Она хохотала, Генрих улыбался. Так - со смехом - они бегали по
планетному космодрому. Рой не выходил из каюты: ни Уран, ни Нептун его не
интересовали, надо было изучить материалы, полученные от Боячека, - доклад
Петра Кэссиди, командира "Протея", штурманский дневник, рассказы
участников экспедиции - материалов было уже столько, что, показав на ленты
и кристаллы с записями, Рой двумя словами мрачно охарактеризовал Генриху
их содержание: "Голова пухнет!"
На Нептуне Санников учтиво попросил Роя о разрешении поговорить
наедине. Рой все не мог привыкнуть к противоречию смущенно краснеющих щек,
вежливых до униженности фраз и холодного, почти дерзкого взгляда. Парень
нетривиален, все снова говорил себе Рой.
- Давайте договоримся, Курт, - предложил Рой. - Мы разговариваем друг
с другом, не спрашивая разрешения. Прошу заходить ко мне в любое время.
Санников вскоре постучался к Рою.
- Прежде всего объясню, почему разговор наедине, - начал он. -
Собственно, против вашего брата у меня возражений нет. Но Людмила стала бы
меня обрывать, она без этого не может. Она считает меня рабом науки.
- Следует считать, что такое обвинение ложно и вы вообще не раб
науки? - уточнил Рой.
- Нет, почему же? Все верно. Вообще, замечу в скобках, Людмила редко
ошибается в оценках, у нее дар схватывать существенное. И во мне она
уловила главное мое свойство - не разрешаю себе отступаться от науки. При
желании поиронизировать это можно квалифицировать и как научное рабство.
Санников сидел на диване пригнувшись, положив руки на колени. Гораздо
проще было бы откинуться на спинку, закинуть ногу на ногу, сам Рой
признавал только непринужденные позы, а юноша показывал, что скромен,
смирен, почти смиренен. И он, похоже, искренне не сознавал, что сама его
старательно культивируемая скромность - вызывающа, что нарочитая робость
сходна с дерзостью. Рою захотелось подразнить Санникова.
- Вам нравится моя каюта, Курт? - Рой обвел рукой стены.
Санников непроизвольно повел головой вслед движению руки Роя. В его
глазах засветилось удивление.
- Какие странные краски! Вы сами выбирали их?
Каюта мерцала безднами оттенков фиолетового цвета, в ней не было двух
одинаковых участков: красно-фиолетовое сияние превращалось в
золото-фиолетовое, золото-фиолетовое становилось зелено-фиолетовым - все
было фиолетовым: и стены, и мебель, и потолок, и полы, - и все светилось
по-иному, чем рядом, и ярко-фиолетовое погасало в сумрачно-фиолетовом.
- Я люблю фиолетовый цвет, Курт. В нем что-то увлекательно нездешнее,
недаром ваш шеф назвал нас с братом мистикофизиками. Фиолетовость,
по-моему, равнозначна таинственности. Я и попросил окрасить мою каюту в
цвет, напоминающий, что великие тайны - типичность мира. Ведь фиолетовость
- крайняя граница видимого спектра, она предвещает закат в невидимость.
- Нет, я реалист, - сказал юноша. - Мир, по-моему, очень прост,
только мы не всегда понимаем его простоту. У нас не хватает фантазии на
простое, мы нагромождаем сложности. Это от нашей собственной
примитивности.
- Сложность от примитивности? Я правильно понял, Курт?
- Совершенно правильно, Рой. Вы не изучали дикарский период
человечества? Мне пришлось. Дикарь - интеллектуально примитивен, а ведь
как дьявольски сложно его представление о мире! Всюду непонятное,
необъяснимое, загадочное, всюду потусторонние силы, призраки, привидения,
духи, боги, черти - в общем, мистика. А в основе мистики лежит
мистификация. Дикарь мистифицирует природу тем, что видит в ней лишь то,
что открывается его скудным чувствам, и пытается внести логику в хаос
восприятий. Вот так он придумывает сложнейшую теорию эпициклов Птолемея,
чтобы объяснить себе видимое движение планет.
