вдруг все вмес-те - ревут, слезы текут ручьями, обнимаются, склоняют го-
ловы на плечи друг другу.
А вон и знакомый паренек с чубчиком, тоже особо. Курит, смотрит в
землю.
А вон совсем старый старик плачет. Спьяну? Случайно прибился - и
вдохновился общей печалью? Нет, вдруг поднял голову и зычно продеклами-
ровал строку из Антуфьева, относя ее, быть может, к себе:
- Я путешествую в старость и ставлю вешки, как будто надеюсь вернуть-
ся! Сволочи!
- Заливаются, лохушки, - сказала Нюра о девицах. - Что им тут, кон-
церт, что ли? Упиваются. Событие-то какое, ну ты, что ты, маме с папой
рассказать!
Заметен был - появляясь то там, то здесь - очень распорядительный че-
ловек в долгополом черном пальто, в черной шляпе, которую он снимал,
входя в здание, и надевал, выходя. Рыжеволосый, рыжебородый. Все это шло
к нему накрепко, но симпатичней он от этого не казался. Он был тут, мо-
жет, самым необходимым, но казался самым лишним.
- Кастальский, - сказала Нюра.
Сергей это знал. Кастальский. Организатор выступлений Стаса Антуфь-
ева, или, как принято говорить, продюсер. Вот, он и на похоронах продю-
сер.
Заколыхалось: выносили гроб.
Милиционеры стояли оцеплением - как когда-то на майских демонстраци-
ях.
Вынесли.
Катафалк - длинная черная машина, почти лимузин. Кастальский поста-
рался. Он и сам в черный мерседес сел. А за ним и другие в машины - це-
лая кавалькада потянулась медленно. Впереди ментовские, с мигалками.
- Попаду или не попаду? - пробормотала Нюра, вертя в руках обломок
кирпича. И когда успела найти и поднять?
- Брось, - сказал Сергей.
- Сейчас брошу.
Нюра размахнулась, кинула. Обломок попал в черное стекло черной маши-
ны Кастальского. Стукнулся и отскочил.
Машина испуганно дернулась вперед, чуть не врезавшись в катафалк, к
Нюре подскочили рыдающие девицы, визжа и ругаясь, стараясь ущипнуть,
оцарапать, пихнуть, а то и по-мужски - кулаками, Сергей оттаскивал их,
подоспели милиционеры, Нюру и Сергея отволокли в сторонку.
- До кучи их, - сказал ментовский чин с румяным от холодка и дела,
бодрым лицом.
Нюру и Сергея посадили в "воронок", который был набит уже. Почти все
или пьяные, или обкуренные, или обколотые. Глаза дикие, разговоры чум-
ные.
- Все-таки попала, - засмеялась Нюра.
- За что?
- Знала бы, за что, убила бы.
В отделении милиции они долго ждали своей очереди. Вызвали их вместе.
- Не москвичи? Откуда?
Видимо, у спрашивающего был наметанный глаз.
- Из Саратова, - сказал Сергей и дал паспорт. - А это моя жена. На
похороны приехали.
Милиционер полистал паспорт. Отложил.
- А супруги документики где? - спросил он Нюру, осматривая подробно
всю ее и отдельно - красивое лицо ее, имея на это полное административ-
но-процессуальное право.
- Дома оставила, - сказала Нюра.
- Почему? Муж взял, а вы не взяли. На отдельного человека - отдельный
документ.
- Ни черта он мне не муж, а паспорт у меня на оформлении.
- Это я понял, что он не муж, - проницательно улыбнулся милиционер,
радуясь возможности показать свой недюжинный ум. И соврал, не понял он
этого. Сергей знает, что они с Нюрой выглядят как молодые муж и жена.
Они подходят друг к другу. Он это сразу почувствовал. Они идут друг дру-
гу.
- Ладно. Молодого человека отпустим, а вас придется задержать для вы-
яснения личности.
- Ага. Разбежалась, - сказала Нюра, достала и швырнула менту паспорт.
Милиционер вслух прочитал все: фамилию, имя, отчество, серию, номер,
кем и когда выдан, место прописки.
- Чего ты время тянешь? - не выдержала Нюра.
- А что? Невмоготу? Уколоться охота?
Нюра фыркнула.
Но держать их смысла действительно не было.
