кажется, "Весна"... еще тот, примитивный, размером с чемоданчик, у которого
крутятся большие бобины с пленкой... пленка время от времени рвалась, и тут
же Неля, встав на колени, ацетоном, а потом и Самохин, быстро научившийся
этому искусству, склеивали порванные концы... Внезапно у магнитофона одна
бобина стала плохо крутиться - и сыгранная пленка поползла под ноги. И
вскоре Неля и Самохин, словно в солому зашли - оказались в тенетах
размотавшейся пленки.
- Это кто тут? - шаловливо спрашивала Неля. - Это он, мой залетный Лаокоон!
- А ты Лаокоониха!..
Они стояли, обнявшись. Вдруг устали. Магнитофон захрипел, замолк. Уже
явился рассвет - но не свету в окне, а по часам.
Неля, не глядя на гостя, постелила ему на кухне какие-то пальто и тряпки.
На полу было очень холодно. Несмотря на выпитое вино, Самохин под тонким
одеяльцем трясся, у него щелкали зубы. Он, конечно, надеялся, что вскоре
Неля его "пожалеет"... она сама его несколько раз целовала... но Самохин не
смел торопить события... к тому же был тогда еще стыдлив... Кроме того,
знал свою главную беду - крепко напившись от позорной стеснительности,
чтобы быть "смелей", он напрочь терял необходимые мужские качества. У него
уже была одна позорная ночь на геологической практике, в тайге...
По этой причине, валяясь на ледяном полу, он сделал вид, что обиделся на
Нелю, и хотел затихнуть на полчаса... ожидая, пока пройдет хмель. И
услышал, как она в темноте тихо смеется.
- Ты чего?
- Ты чубами щелкаешь?
- Ну.
- Давай щелкать вместе...
Милая, нежная, с замершей полуулыбкой в смутном сизом свете пуржистого утра
- на улицах продолжают гореть фонари... Тонкая, горячая, всеми косточками,
всем телом податливо принадлежащая ему...
И они не пошли на работу, она - в библиотеку, он - на комбинат имени
Завенягина, куда был командирован по поводу осьмия, ниобия и прочих
редкоземельных металлов... Она, правда, позвонила от соседей, что
заболела... Вставали, ошпаривали себя горячим душем, что-то ели и пили и
снова падали на ее узкую кроватку, сорвали локтями со стены коврик.
- Ты знаешь, почему я тебя полюбила?
- А почему?
- Ты веселый... У нас парни угрюмые, как зэки... все им не нравится... и
апельсинов теперь самолетами не привозят, и денег мало стали платить...
Можешь сейчас сказать громко: Неля, я твой?
Приподнявшись на локоть с шумящей, как душ, головою, Самохин кричал в
потолок:
- Не-еля, я твой!.. навсегда-а!..
И она, полуулыбаясь, закрывала глаза.
Неля сказала, что выходила замуж за одного тундровика- охотника, но устала
от его хвастливого пьянства.
Она знала множество стихов и читала их Самохину в самое ухо.
- Если я заболею, к врачам обращаться не стану... Обращусь я к друзьям, не
сочтите, что это в бреду. Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте ночную звезду...
Устав от лежания, вскочив и наладив кое-как магнитофон, они нагие
танцевали. И выдергивая ноги из нарастающего кома гладкой глянцевой пленки,
действительно становились похожи на того самого Лаокоона, которого задушили
змеи... Они пытались распутать эти восьмерки и круги, намотать на бобину,
но не получалось... и они небрежно затаптывали их, и неиспорченной музыки
оставалось все меньше...
Но пришел день расставания.
- Я к тебе вернусь, - говорил он, улетая, как говорят многие возлюбленные
на свете своим возлюбленным.
Конечно же, он потом за ней прилетит.
И они вместе переберутся на материк. Где растут зеленые деревья. И ходят
живые лошади.
На горнорудный комбинат он попал лишь за три часа до самолета. Боялся, что
в канцелярии воскликнут: и где ты шлялся неделю? Но там женщины спокойно
отметили парню, от которого пахло вином и жаром, сроки пребывания в
командировочном удостоверении. И вот он дома, на юге Сибири...
Право же, он сам верил, что для него теперь начнется новая жизнь, и она
связана только с нею, с тихой, ласковой, узкобедрой Нелей...