- Дикарь придумывает теорию эпициклов Птолемея? Впервые слышу!
Курт разрешил себе показать небольшое раздражение:
- Птолемей, я знаю, писал книги, принимал ванны, умащивался
благовониями: не дикарь, но примитивный по логике человек, строивший
координатную систему отсчета от себя как от пупа мироздания. Полагать себя
центром природы примитивно, от этого мир жутко усложняется, в его простые
законы вторгаются разные фиолетовости, граничащие с провалом в
потусторонность.
Рой с интересом наблюдал, как спадает с молодого космолога напяленная
на себя смиренность. Рой вежливо уточнил:
- Вы пришли изложить мне философию того, как примитивное понимание
природы порождает мистику?
- Вы сами знаете, что не для этого. Меня тревожит практическая
программа поисков, а не общефилософские проблемы.
- Я все-таки не понимаю...
- Выслушайте меня терпеливо, Рой! Знаете, почему-то никому не могу
методично рассказать все свои... Людмила взрывается на второй фразе, но у
других внимание тоже быстро исчерпывается. Вероятно, я чем-то раздражаю
слушателей...
Рой засмеялся.
- Валяйте, Курт. Обещаю внимательность. Догадываюсь, что вы хотите
связать проблему шара с гипотезой пузырчатой вселенной.
Да, именно это он и хотел сделать. Он постарается быть кратким. Его
теория происхождения вселенной абсолютно проста и логична - как, впрочем,
и сама вселенная. Мировой вакуум - бесконечно сжатая среда, нечто вроде
теста, распираемого внутренним брожением и порождающем пузыри. Пузыри
вырываются из вакуума. Они и есть то, что мы называем материальными
частицами. Иначе говоря, вся наша материальная вселенная - не больше чем
собрание пузырей вакуума.
- Это и есть ваша теория пузырчатой вселенной? И вы считаете ее
новой?
Санников явственно подводил Роя к какой-то новой идее, но зашел очень
уж издалека. Он, вероятно, всегда так изъяснялся, от ветхого Адама. Не
удивительно, что слушатели теряли внимание, пока он добирался до сути. Рой
постарался показать, что интереса не потерял, юноша может спокойно
продолжать. Санников продолжал, но беспокойно. Предписанная себе
почтительность позы стесняла, он стал вдруг поворачиваться на диване, то
откидывался, то снова наклонялся, порывисто поднимал руки с колен, опять
опускал их на колени - как рвущийся в бег конь, которого ездок, в данном
случае собственная воля, осаживает, с любопытством думал о юноше Рой. Нет,
Санников отнюдь не выдает за свою идею пузырчатости вакуума, ее обсуждали
еще в двадцатом веке старой эры. Он просто определил, при каких условиях
вакуум вспучивается, выпенивая то, что мы называем веществом, а при каких
вещество намертво сковано в вакууме. В доказательстве, что вакуум
неоднороден, что в нем появляются слабины и перенапряжения, и заключено
все новое, что он внес, на большее он не претендует, он готов
удовлетвориться этим скромным вкладом.
- Хорош маленький вклад! - Рой покачал головой. - Теперь, надо
полагать, мы перейдем от общих проблем мироздания к делам Космостанции? Я
правильно понял ваши намерения?
Да, именно это Санников и хотел предложить. Он напомнил, что
звездолет "Протей" обнаружил шар, когда пролетал мимо звезды,
превращавшейся в тот момент из нормального светила в "черную дыру".
"Черных дыр", то есть небесных тел размером с Луну и массой Солнца, в
космосе не меньше, чем блох в шерсти бродячей собаки. Но еще ни один
человек не присутствовал при коллапсе звезды, то есть при космической
катастрофе, когда гигантский газовый шар за считанные секунды чудовищным
взрывом опадает в себя, превращаясь в крохотное тельце с веществом в
миллиарды раз более плотным, чем вода. И едва штурманские аппараты
установили, что чуть в стороне от курса готовится опасть в себя, как в
бездну, какая-то звезда, командир "Протея" без колебаний повернул корабль
в район катастрофы. И он сообщает в отчете, что неподалеку от "черной
дыры", в которую превратился звездный гигант, обнаружен шар размером с их
звездолет "Протей"и взял его на буксир своими силовыми полями. Петр
Кэссиди считает шар искусственным сооружением, может быть, даже
летательным аппаратом, внутри которого - неведомые разумные существа, и
видит одну загадку - как наладить с ним контакт?
