фантастики...
- Почему же? Но разве подобная возможность не опровергается тем фактом,
что по закону тяготения об их существовании должно было свидетельствовать их
притяжение?
- Оно не скажется, если эти солнца достаточно далеко, - ответил Бини, -
хотя бы на расстоянии четырех световых лет от нас или еще дальше. Мы не
можем заметить такие возмущения, потому что они слишком малы. Предположим,
что на таком расстоянии от нас имеется много солнц... десяток или даже
два...
Теремон переливчато свистнул.
- Какую статью можно было бы соорудить из этого для воскресного
приложения! Два десятка солнц во Вселенной на расстоянии восьми световых лет
друг от друга. Конфетка! Таким образом, наша Вселенная превращается в
пылинку! Читатели будут в восторге.
- Это ведь только предположение, - улыбнулся Бини, - а вывод из него
такой: во время затмения эти два десятка солнц стали бы видимы, исчез бы
солнечный свет, в блеске которого они тонут. Поскольку они очень далеко, то
будут казаться маленькими, как камешки. Конечно, хранители Культа говорят о
миллионах Звезд, но это явное преувеличение. Миллион Звезд просто не
уместятся во Вселенной - они касались бы друг друга!
Ширин слушал Бини со все возрастающим интересом.
- В этом что-то есть, Бини. Преувеличение... именно это и случается.
Наш мозг, как вы очевидно, знаете, не способен сразу осознать точное число
предметов, если их больше пяти; для большего числа у нас существует понятие
"много". А десяток таким же образом превращается в миллион. Чертовски
интересная мысль!
- Мне пришло в голову еще одно любопытное соображение, - продолжал
Бини. - Вы когда-нибудь задумывались над тем, как упростилась бы проблема
тяготения, если бы мы имели дело с относительно несложной системой?
Представьте себе Вселенную, в которой у планеты только одно солнце. Планета
обращалась бы по правильной эллиптической орбите, и точная природа силы
тяготения была бы очевидной и без доказательств. Астрономы такого мира
открыли бы тяготение, пожалуй, даже прежде, чем изобрели бы телескоп.
Оказалось бы достаточным простое наблюдение невооруженным глазом.
- Но была бы такая система динамически стабильна? - усомнился Ширин.
- Конечно! Это так называемый "случай двух тел". Математически это было
исследовано, но меня интересует философская сторона вопроса.
- Как приятно оперировать такими изящными абстракциями, - признал
Ширин, - вроде идеального газа или абсолютного нуля.
- Разумеется, - продолжал Бини, - беда в том, что жизнь на такой
планете была бы невозможна. Она не получала бы достаточно тепла и света, и,
если бы она вращалась, на ней бала бы полная тьма половину каждых суток, так
что жизнь, первым условием существования которой является свет, не могла бы
там развиваться.
- Атон принес светильники, - перебил его Ширин, вскочив так резко, что
стул упал.
Бини осекся. Обернувшись, он улыбнулся с таким облегчением, что рот его
растянулся до ушей.
В руках Атона был десяток стержней длиной с фут и толщиной с дюйм. Он
свирепо взглянул поверх стержней на собравшихся вокруг сотрудников
обсерватории.
- Немедленно возвращайтесь на свои места! Ширин, идите сюда, помогите
мне!
Ширин подбежал к старику, и в полной тишине они принялись вставлять
стержни в самодельные металлические держатели, висевшие на стенах.
С таким видом, словно он приступал к свершению главного таинства
какого-нибудь священного ритуала, Ширин чиркнул большой неуклюжей спичкой и,
когда она, брызгая искрами, загорелась, передал ее Атону, который поднес
пламя к верхнему концу одного из стержней.
Пламя сначала тщетно лизало конец стержня, но затем неожиданная желтая
вспышка ярко осветила сосредоточенное лицо Атона. Он отвел спичку в сторону,
и в комнате раздался такой восторженный вопль, что зазвенели стекла.
