вари и
дух притаили. Так прошло не ведаю сколько часов. Вот на
барском дворе зазвонили в колокол. Это бывало всегда
ровно в полдень, когда садовых работников сзывали к
обеду. Пантелеич опрометью кинулся в избу, схватил метлу
- и давай выметать, да твердить заговор, которому нищая
его научила. Проказы унялись; только мяуканье, и
фырканье, и детский плач, и бабий вой раздавались по всем
углам. Скоро и этого не стало слышно: обе избы, светлицы,
потолки и сени были выметены; старик трижды бросил через
плечо землю горстями, трижды плюнул и велел двоим внукам
взять лошадь и корову под уздцы да вести их с дровнями со
двора, вон из деревни, через выгон и к лесу. На дворе и
по улице столпились крестьяне целой деревни, все, от мала
до велика, и провожали Кикимору до самого леса...
- И ты был тут же?
- Как не быть, батюшка барин. И теперь помню, что меня
в жаркую пору такой холод пронял со страху, что зуб на
зуб не попадал; а за ушами так и жало, словно кто
стягивал у меня кожу со всей головы.
- Да видел ли ты Кикимору?
- Нет, грех сказать, не видал. Видел только дровни, а
на них тулуп овчиной вверх; больше ничего.
- Кто ж ее видел?
- Да Бог весть! Сказывала мне, правда, тетка Афимья,
спустя после того годов с десяток, будто она слышала от
соседки, а та от своей золовки, что была у нас тогда в
селе одна старуха, про которую шла слава, что она
мороковала колдовством и часто видала то, чего другие не
видели; и что эта-де старуха видела на дровнях большую-
пребольшую серую кошку с белыми крапинами; что кошка эта
сидела на тулупе, сложа все четыре лапы вместе и ощетиня
шерсть, сверкала глазами и страшно скалила зубы во все
стороны. Как бы то ни было, только с сей поры ни в
Панкратовом доме, ни в целой деревне и слыхом не слыхали
больше про Кикимору.
- Радуюсь и поздравляю вашу деревню... А что ж было с
малюткою Карей?
- Бедняжка все лежала как мертвая. Старики и вся семья
поплакали над нею и хотели ее похоронить. Позвали отца
Савелья. Он посмотрел на тело и сказал, что малютке
сделался младенческий припадок, словно от испугу, и ни за
что не хотел ее хоронить до трех суток. Через три дня, в
воскресенье, та же старушка нищая постучалась у окна в
Панкратовом доме; ее впустили. Емельяновна рассказала ей
всю подноготную и повела ее в светлицу, где лежало тело
Варюши. Нищая велела его переложить со стола на лавку,
поставила икону подле изголовья, затеплила свечку, села
сама у изголовья. поло- жила голову ребенка к себе на
колени и обхватила ее обеими руками. После того выслала
она всю семью из светлицы, и даже вон из избы. Что она
делала над ребенком, она только сама знает; а через
несколько часов Варя очнулась как встрепанная и к вечеру
играла уже с другими детьми на улице.
- Ну, что же далее?
- Да больше ничего, сударь. Все пошло с тех пор
подобру-поздорову.
- Благодарствую, друг мой, за сказку: она очень
забавна.
- Гм! какая вам, сударь, сказка; а бедной-то семье
вовсе было не забавно во время этой передряги.
- Но послушай, приятель: ведь ты сам не видал
Кикиморы?
- Нет. Я уж об этом докладывал вашей милости.
- И Петр, и Яков, и все крестьяне вашей деревни тоже
ее не видали?
- Вестимо, так!
- Что же рассказывал о ней сам старик Панкрат?
-Ничего, до гробовой своей доски. Еще бывало и
осердится, старый хрен, как поведут об этом слово, и
вскинется с бранью: вздор-де вы, ребята, мелете, только
на мой дом позор кладете! И детям и внукам, видно,
заказал об этом говорить: ни от кого из них, бывало, не
добьешься толку... Так, она, проклятая, напугала старика.
- Так я тебе объясню все дело; слушай. Старые бабы или
завистники Панкратовы взвели на дом его небылицу, потому
что на семью его нельзя было выдумать какой-либо клеветы.
Эту небылицу разнесли они по всей деревне; вам показалось
то, чего вы на самом деле не видели, а поверили чужим
словам. Молва эта удержалась у вас в селении; старухи
твердят ее малым ребятам и, таким образом, она переходит
от старшего к младшему... Вот и вся история твоей
Кикиморы.
- Моей, сударь? Упаси меня Бог от нее... Тут Фаддей
перекрестился и вслед за тем прикрикнул на лошадь,
замахал кнутом и помчал во весь дух. Со всем моим
старанием я не мог от него добиться более ни слова. В
таком упрямом молчании довез он меня до следующей
станции, где так же молчаливо поблагодарил меня поклоном,
когда я отдал ему условленные сверх прогонов деньги.
_______________________________________________________________
Оригинал этого текста расположен в библиотеке сайта
"Русская Фантастика" по адресам:
http://www.sf.amc.ru/
http://www.kulichki.rambler.ru/sf/
http://www.sf.convex.ru/
Версия 1.04 от 14 октября 1998 г.
OCR & Spellcheck - Александр Усов.
Сверка произведена по изданию:
"Русская фантастическая проза эпохи романтизма",