На контакте с инозвездными цивилизациями чуть не свихнулись все наши
астронавигаторы, раньше на эту тему писали одни авторы фантастических
романов, теперь районы возможного гнездования инопланетян внесены в
космические лоции. Кэссиди поддался моде и выискивает в космосе "братьев
по разуму". И никто не дает себе отчета, что тайна не столько в
конструкции шара, объявленного инозвездным кораблем - он, Курт, голову
положит на плаху, что никаких разумных существ в шаре нет, - а совсем в
ином: в месте, где увидели шар, во времени, когда он возник. Он, Курт
Санников, утверждает, что коллапс звезды и возникновение шара - два
явления одного физического процесса, возникшего в районе мирового
пространства, где пролегал курс "Протея". Не нужно искать контакта с
несуществующими существами, все это от примитивного восприятия мира, все
это дикарство. Когда-то кругом виделись духи и призраки, а планеты
изворачивались на небе в эпициклах, а не в простеньких коперниковских
орбитах, а сейчас выдумывают призрачных разумных братьев и в любом
космическом шатуне выискивают искусственное сооружение. Все тысячекратно
проще - надо только понять физику процесса, поглотившего в бездне звезду и
выбросившего наружу крохотный шарик. Остальное несущественно.
- Разве мы делаем не то, что вы хотите, Курт? - Рой искренне не
понимал, к чему клонит молодой космолог. - Изучить все, связанное с шаром,
- таково наше задание. Что, собственно, вам не нравится? Доказывайте, что
шар не больше чем забавное физическое явление. Никто вам не помешает.
Санников смотрел так, словно не знал: то ли вспылить, то ли
расплакаться. Он выглядел растерявшимся ребенком - губы подрагивали, лицо
покраснело, глаза влажно блестели. Он тихо сказал:
- Не умею объяснять. И вам не сумел.
- Я слушал вас внимательно. И не прерывал.
- Не в этом дело - не прерывали... Я хотел короче, а все краткое -
сложно. На длинные мысли у людей не хватает терпения.
- Вы сегодня говорите одними парадоксами, - добродушно заметил Рой. -
Примитив сложнее простоты. Фундамент мистики - мистификация. Еще и длинные
мысли. Никогда не думал, что истинность мысли можно измерить в метрах.
- Шар должен скоро исчезнуть, - печально сказал Санников. - Я
проделал все вычисления... Шар, трофей космического поиска "Протея", с
которым так возятся на Виргинии, от курса появления перешел на курс
уничтожения. Он должен бесследно раствориться в вакууме.
- Знаете что? Устроим теоретическое собеседование, - предложил Рой. -
Отчет Кэссиди я усвоил, в нем нет ничего неясного, кроме, конечно,
непонятной природы самого шара. А в ваших объяснениях не разобрался. Может
быть, совместно поправим дело?
Генрих, узнав о беседе брата с Санниковым, равнодушно пожал плечами.
У Генриха бывали периоды увлечения, периоды безучастности, периоды
легкомыслия. Рой отнес его состояние к третьепериодному. Он шучивал,
отвлекался на пустяки, говорил о мелочах. Рою казалось, что брат увлекся
Корзунской: до любви не дошло, но душевная приязнь проглядывала. Рой не
был уверен, что увлечения такого рода способствуют делу, у Генриха две
страсти в душе не умещались. Рой утешил себя: послушаем доклад Санникова,
тот столько всякого наговорит, что не сможет Генрих остаться безучастным.
Санников докладывал два часа, идеи его Рою снова показались весьма