И их отпустили.
И они поехали в Переделкино искать тетку Нюры, неписательницу.
Приехали: безлюдье, пустые совсем улицы.
Топтались, озираясь, наконец женщина появилась с тележкой-сумкой,
спросили у нее, где улица Тургенева, та призадумалась, потом сказала,
что это вроде надо пойти по этой вот улице прямо, а потом свернуть, а
там спросите, там скажут.
Пошли по указанной улице, свернули, но спросить не у кого было - та
же пустота. Решили двигаться наугад, - до первого живого человека.
В конце одной из улиц увидели дым, пошли на дым.
Под деревьями, напротив строящегося большого дома, сидели мужчины,
кругом возле костра, сказка про двенадцать месяцев. Они пили вино, а на
водопроводной трубе, как на вертеле, над костром жарилась целая свиная
туша.
- Не знаете, где тут улица Тургенева? - спросил Сергей.
Ответил человек с приятными и умными глазами, черными, иноземными,
как и у всех остальных. Но ответил не прямо. Он ответил так. Он повер-
нулся к одному своему товарищу и спросил его:
- Рохад, ты не знаешь, где улица Тургенева?
- Нет, - сказал Рохад.
Тогда человек повернулся к другому и спросил его не спеша:
- Геран, ты не знаешь, где улица Тургенева?
- Нет, - сказал Геран.
- Вот видишь! - удивленно воскликнул человек. - Даже они не знают!
Все сдержанно рассмеялись - чему-то своему, что они знали про Рохада
и Герана. Рассмеялись и Рохад с Гераном, потому что мужчины должны уметь
смеяться доброй шутке над собой, понимая ее отличие от обиды и оскорбле-
ния.
- Зачем вам улица Тургенева? - спросил приятный человек.- Садитесь с
нами. Вино пьем, мясо будет. Угощайтесь!
- Спасибо, - сказал Сергей.
Это слово было понято как согласие. Повинуясь знаку своего главного,
Рохад и Геран поднесли Сергею и Нюре по стакану вина. Они налили его из
больших бутылей. Наверное, это было домашнее вино. Сергею хотелось бы
видеть и назвать его рубиновым или сапфировым, хотя он не уверен был,
что сапфир красного цвета, но цвет вина, к сожалению Сергея, напоминал
ему всего лишь цвет разбавленной марганцовки.
Запах же и вкус были замечательные.
- Тост! - сказал черноокий человек.
Все взяли стаканы.
Человек задумчиво, глядя сквозь вино на костер, сказал:
Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь -
В своих мечтах - к одной и той же цели.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью - я всегда в пути.
После паузы он произнес:
- Будьте же всегда в пути, друзья мои, как автор этих прелестных слов
товарищ Вильям Шекспир, кроме как к любви - нет дороги. Ваше здоровье!
Друзья его глядели на него с уважением и любовью, выпили не спеша - и
до дна каждый.
Выпили до дна и Сергей с Нюрой, поблагодарили и пошли дальше.
Уже начало темнеть, когда они наконец отыскали эту улицу Тургенева.
И они нашли дом родственницы, где хмурый мужик, чего-то прибивая и не
оставляя своего занятия, ответил сердито, что хозяйка им этот поганый
дом два года назад продала за бешеные деньги и уехала к чертям собачьим.
Куда? Я вам не адресное бюро.
- Ты не адресное бюро. Ты говнюк, - сказала Нюра.
Мужик опустил руки и изумленно спросил:
- Это почему же?
- По-человечески разговаривать надо с людьми, - объяснила Нюра.
- Ты думаешь, если ты баба, я не могу тебя охреначить молотком вот по
баш-ке? - задал вопрос мужик.
- Можешь, - обнадежила его Нюра.
- Еще как могу, - подтвердил мужик. - Катитесь отсюдова!
Они медленно пошли.
- На вокзал? - спросил Сергей.
- Подумаем.
- А что думать?
Нюра не ответила.
Она смотрела на одинокого приближающегося.
Приближающийся приблизился и приостановился, ожидая вопроса. Длинно-
волосый, высокий, задумчивый, лет сорока. Работник умственного труда,
ясное дело. Может, писатель даже. Раз уж тут писательский поселок. Тот,
с молотком, может, тоже писатель. Может, детский. Я скворечню прибиваю,
птиц на лето поджидаю, прилетайте, птицы, к нам, я вам вдоволь корму
дам.
