ОРЕСТ СОМОВ
КИКИМОРА
(рассказ русского крестьянина на большой дороге)
- Вот видите ли, батюшка барин, было тому давно, я еще
бегивал босиком, да играл в бабки...
А сказать правду, я был мастер играть: бывало, что на
кону ни стоит, все как рукой сниму...
- Ты беспрестанно отбиваешься от своего рассказа,
любезный Фаддей! Держись одного, не припутывай ничего
стороннего, или, чтобы, тебе было понятнее: правь по
большой дороге, не сворачивай на сторону и не режь
колесами новой тропы по целику и пашне.
- Виноват, батюшка барин!.. Ну, дружней, голубчики, с
горки на горку: барин даст на водку... Да о чем бишь мы
говорили, батюшка барин?
- Вот уже добрые полчаса, как ты мне обещаешь что-то
рассказать о Кикиморе, а до сих пор мы еще не дошли до
дела.
- Воистину так, батюшка барин; сам вижу, что мой грех.
Изволь же слушать, милостивец!
Как я молвил глупое мое слово вашей милости, в те поры
был я еще мальчишкой, не больно велик, годов о
двенадцати. Жил тогда в нашем селе старый крестьянин,
Панкрат Пантелеев, с женою, тоже старухою, Марфою
Емельяновой). Жили они как у Бога за печкой, всего было
довольно: лошадей, коров и овец - видимо- невидимо; а
разной рухляди да богатели и с сором не выметешь. Двор у
них был как город: две избы со светелками на улицу, а
клетей, амбаров и хлебных закромов столько, что стало бы
на обывателей целого приселка. И то правда, что у них
своя семья была большая: двое сыновей, да трое внуков
женатых, да двое внуков подростков, да маленькая внучка,
любимица бабушки, которая ее нежила, холила да лелеяла,
так что и синь-пороху не даст, бывало, пасть на нее. Все
шло им в руку; а все крестьяне в селении готовы были за
них положить любой перст на уголья, что ни за стариками,
ни за молодыми никакого худа не важивалось. Вся семья
была добрая и к Богу прибежная, хаживала в церковь Божию,
говела по дважды в год, работала, что называется, изо
всех жил, наделяла нищую братию и помогала в
нужде соседям. Сами хозяева дивились своей удаче и
благодарили господа Бога за его Божье милосердие.
Надобно вам сказать, барин, что хотя они и прежде были
людьми зажиточными, только не всегда им была такая удача,
как в ту пору; а та пора началась от рождения внучки,
любимицы бабушкиной. Внучка эта, маленькая Варя, спала
всегда с старою Марфой, в особой светелке. Вот когда Варе
исполнилось семь лет, бабушка стала замечать диковинку
невиданную: с вечера, бывало, уложит ребенка спать, как
малютка умается играя, с растрепанными волосами, с
запыленным лицом; поутру старуха посмотрит - лицо у Вари
чистехонько, бело и румяно, как кровь с молоком, волосы
причесаны и приглажены, инда лоск от них, словно теплым
квасом смочены; сорочка вымыта белым-бело, а перина и
hgcnknb|e взбиты, как лебяжий пух. Дивились старики
такому чуду и между собою тишком толковали, что тут-де
что-то не гладко. Перед тем еще старуха не раз слыхала по
ночам, как вертится веретено и нитка жужжит в потемках; а
утром, бывало, посмотрит - у нее пряжи прибавилось
"вдвое против вчерашнего. Вот и стали они подмечать:
засветят, бывало, ночник с вечера и оговорятся целою
семьею сидеть у постели Вариной всю ночь напролет... Не
тут-то было! незадолго до первых петухов сон их одолеет,
и все уснут кто где сидел; а поутру, бывало, смех
поглядеть на них: иной храпит, ущемя нос между коленами;
другой хотел почесать у себя, за ухом, да так и закачался
сонный, а палец и ходит взад и вперед по воздуху, словно
маятник в больших барских часах; третий зевнул до ушей,
когда нашла на него дрема, не закрыл еще рта - и
закоченел со сна; четвертый, раскачавшись, упал под
лавку, да там и проспал до пробуду. А в те часы, как они
спали, холенье и убиранье Вари шло своим чередом: к утру
она была обшита и обмыта, причесана и приглажена, как
куколка.