Но под Новый год к Самохину приехала из Т.-ска Татьяна, с которой они
хотели пожениться еще летом, когда закончили университет (Татьяна училась
на юридическом). Но девушка заболела. А может быть, придумала, что
заболела, потому что у Самохина с ее родителями не вышло теплого разговора
- суровые они у нее, сердитые люди.
- Кудряв, как баран... - передавали подруги Татьяны слова ее отца про
Самохина.
- Шибко громко говорит, - обмолвилась мать. - Как радио.
И за прошедшие полгода Самохин стал постепенно привыкать к мысли, что
Татьяна к нему уже и не приедет. Как это она пойдет против воли отца? И
вдруг она явилась, в желтой дубленке, закутанная в шаль, в варежках и в
валенках.
- Я к тебе, - сказала она как-то сумрачно прямо на пороге общежитской
комнаты Самохина и прильнула к нему. - Я им сказала - не вам, а мне надо
устраивать жизнь.
И не хватило у Самохина честности сказать, что он ее уже и не любит почти,
а встретил Нелю. Но Татьяна была девица, Самохин был первый у нее мужчина.
Опять же она порвала с родителями ( и те не скоро простят ей это
замужество), и Самохин по-своему полюбил ее. И вспоминая иной раз Нелю,
распутывающую глянцевые пленки в далеком метельном городе, оправдывался
тем, что он у нее был не первый...
..........................................................................
Утром попив молча с женою чаю, Самохин побрел снова к тому магазину.
Свет в витрине еще не включали. И в раннем сумраке каменная раздетая
девушка с небрежно брошенной на плечо лисьей шубкой, была до наваждения
похожа на Нелю. Ну, не может, не может случайно получиться столь похожее
выражение лица! Особенно эта ее полуулыбка, с которой она даже спала в
сладостные ночи... И ходит же мимо всякая наглая публика, глазеет на нее.
Правда, она протянула левую руку, как бы несколько прикрывая низ живота. Но
все равно... Кто же, кто, зачем ее вылепил и сюда продал?
Магазин был еще заперт, и вот показался хозяин. Он был в пышной пуховой
куртке, в меховой кепке, зарывавшей его лысину, в руке нес кейс. Но Самохин
его сразу узнал. И что удивительно - капиталист сразу же признал и его.
- Что? Пришли грабить и не решаетесь? - хмыкнул он. - Или втюрились? В
которую же?
Глядя злыми от тоски и отчаяния глазами на него, Самохин решительно (а что
терять?) показал рукою за стекло. И почему-то признался чужому человеку:
- Хочу слетать в Питер. Не знаете ли, сколько сейчас стоит билет на
самолет?
- О-оо!.. - протянул хозяин магазина, отпирая дверь и отключая зазвеневший
звоночек охранной сигнализации. - Милый вы мой. Тут какая-то страшная
тайна? Да?
Как во сне ( он же и не спал сегодня) Самохин ступил за ним следом.
- Я, кажется, догадываюсь, да-да... - пропел хозяин и, задумавшись, показал
неестественно белые зубы. - Если все так серьезно, лететь туда, конечно, не
надо. Не надо. Хорошё. Я вам продам адрес мастера, который мне делает этих
красавиц.
- Сколько?.. - голос у Самохина пресекся.
- Недорого. - Хозяин надел очки. Глаза его смеялись. - Сто долларов.
- Это... сколько же? - начал шарить по карманам Самохин. - Сегодня какой
курс?
- Все тот же... краткий курс КПСС, - странно пошутил лысый человек. И вдруг
отойдя к окну, очень печально, внимательно оглядел каменную девицу за
стеклом. - Неужели на кого-то похожа? Только я попрошу вас... не говорите,
как нашли. Он стесняется, что лепит модели для витрин. Все-таки заслуженный
художник России... бывший лауреат...
- Бараев?! - догадался Самохин и хлопнул себя по лбу ладонью. - Костя
Бараев?! Так я же его знаю... Спасибо! Никому не расскажу! - И выбежал вон.
..........................................................................
Самохин несся по скользким улицам и пару раз уже летел было носом в
промороженный камень, но каким-то чудом оттолкнувшись рукою, едва не сломав
кисть, успевал выпрямиться...
Конечно же, если кто и мог вылепить Нелю, так это Костя Бараев. Он ее
видел, когда Неля неожиданно прилетела в гости к Самохину на "материк".
В городе уже начиналась весна. Пахло мокрыми тополями. Самохин полагал, что
Неля все поняла ( он перестал ей писать, и она тут же перестала слать ему
затейливо раскрашенные фломастером конверты), но вдруг она прилетела.