- Как лучше к станции пройти? - спросила Нюра.
- Прямо по дороге, потом направо.
- Мы тут к родственнице приехали. А она уехала, оказывается. Больше в
Москве нет никого. Ерунда какая-то. И поздно уже. И жрать охота. Пустите
переночевать. Платить нечем, денег нет.
- А у кого они есть, - улыбнулся работник умственного труда. - Пой-
демте.
Идти оказалось десять шагов.
- Танюша, у нас гости! - добрым голосом закричал добрый человек, вхо-
дя в сени деревянного дома, открывая дверь в дом и жестом приглашая гос-
тей осчастливить.
Вышла женщина лет тридцати, черноволосая, с первого взгляда на цыган-
ку похожая, тонкая, в джинсах и маечке; Сергей уважал женщин, которые
дома не в халатах.
- И хорошо, что гости, - сказала она.
Сергей, пока раздевались-разувались, объяснил, что они муж и жена,
что приехали к родственнице, долго плутали, замерзли, а она, оказывает-
ся... вы извините, мы рано утром...
- Нет проблем, - коротко заключил добрый человек. - И давайте знако-
миться. И - ужинать.
4
а тут тепло и сыро особенно с ранья
тут березка и рябина это родина моя
куст ракиты над рекою кто-то виснет на суку
и кукушечка кукует ему вечное ку-ку
- Тихо у вас, - говорила Нюра. Она без стеснения ела и пила вино, не
заботилась, чтобы поддерживать разговор, а когда захотелось произнести
слова, то сказала о том, о чем думала, а думала она, что хорошо было бы
жить здесь. И она сказала об этом: - Тихо у вас.
- Уж с городом не сравнить, - сказала шестилетняя Катя, дочь. - В го-
роде и шум, и смог, в городе я просто задыхаюсь!
- Неужели? - удивилась Таня.
- Она права, в городе после такого воздуха тяжело, - сказал добрый
человек по имени Матвей и с фамилией Архангельский. А у жены его была
почему-то другая фамилия - Антонова.
Они так и представились:
- Матвей Архангельский.
- Татьяна Антонова.
Тогда представились и Сергей с Нюрой.
- Сергей Иванов, - представился Сергей.
- Лена Твердижопко, - представилась Нюра. Усмехнулась. - Шутка не
удалась. Извините. Балабанкина. На этот раз не шутка. Ленка Балабанкина.
Кличка Нюра. Когда как. По настроению.
- Сегодня какое настроение? - спросил Матвей.
- Ленка. Сегодня я жрать хочу, согреться, спать хочу. Ленка Балабан-
кина хочет жрать и спать. Ленка.
После ужина пошли в комнату с дощатыми стенами и книжными полками по
стенам - и пианино у одной из стен, на пианино кипы нот. Трудовой инс-
трумент, значит, не мебель, значит, и не баловство. Расселись, помолча-
ли. Телевизора не было.
- Хотите, сыграю? - спросила Таня у Нюры-Лены. Та благосклонно кивну-
ла.
Таня стала играть.
- Выпить бы еще, - сказала Нюра.
- Только водка, - извинился Матвей.
- Годится.
Матвей принес и поставил на дощатый самодельный стол водку, стаканы и
блюдо с яблоками. Нюра налила себе полстакана, выпила. Потом еще полста-
кана, но сразу пить не стала, взяла яблоко, села в уголок, слушала игру
Тани, отпивала водку, хрустела яблоком.
Сергей смотрел на играющую Таню и слушающую Нюру и размышлял: стран-
но, две женщины - совершенно разные, а так похожи, чем-то внутренним,
неуловимым... Им идет быть подругами, старшей и младшей, при этом ясно,
что они никогда, ни при каких обстоятельствах не станут подругами, а ес-
ли б они были сестры, то меж ними была бы вечная вражда-любовь...
Музыки было как раз в меру, чтобы не утомить даже тех, кто классику
не любит, впрочем, и классика была облегченная, народу доступная, но
Сергей почти ничего не узнал.
- Вы с гитарой, - сказала Таня Сергею. - Играете?
Сергей впервые за сегодняшний день вспомнил, что он с гитарой и что