Стали допытываться от самой Вари, не видала ли она чего
по ночам? - Однако ж Варя божилась, что спала каждую ночь
без просыпу: а только чудились ей во сне то сады с
золотыми яблочками, то заморские птички с разноцветными
перышками, которые отливались радугой, то большие светлые
палаты с разными диковинками, которые горели как жар и
отовсюду сыпали искры. Днем же Варюша видала, когда ей
доводилось быть одной в большой избе, что подле светелки,
превеликую и претолстую кошку, крупнее самого ражего
барана, серую, с мелкими белыми крапинами. : большою
уродливою головою, с яркими глазами, которые светились
как уголья, с короткими толстыми ушами и с длинным
пушистым хвостом, который как плеть обвивался трижды
вокруг туловища. Кошка эта, по словам Варюши, бессменно
сидела за печкой, в большой печуре, и когда Варе
случалось проходить мимо ее, то кошка умильно на нее
поглядывала, поводила усами, скалила зубы, помахивала
хвостом около шеи и протягивала к девочке длинную,
мохнатую свою лапу с страшными железными когтями, которые
как серпы высовывались из-под пальцев. Малютка Варя
признавалась, что, несмотря на величину и уродливость
этой кошки, она вовсе не боялась ее и сама иногда
протягивала к ней ручонку и брала ее за лапу, которая,
сдавалось Варе, была холодна как лед.
Старики ахнули н смекнули делом, что у них в доме
поселилась Кикимора; и хотя не видели от нее никакого
зла, а все только доброе, однако же как люди набожные не
хотели терпеть у себя в дому никакой нечисти. У нас был
тогда в деревне священник, отец Савелий, вечная ему
память! Нечего сказать, хороший был человек: исправлял
все требы как нельзя лучше и никогда не требовал за них
лишнего, а еще и своим готов был поступиться, когда видел
кого при недостатках; каждое воскресенье и каждый
праздник просто и внятно говаривал он проповеди и научал
прихожан своих, как быть добрыми христианами, хорошими
домоводцами, исправно платить подати государю и оброк
помещику; сам он был человек трезвенный и крестьян
уговаривал отходить подальше от кабака, словно от огня.
Одно в нем было худо: человек он был ученый, знал много и
все толковал по-своему.
- А разве крестьяне ему не верили?
- Ну, верили, да не во всем, батюшка барин. Бывало
расскажут ему, что ведьма в белом саване доит коров в
таком-то доме, что там-то видели оборотня, который
прикинулся волком либо собакой; что в такой-то двор, к
молодице, летает по ночам огненный змей; а батька Савелий
бывало и смеется, и учнет толковать, что огненный змей -
не змей, а... не припомню, как он величал его: что-то
похоже на мухамор, что это-де воздушные огни, а не сила
нечистая; напротив-де того, эти огни очищают воздух: ну,
словом, разные такие затеи, что и в голову не лезет. Это
и взорвет прихожан; они и твердят между собою: батька-де
наш от ученья ума рехнулся.
- Глупы же были ваши крестьяне, друг Фалдой!
- Было всякого, милосердый господин: ум на ум не
приходит; были между ними и глупые люди, были и себе на
уме. Все же они держались старой поговорки: отцы- де наши
не глупее нас были, когда этому верили и нам передали
свою старую веру.
- Вижу, что благомыслящий священник не скоро еще
вобьет вам в голову, чему верить и чему не верить. Об
этом надобно б было толковать сельским ребятам с тех лет,
когда у них еще молоко на губах не обсохло; а старым
бабам запретить, чтоб они не рассевали в народе вздорных
и вредных суеверий.
- Как вашей милости угодно,- проворчал Фалдой и молча
начал потрогивать вожжами.
- Что ж ты замолчал? рассказывай дальше.
- Да, может быть, мои простые речи не под стать вашей
милости, и у вас от них, как говорится, уши вянут?.. Мы,
крестьяне, всегда спроста соврем что-нибудь такое, что
барам придется не по нутру.
- И, полно, приятель: видишь, я тебя охотно слушаю, и
ты славно рассказываешь. Неужели ты доброю волею
отступишься от гривенника на водку, который я тебе
обещал?