Над стержнем поднимался шестидюймовый колеблющийся язычок пламени! Один
за другим были зажжены остальные стержни, и шесть огней залили желтым светом
даже дальние углы комнаты.
Свет был тусклый, уступавший даже лучам потемневшего солнца. Пламя
металось, рождая пьяные, раскачивающиеся тени. Факелы отчаянно чадили, и в
комнате пахло, словно на кухне в неудачный для хозяйки день. Но они давали
желтый свет.
Желтый свет показался особенно приятным после того, как в небе уже
четыре часа тускнела угрюмая Бета. Даже Латимер оторвался от книги и с
удивлением смотрел на светильник.
Ширин грел руки у ближайшего огонька, не обращая внимания на то, что
кожу уже покрывал сероватый слой копоти.
- Прелестно! Прнелестно! Никогда не думал, что желтый свет так красив,
- бормотал он в восторге.
Но Теремон глядел на факелы с подозрением. Морщась от едкой вони он
спросил:
- Что за штуки?
- Дерево, - коротко ответил Ширин.
- Ну, нет. Они же не горят. Обуглился только конец, а пламя продолжает
вырываться из ничего.
- В этом-то вся и прелесть. Это очень эффективный механизм для
получения искусственного света. Мы изготовили их несколько сотен, но большая
часть, конечно, отнесена в Убежище. - Тут Ширин повернулся и вытер платком
почерневшие руки. - Принцип такой: берется губчатая сердцевина тростника,
высушивается и пропитывается животным жиром. Потом она зажигается, и жир
понемногу горит. Эти факелы будут гореть безостановочно почти полчаса.
Остроумно, не правда ли? Это изобретение одного из молодых ученых Сароского
университета.
Вскоре оживление в куполе угасло. Латимер поставил свой стул прямо под
факелом и, шевеля губами, продолжал монотонно читать молитвы, обращенные к
Звездам. Бини опять отошел к своим камерам, а Теремон воспользовался
возможностью пополнить свои заметки для статьи, которую он собирался на
другой день написать для "Хроники". Последние два часа он занимался этим
аккуратно, старательно и, как он хорошо понимал, бесцельно.
Однако (это видимо, заметил и Ширин, поглядывавший на него с усмешкой)
это занятие помогало ему не думать о том, что небосвод постепенно
приобретает отвратительный красновато-лиловый оттенок свежеочищенной свеклы,
- и таким образом оправдывало себя.
Воздух, казалось, стал плотнее. Сумрак, как осязаемая материя, вползал
в комнату, и танцующий круг желтого света все резче выделялся среди
сгущающейся мглы. Пахло дымом, потрескивали факелы; кто-то осторожно, на
цыпочках обошел стол, за которым работали; время от времени кто-нибудь
сдержанно вздыхал, стараясь сохранять спокойствие в мире, уходящем в тень.
Первым услышал шум Теремон. Он даже не услышал, а смутно почувствовал
какие-то звуки, которых никто не заметил бы, если бы в куполе не стояла
мертвая тишина.
Журналист выпрямился и спрятал записную книжку. Затаив дыхание, он
прислушался, а потом, пробравшись между солароскопом и одной из камер Бини,
нехотя подошел к окну.
Тишину расколол его внезапный крик:
- Ширин!
Все бросили работу. В одну секунду психолог очутился рядом с
журналистом. Затем к ним подошел Атон. Даже Йимот 70, который примостился на
маленьком сиденье высоко в воздухе, возле окуляра громадного солароскопа,
опустил голову и поглядел вниз.
От Беты остался только тлеющий осколок, бросавший последний отчаянный
взгляд на Лагаш. Горизонт на востоке, где находился город, был поглощен
Тьмой, а дорога от Саро к обсерватории стала тускло-красной полоской, по обе
стороны которой тянулись рощицы. Отдельных деревьев уже нельзя было
различить, они слились в сплошную темную массу.
Но именно дорога приковала к себе внимание всех, потому что на ней
грозно кипела другая темная масса.