Вернее, он сначала получил телеграмму, присланную на геолком ( Самохин дал
ей свой рабочий адрес - из почтовых ящичков в общежитии письма часто
пропадали): "ПРИЛЕТАЮ ВСТРЕТЬ ЕСЛИ СМОЖЕШЬ НЕЛЯ".
"А если не смогу, так что? По делам, наверное, летит."
Но когда Самохин увидел в аэропорту ее тоненькую фигурку в черном
полушубке, ее бледное личико с прелестной полуулыбкой, в нем сразу все
оборвалось: "Какой же я негодяй! Она меня любит, и я же ее люблю... но что
я делаю?!"
Деться им была некуда - дома сидела Татьяна, и он повел ее к местным
художникам, где в бывшей церкви, разгороженной фанерой и картоном, были их
мастерские, и там по вечерам собиралась местная "золотая молодежь" - с
гитарами, с запретными стихами...
Он вез ее в автобусе и что-то громко говорил, даже излишне громко, смеясь и
сверкая глазами, - мол, сначала он хочет ее познакомить с друзьями, а потом
они поедут к нему. И Неля радостно кивала, держа его за руку, как слепая.
И они прожили два дня в гостях у скульптора Кости Бараева, в пустой,
высоченной - уходящей под своды церковного купола - очень холодной комнаты,
среди стоящих там и сям, пугающих с непривычки темных человеческих фигур,
покрытых от чужого глаза тряпками и время от времени обливаемых водою,
среди некупленных худсоветом гипсовых памятников Ленина и Чехова (оба в
свое время бывали в этих краях). Чтобы Татьяна не запаниковала, Самохин,
выбежав в гастроном за шампанским, колбасой и конфетами, в первый же вечер
дозвонился с уличного телефон-автомата до общежития - попросил старушку на
вахте передать Татьяне из 214-комнаты, что он срочно уехал в Новосибирск. А
на работу Самохин, понятно, вовсе не ходил - гори на синим пламенем...
Но поскольку Самохин, угощая всех вином, сам пил словно воду горькую водку,
Неля вдруг догадалась, что ее милый запутался в обстоятельствах, как
полгода назад в магнитофонных пленках. И как-то среди ночи, в чужой вонючей
постели, нежно шепнула ему, глянув на светящиеся часики:
- Мне надо лететь.
Он проводил ее до аэропорта, сутулясь, черный, изображая тяжело пьяного,
чтобы только ни о чем не говорить. Только буркнул, что скоро прилетит к
ней, и они что-нибудь придумают. О его жене не было сказано ни слова. Но
она несомненно существовала, как существует в космосе черная железная
звезда, которая отклоняет траектории других звезд, хотя сама и не светит.
Надо сказать, и Татьяна не пытала мужа ни о чем, когда, наконец, он
появился дома. Только и спросила:
- А зачем ты туда ездил?
- Образцы возили...
Какие образцы среди весны? Давно уже отчеты написаны и сданы. А если куда и
возят образцы редкоземельных металлов, то в Москву, где имеются для
химического анализа хорошие лаборатории... Не говоря уж о режиме
секретности, который в ту пору не позволял иметь дело с кем-либо, кроме
Москвы...
Может, Татьяна о чем-то и догадывалась, но была мудра. И слава Богу.
Вот и все... и забылась, забылась постепенно Неля. Ее сладкое тело... ее
нежная полуулубка... И что за наваждение - через столько лет... да еще на
ярком свету, за стеклом, на потребу публики... Кто мог?! Да никто, конечно,
кроме Кости. Он завидовал Самохину. Он всерьез предложил тогда Неле - при
всех, за столом - стать его женою.
- Я вдов, - говорил он. И это была правда. Его жена Рая недавно умерла от
рака. - Мы будем счастливы, как Ромео и Джульетта.
Неля в ответ тихо смеялась и никла к Самохину.
Но с чего вдруг он вспомнил о ней и вылепил манекен? Но так похоже... Или у
него с тех времен остался набросок? Самохин, хоть убейте его, не помнил,
лепил в те вечера Бараев Нелю или хотя бы карандашом набросал портрет?
А может, все гораздо проще? Он знал, что она с Севера, что библиотекарь,
нашел ее в Норильске и женился? И вылепил ее еще ту, молодую? Но в таком