- Ин быть по-вашему, батюшка барин,- промолвил
Фалдой, веселее и бодрее прежнего.- Вот видите ли,
старики и взмолились отцу Савелью, чтоб он отмолил дом их
от Кикиморы. А отец Савелий и давай их журить: толковал
им, что и старикам, и девочке, и всей семье только
мерещилось то, чему они, будто бы, сдуру верили, что
Кикимор нет и не бывало на Светой что те попы, которые из
своей корысти потворствуют бабьим сказкам и народным
поверьям, тяжко грешат перед Богом и недостойны сана
священнического. Старики, повеся нос, побрели от
священника и не могли ума приложить, как бы им выжить от
себя Кикимору.
В селении у нас был тогда управитель, не ведаю, немец
или француз, из Митавы. Звали его по имени и по отчеству
Вот-он Иванович, а прозвища его и вовсе пересказать не
умею. Земский наш Елисей, что был тогда на конторе, в
барском доме, называл его еще господин фон-барон. Этот
фон-барон был великий балагур: когда, бывало, отдыхаем
после работы на барщине, то он и пустится в россказни: о
заморских людях, ростом с локоть, на козьих ножках, о
заколдованных башнях, о мертвецах, которые бродят в них
по ночам без голов, светят глазами, щелкают зубами и
свистом пугают прохожих; о жар-птице, о больших морских
раках, у которых каждая клешня по полуверсте длиною и
которых он сам видал на краю света... Да мало ли чего он
нам рассказывал: всего не складешь н в три короба.
Говорил он по-русски не больно хорошо: иного в. речах
его, хоть лоб взрежь, никак не выразумеешь; а начнет
бывало рассказывать- так и сыплет речами: инда уши
развесишь и о работе забудешь; да он и сам на тот раз не
скоро, бывало, о ней вспомнит. Крестьяне были той веры,
что у Вот-он Ивановича было много в носу; что до меня, я
ничего не заметил, кроме табаку, который он большими
напайками набивал себе в нос из старой, закоптелой
тавлинки. Он, правда, выдумывал на барском дворе какие-
то машины для посева и для молотьбы хлеба; только
молотильня его чуть было самому ему не размолотила
головы, и сколько ни бились над нею человек двенадцать -
- ни одного снопа не могли сколотить; а сеяльная машина
на одной борозде высеяла столько, сколько на целую
десятину в нее было засыпано. Однако же крестьяне все по-
прежнему думали, что в нем сидит бесовщина и что его
недостанет только на путное дело. К нему-то на-
воскресной мирской сходке присоветовали старому Панкрату
идти с поклоном и просьбою, чтоб он избавил его дом от
вражьего наваждения.
Пантелеич с старухою пустились в барский двор, где жил
тогда Вот-он Иванович, и принесли ему, как водится, на
поклон барашка в бумажке, да того-сего прочего, примером
сказать, рублей десятка на два. Наш иноземец было и
зазнался: Сотна рублоф, менши ни копейка . Насилу
усовестили его взять за труды беленькую, и то еще -
отдай ему деньги вперед. Да велел он старикам купить три
бутылки красного вина: его-де Кикиморы боятся; да штоф
рому и голову сахару-опрыскивать и окуривать избу с
наговором. Нечего было делать; старик отправил самого
проворного из своих внуков на лихой тройке за покупками,
и к вечеру, как тут, все явилось. Пошли с докладом к Вот-
он Ивановичу, он и приплелся в дом к Панкрату, весь в
черном. Сперва начал отведывать вино, велел согреть воды,
отколол большой кусок сахару, положил в кипяток и долил
ромом; и это все он отведывал, чтоб узнать, годятся ли
снадобья для нашептыванья. Вот, как выпил он бутылку
виноградного да осушил целую чашку раствору из рому с
сахаром,- и разобрала его колдовская сила. Как начал он
петь, как начал кричать на каком-то неведомом языке,-
ну, хоть святых вон неси! велел подать четыре сковороды с
горячими угольями, всыпал в каждую по щепотке мелкого
сахару и расставил по всем четырем углам; после того
шептал что-то над бутылками и штофом, взял глоток рому в
рот, пустился бегать по избе да прыскать на стены,
ломаться да коверкаться, кричать изо всей силы, инда у
всех волосы дыбом стали. Так он принимался до трех раз;
после сказал, что все нашептанные снадобья должно вынесть
из дому в новой скатерти и никогда ничего этого не
вносить снова в дом; что с ними-де вынесется из дому
Кикимора; велел подать скатерть, положил в нее бутылки,
штоф и сахар, поздравил хозяев с избавлением от Кикиморы
h понес скатерть с собою, шатаясь с боку на бок, надобно
думать, от усталости.