- Сумасшедшие из города! Они уже близко! - крикнул прерывающимся
голосом Атон.
- Сколько осталось до полного затмения? - спросил Ширин.
- Пятнадцать минут, но... но они будут здесь через пять.
- Неважно. Проследите, чтобы все продолжали работать. Мы их не пустим.
У этого здания стены, как у крепости. Атон, на всякий случай не спускайте
глаз с нашего незваного гостя. Теремон, идемте со мной.
Теремон выбежал из комнаты вслед за Ширином. Лестница крутой спиралью
уходила вниз, в сырой жуткий сумрак.
Не задерживаясь ни на секунду, они по инерции успели еще спуститься
ступенек на сто, но тусклый, дрожащий желтый свет, падавший из двери купола
исчез и со всех сторон сомкнулась густая зловещая тень.
Ширин остановился и схватился пухлой рукой за грудь. Глаза его
выкатились, а голос напоминал сухой кашель:
- Я не могу... дышать... ступайте вниз... один. Заприте все двери...
Теремон спустился на несколько ступенек и обернулся.
- Погодите! Вы можете продержаться минуту? - крикнул он.
Он и сам задыхался. Воздух набирался в легкие очень медленно и был
густ, словно патока, а при мысли, что надо одному спуститься в таинственную
Тьму, он ощутил панический страх.
Значит, все-таки темнота внушала ужас и ему.
- Стойте здесь, - сказал он. - Я сейчас вернусь.
Перескакивая через ступеньки, он помчался наверх. У него бешено
колотилось сердце - и не только от физических усилий. Он ворвался в купол и
выхватил из подставки факел. Факел вонял, дым слепил глаза, но Теремон,
радостно сжимая его в кулаке, уже мчался вниз по лестнице.
Когда Теремон склонился над Ширином, тот открыл глаза и застонал.
Теремон сильно встряхнул его.
- Ну, возьмите себя в руки! У нас есть свет!
Он поднял факел как можно выше и, поддерживая спотыкающегося психолога
под локоть, направился вниз, стараясь держаться в середине спасительного
кружка света.
В кабинеты на первом этаже еще проникал тусклый свет с улицы, и
Теремону стало легче.
- Держите, - грубо сказал он и сунул факел Ширину. - Слышите их?
Они прислушались. До них донеслись бессвязные, хриплые вопли.
Ширин был прав: обсерватория напоминала крепость. Воздвигнутое в
прошлом веке, когда безобразный неогавотский стиль достиг наивысшего
расцвета, здание ее отличалось не красотой, а прочностью и солидностью
постройки.
Окна были защищены железными решетками из толстых прутьев, глубоко
утопленных в бетонную облицовку. Каменные стены были такой толщины, что их
не могло бы сокрушить даже землетрясение, а парадная дверь представляла
собой массивную дубовую доску, обитую железом. Теремон задвинул засовы.
В другом конце коридора тихо ругался Ширин. Он показал на дверь черного
хода, замок которой был аккуратно выломан.
- Вот таким образом Латимер проник сюда, - сказал он.
- Ну, так и не стойте столбом! - нетерпеливо крикнул Теремон. -
Помогите мне тащить мебель... И уберите факел от моих глаз. Этот дым меня
задушит.
Говоря это, журналист с грохотом волок к двери тяжелый стол; за две
минуты он соорудил баррикаду, которой не хватало красоты и симметрии, что,
однако, с избытком компенсировалось ее массивностью.
Откуда-то издалека донесся глухой стук кулаков по парадной двери;
слышались вопли, но все это было как в полусне.
Толпой, которая бросилась из Саро, руководили только стремление
разрушить обсерваторию, чтобы обрести обещанное Культом спасение души, и
безумный страх, лишавший рассудка. Не было времени подумать о машинах,
оружии, руководстве и даже организации. Люди бросились к обсерватории пешком
и попытались разбить дверь голыми руками.
Когда они достигла обсерватории, Бета сократилась до последней
рубиново-красной капли пламени, слабо мерцавшей над человечеством, которому
