виде?.. Разве что это мрачная шутка для домашнего пользования... а ныне
решил на ней заработать... Но, во-первых, Самохину старые дружки все равно
бы при случае рассказали, кто новая жена у Бараева. А во-вторых, она бы не
разрешила себя в таком виде выставлять? Значит, месть художника? А вдруг он
шаловливую скульптуру с ее дочери лепил? У Нели вполне могла родиться дочь?
Господи, уж не по этой ли причине она внезапно тогда прилетала? Самохин,
болван, даже не спросил... Нет-нет, он бы почувствовал... две ночи провели
вместе... да еще через столько времени после встречи в метельном заполярном
городе...
Скорее всего, Бараев все-таки разыскал ее, женился... и у них могла
родиться дочь. А современной девушке и в витрине лечь лестно.
Но этого не может быть! Неля же сказала тогда Самохину, ласково смеясь
глазами в темноте:
- Да я из-за одной хотя бы фамилии за него не выйду. Я лучше выйду за
Дуракова, за Хрюшкина, но не за Бараева... - Что уж ей не нравилось в этой
фамилии? Бараев не Баранов же. Да и Баранов...
Вихрем таких нелепых мыслей была набита до ослепления голова Самохина,
когда он, добравшись до железной церковной двери на улице Сурикова,
принялся нажимать и стучать кулаком по на старой кнопке электрического
звонка, с трудом следуя тексту выцветшей картонки: Игнатюк - 1, Зеленов -
2, Бараев - 3, Манасян - 4...
..........................................................................
Бараев неузнаваемо изменился. Он растолстел, стоял в свитере и в бабьем
переднике, замаранном на животе глиной, глаза мутны, в очках с белесой
роговой оправой. Залысины ушли со лба назад, как будто лицо его выгнулось
вроде скрипки. На толстом носу шишечка. А ведь двадцать лет назад это был
гусар, с вишневой бабочкой на шее, с копной развалившихся аж до плеч волос,
охваченных поверху красной витой тесемкой.
Он, конечно, узнал Самохина и, конечно же, мгновенно догадался о причине,
приведшей его сюда. Сопя, молча, уставился на гостя - ни здравствуй, ни до
свидания.
- Слушай, - вдруг оробевшим, еле слышным голосом спросил Самохин. И кивнул
головой в сторону. - Это твой... твоя работа там, на проспекте Мира?
Бараев, наконец, разлепил крупные губы:
- Нет.
- Ну, послушай... - залебезил Самохин. - Твоя же работа. Гениальная!..
Только зачем ее туда? Отдал бы в музей.
"Какой к черту музей?.. - подумал тут же про себя Самохин. - Музей заплатил
бы сотни две... а эти..."
- Как ты догадался? - спросил Бараев. - Что, так похожа? - Он посторонился
и зевнул со всхрапом, как старый лев. - Еще немного - и ты бы меня здесь не
застал... Переезжаю в мастерскую. Здание возвращают церкви. Только вот как
я перевезу это свое гениальное творение?
Самохин только сейчас к своей радости понял, что скульптор пьян. С пьяным
легче говорить. С понимающим видом он покивал.
В глубине мастерской до потолка возвышалась гора гипса - это был
великан-батыр, как бы предок нынешних хакасов, которого Бараев мечтал
поставить в степи, на перекрестке дорог. Но чтобы батыр непременно был
высотою метров восемьдесят. Есть же у нас саянский мрамор, почему бы не
вытесать? Только нужны деньги и много помощников... В свое время партийное
начальство обещало это, но времена переменились, гигантские проекты
скукожились... И остался великан, сидящий на полу, обняв ногами колени.
Великан, конечно, голый, каким и должен быть сказочный Батыр.
Правда, партия требовала у скульптора, чтобы он мужские причиндалы убрал
или хотя бы уменьшил. Но даже слегка уменьшенные они производили
грандиозное впечатление на посетителей мастерской, особенно на дам,
посмевших зайти под колени гипсовой фигуры.
Помнится, у Бараева там была и постель для особо дорогих гостей. И ходил
анекдот, как некий поэт из Москвы, оставшийся ночевать с провинциалкой в
этом темном грозном месте, так до утра и промаялся, не сумев прийти в
любвеобильное лоно, ибо размеры некоторых частей тела, висящие над головой,
совершенно подавили его впечатлительную поэтическую душу...
И помнилось, когда Самохин с Нелей остались у Бараева ночевать, скульптор
предложил им без улыбки на выбор эту постель и диван под осыпавшейся
фреской - сам он угрюмо шел домой. И хохочущий Самохин выбрал и в первую, и
во вторую ночь место именно под коленями гиганта. Зачем он это сделал?
Боялся, что перед пристальными глазами Нели затрепещет и ослабеет, но в
таком случае можно будет, пересказывая в который раз историю с поэтом,
намекнуть на то, что и у него самого душа ранима? Но слишком он ее любил,
чтобы отвлекаться на всякие посторонние картины. Только вот утром, в день
отлета Нели, когда она еще спала или притворялась, что спит, прижавшись
всем голым телом к Самохину, когда в древнем витраже разгорались красные и
синие обломки неба, а вдоль картонных отгородок шуршали мышки, а может, и
крысы, Самохин подумал про каменное мясо, нависшее над ним: "Да, были
великаны... а я - дерьмо под ними."
Самохин потоптался посреди мастерской.
- Может, выпьем по случаю переезда?
- У меня есть. Я не бедный. - Бараев налил в захватанный граненый стакан
водки. А когда Самохин выцедил гнусную жидкость, грубовато спросил:
- Ты чего пришел?
Самохин и не знал, что сказать. Ляпнул первое, что пришло на ум:
- Костя... можешь мне слепить ее головку?
- Нет. - Также выпив водки, Бараев добавил равнодушно. - Я разбил форму.
- А дорого стоит тот манекен?
- У тебя нет таких денег. Да и зачем? Плюнь. Она давным-давно во Франции.
- Где?!
Бараев потянул Самохину кусок черствого бурого хлеба и жуя то под правой,
то под левой скулой, пояснил:
- Помнишь, был такой Олег Дударь? Из ТЮЗа. Еще танцевал классно...
хохотун... любил натереться бронзовой краской и в любой компании раздевался
до пояса... Очень ей понравился. Он и увез ее. Теперь там какие-то балеты
ставит... - И отвечая на молчаливый крик Самохина, добавил. - А
познакомились... она же еще раз прилетала, когда ты в тайге был... Побегала
по городу, пришла сюда. А тут он. Подонок! Рассказал, что ты женат... что у
тебя трое детей...
"У меня лишь дочь... Зачем так?!" - хотел было оправдаться перед далекой
Нелей Самохин, но только склонил голову.
- Они у меня и ночевали... под богатырем... - Хмыкнув, Бараев швырнул
остатком хлеба в форточку. - А после этого все годы здесь у меня собака
спала... но тоже недавно околела... Травили крыс, что-то съела, дурочка.
Ну, пошли?
И они вышли из мастерской на морозный ветер. У Самохина темнело в глазах.
"Возьму сейчас камень и сквозь стекло разобью ее, - подумал он. - Ну,
посадят ненадолго. А чинить Костя уж точно не будет. Ему самому эти
воспоминания мучительны."
Но расставшись с Бараевым, он пошел вовсе не на центральную улицу, а в
другую сторону - подальше от каменной красавицы. Если она с этим неведомым
лживым Олегом живет во Франции, она, конечно, счастлива. Ну и забудь ее. И
сам живи дальше.
И он пошел прочь. И говорят, какое-то время еще жил дальше...
-----
Опубликовано впервые