- Что же. Кикимора больше не оставалась в доме
Панкратовом?
- Вот то-то и беда, сударь, что вышло наоборот. Видно,
что колдовство нашего фон-барона было не в добрый час,
или он кудесник только курам на смех, или просто хотел
надуть добрых людей и полакомиться на чужой счет; только
вышло, как я вам сказал, наоборот. Доселе Кикимора делала
только добро: холила ребенка и пряла на хозяйку, никто ее
за тем ни видал, ни слыхал; а с этих пор, видно, ее
раздразнили шептаньем да колдовством: она стала по ночам
делать всякие проказы. То вдруг загремит и затрещит на
потолке, словно вся изба рушится; то впотьмах подкатится
клубом кому- либо из семьян под ноги и собьет его, как
овсяный сноп; то, когда все уснут, ходит по избе, урчит,
ревет и сопит, как медвежонок; то середь ночи запрыгает
по полу синими огоньками... Словом, что ночь, то новые
проказы, то новый испуг для семьи. Одну только маленькую
Варю она и не трогала; и ту перестала обмывать и чесать,
а часто на рассвете находили, что ребенок спал головою
вниз, а ногами на подушках.
Так билась бедная семья круглый год. В один день пришла
к ним в доя старушка нищая, вся в лохмотьях, и лицо у нее
сжалось и сморщилось, словно сушеная груша или
прошлогоднее яблоко от морозу. Тетка Емельяновна, как вы
уже слышали, сударь, была старуха добрая и любила
наделять нищую братию. Посадила она Божью странницу за
стол, накормила, напоила, дала ей денег алтын пять и
наделила ее платьишком. Вот нищая и начала молить Бога за
всю семью; а после молвила: Вижу, православные
християне, что господь Бог наградил вас своею милостью:
дом у вас как полная чаша; только не все у вас в дому
здорово .- Ох! так-то нездорово, что и не приведи Бог!
- отвечала тетка Марфа.- Посадили к нам, знать недобрые
люди из зависти, окаянную Кикимору; она у нас по ночам
все вверх дном и ворочает .- Этому горю можно помочь; у
вас не без старателей. Молитесь только Богу да сделайте
то, что я вам скажу: все как рукою снимет .- Матушка ты
наша родная! - взмолилась ей Емельяновна.- Чем хочешь
поступимся, лишь бы эту нечисть выжить из дому .-
Слушайте ж, добрые люди! Сегодня у нас воскресенье. В
среду на этой неделе, ровно в полдень, запрягите вы
дровни... Да, дровни; не дивитесь тому, что нынче лето;
этому так быть надобно... Запрягите вы дровни четом, да
не парой... - Как же этому можно быть, бабушка? -
спросил середний внук Панкратов, молодой парень лет
семнадцати и, к слову сказать, большой зубоскал.- Ведь
что чет, что пара - все равно! - Велик, парень,
вырос, да ума не вынес,- отвечала ему старуха нищая,-
не дашь домолвить, а слова властно с дуба рвешь. Вот как
люди запрягают четом, да не парой: в корень впрягут
лошадь, а на пристяжку корову, или наоборот: корову в
корень, а лошадь на пристяжку. Сделайте же так, как я вам
говорю, и подвезите дровни вплоть к сеням; расстелите на
дровнях шубу шерстью вверх. Возьмите старую метлу, метите
ею в избе, в светлице, в сенях, на потолке под крышей и
приговаривайте до трех раз: Честен дом, святые углы!
отметайтеся вы от летающего, от плавающего, от ходящего,
от ползущего, от всякого врага, во дни и в ночи, во
всякий час, во всякое время, на бесконечные лета, отныне
и до века. Вон, окаянный! Да трижды перебросьте горсть
земли чрез плечо из сеней к дровням, да трижды сплюньте;
после того свезите дровни этою ж самою упряжью в лес и
оставьте там и дровни, и шубу: увидите, что с этой поры
вашего врага и в помине больше не будет .- Старики
поблагодарили нищую, наделили ее вдесятеро больше
прежнего и отпустили с Богом.
В эти трое суток, от воскресенья до середы, Кикимора,
видно почуяв, что ей не ужиться дольше в том доме, шалила
и проказила пуще прежнего. То посуду столкнет с полок, то
навалится на кого в ночи и давит, то лапти все соберет в
кучу и приплетет их одни к другим бичевками так плотно,
что их сам бес не распутает; то хлебное зерно перетаскает
из сушила на ледник, а лед из ледника на сушило. В
последний день и того хуже: целое утро даже не было
никому покою. Весь домашний скарб был переворочен вверх
дном, и во всем доме не осталось ни кринки, ни кувшина
неразбитого. Страшнее же всего было вот что: вдруг
увидели, что маленькая Варя, которая играла на дворе,-
остановилась серели двора, размахнув ручонками, смотрела
долго на кровлю, как будто бы там кто манил ее, и, не
спуская глаз с кровли, бросилась к стене, начала
карабкаться на нее как котенок, взобралась на самый
гребень кровли и стала, сложа ручонки, словно к смерти
приговоренная. У всей семьи опустились руки; все, не
смигивая, смотрели на малютку, когда она, подняв глаза к
небу, стояла как вкопанная на самой верхушке, бледна как
полотно, и духу не переводила. Судите же, батюшка барин,
каково было ее родным видеть, что малютка Варя вдруг
стремглав полетела с крыши, как будто бы кто из пушки ею
выстрелил! Все бросились к малютке: в ней не было ни
дыхания, ни жизни; тело было холодно как лед и
закостенело; ни кровинки в лице и по всем составам; а
никакого пятна или ушиба заметно не было. Старуха бабушка
с воем понесла ее в избу и положила под святыми; отец и
мать так и бились над нею; а старик Панкрат, погоревав
малую толику, тотчас хватился за ум, чтоб им доле не
терпеть от дьявольского наваждения. Велел внукам поскорее
запрягать дровни, как им заказывала нищая, и подвезти к
сеням; а сам приготовил все, как было велено, и ждал
назначенного часа. На старика и внуков его, бывших тогда
на дворе, сыпались черепья, иверни кирпичей и мелкие
каменья; а женщин в избе беспрестанно пугал то рев, то
гул, то вой, то страшное урчанье и мяуканье, словно со
всего света кошки сбежались под одну крышу. То потолок
начинал дрожать: так и перебирало всеми половицами и
сквозь них на голову сеяло песком и золою. Все бабы,
лепясь одна к другой, сжались около тела маленькой Вари и
дух притаили. Так прошло не ведаю сколько часов. Вот на
барском дворе зазвонили в колокол. Это бывало всегда
ровно в полдень, когда садовых работников сзывали к
обеду. Пантелеич опрометью кинулся в избу, схватил метлу
- и давай выметать, да твердить заговор, которому нищая
его научила. Проказы унялись; только мяуканье, и
фырканье, и детский плач, и бабий вой раздавались по всем
углам. Скоро и этого не стало слышно: обе избы, светлицы,
потолки и сени были выметены; старик трижды бросил через
плечо землю горстями, трижды плюнул и велел двоим внукам
взять лошадь и корову под уздцы да вести их с дровнями со
двора, вон из деревни, через выгон и к лесу. На дворе и
по улице столпились крестьяне целой деревни, все, от мала
до велика, и провожали Кикимору до самого леса...
- И ты был тут же?
- Как не быть, батюшка барин. И теперь помню, что меня
в жаркую пору такой холод пронял со страху, что зуб на
зуб не попадал; а за ушами так и жало, словно кто
стягивал у меня кожу со всей головы.
- Да видел ли ты Кикимору?
- Нет, грех сказать, не видал. Видел только дровни, а
на них тулуп овчиной вверх; больше ничего.
- Кто ж ее видел?
- Да Бог весть! Сказывала мне, правда, тетка Афимья,
спустя после того годов с десяток, будто она слышала от
соседки, а та от своей золовки, что была у нас тогда в
селе одна старуха, про которую шла слава, что она
мороковала колдовством и часто видала то, чего другие не
видели; и что эта-де старуха видела на дровнях большую-
пребольшую серую кошку с белыми крапинами; что кошка эта
сидела на тулупе, сложа все четыре лапы вместе и ощетиня
шерсть, сверкала глазами и страшно скалила зубы во все
стороны. Как бы то ни было, только с сей поры ни в
Панкратовом доме, ни в целой деревне и слыхом не слыхали
больше про Кикимору.
- Радуюсь и поздравляю вашу деревню... А что ж было с
малюткою Карей?
- Бедняжка все лежала как мертвая. Старики и вся семья
поплакали над нею и хотели ее похоронить. Позвали отца
Савелья. Он посмотрел на тело и сказал, что малютке
сделался младенческий припадок, словно от испугу, и ни за
что не хотел ее хоронить до трех суток. Через три дня, в
воскресенье, та же старушка нищая постучалась у окна в
Панкратовом доме; ее впустили. Емельяновна рассказала ей
всю подноготную и повела ее в светлицу, где лежало тело
Варюши. Нищая велела его переложить со стола на лавку,
поставила икону подле изголовья, затеплила свечку, села
сама у изголовья. поло- жила голову ребенка к себе на
колени и обхватила ее обеими руками. После того выслала
она всю семью из светлицы, и даже вон из избы. Что она
делала над ребенком, она только сама знает; а через
несколько часов Варя очнулась как встрепанная и к вечеру
играла уже с другими детьми на улице.
- Ну, что же далее?
- Да больше ничего, сударь. Все пошло с тех пор
подобру-поздорову.
- Благодарствую, друг мой, за сказку: она очень
забавна.
- Гм! какая вам, сударь, сказка; а бедной-то семье
вовсе было не забавно во время этой передряги.
- Но послушай, приятель: ведь ты сам не видал
Кикиморы?
- Нет. Я уж об этом докладывал вашей милости.
- И Петр, и Яков, и все крестьяне вашей деревни тоже
ее не видали?
- Вестимо, так!
- Что же рассказывал о ней сам старик Панкрат?
-Ничего, до гробовой своей доски. Еще бывало и
осердится, старый хрен, как поведут об этом слово, и
вскинется с бранью: вздор-де вы, ребята, мелете, только
на мой дом позор кладете! И детям и внукам, видно,
заказал об этом говорить: ни от кого из них, бывало, не
добьешься толку... Так, она, проклятая, напугала старика.
- Так я тебе объясню все дело; слушай. Старые бабы или
завистники Панкратовы взвели на дом его небылицу, потому
что на семью его нельзя было выдумать какой-либо клеветы.
Эту небылицу разнесли они по всей деревне; вам показалось
то, чего вы на самом деле не видели, а поверили чужим
словам. Молва эта удержалась у вас в селении; старухи
твердят ее малым ребятам и, таким образом, она переходит
от старшего к младшему... Вот и вся история твоей
Кикиморы.
- Моей, сударь? Упаси меня Бог от нее... Тут Фаддей
перекрестился и вслед за тем прикрикнул на лошадь,
замахал кнутом и помчал во весь дух. Со всем моим
старанием я не мог от него добиться более ни слова. В
таком упрямом молчании довез он меня до следующей
станции, где так же молчаливо поблагодарил меня поклоном,
когда я отдал ему условленные сверх прогонов деньги.
_______________________________________________________________
Оригинал этого текста расположен в библиотеке сайта
"Русская Фантастика" по адресам:
http://www.sf.amc.ru/
http://www.kulichki.rambler.ru/sf/
http://www.sf.convex.ru/
Версия 1.04 от 14 октября 1998 г.
OCR & Spellcheck - Александр Усов.
Сверка произведена по изданию:
"Русская фантастическая проза эпохи романтизма",
изд-во Ленинградского Университета, Ленинград, 1991 г.
_______________________________________________________________
Права на этот электронный текст принадлежат сайту
"Русская Фантастика". Разрешено свободное распространение
при условии сохранения целостности текста (включая данную
информацию). Разрешено свободное использование для
некоммерческих целей при условии ссылки на источник.
_______________________________________________________________
