всевозможные законы, страхи, опасения, семейных докторов,
смертельные идеи и манеры, все эти "ты должен" и "ты не
должен", "ты можешь" и "ты не можешь"; затем мы отправляем
детей в школу, чтобы заполнить то, что было блокировано за
дверью: завалить ложной географией, ложной историей, ложным
законом жизни. Все же все было там, открытым, непосредственным,
досягаемым через маленькое окошко, это мир непосредственно на
кончиках наших пальцев, непосредственная география, история
всего: великая История, текущая беспрепятственно, безо всяких
дат, позволяющая нам понять всю историю и все существа. Она
учила их великой Истории, по вечерам, после их упражнений. Она
садилась под большую рельефную карту Индии, висевшую на стене
карту единой Индии, той, которая никогда не была усечена
Великобританией или изначальной ложью истории -- а рядом с ней
стояла настольная лампа. Она выглядела белоснежной, и, самое
главное, можно было видеть ее глаза, которые казались огромными
под маленькой тюлевой повязкой, низко опущенной на ее лбу. Они
усаживались на землю, полукругом возле нее, учителя вместе с
учениками, уже почти тысяча человек. Она читала несколько
страниц из "Синтеза Йоги" или, возможно, последние главы из
"Жизни Божественной": "Человек и Эволюция". Философия
становилась простой -- она оказывалась живым переживанием, тем,
которое видишь и к которому прикасаешься, когда открывается
внутренняя дверь, это эволюция прямо перед самыми нашими
глазами: ты видишь это, поэтому ты становишься этим.
Переживание у тебя внутри, поэтому ты в нем повсюду, ты
вступаешь в этот мир так, как входишь в собственный дом, ведь
мир в тебе. И все там. Все все, что ты можешь пережить и
неизмеримо большее, что ты не можешь пережить... Знание,
кажущееся приходящим к тебе снаружи -- это просто предлог,
чтобы вынести на поверхность то знание, которое находится
внутри тебя. В этой школе эволюции учителя нужны были не для
того, чтобы "формировать", а чтобы информировать, -говорила
она. Нечему учить! Вы должны только выявить то, что уже там,
это все. Мы являем собой необъятную тотальность прямого знания,
которое было позабыто... в уголке мозга.
Но как можем мы прикоснуться к этому прямому знанию?
Возможно, простенький обычный пример, взятый из моего личного
опыта, может помочь лучше понять эту необычайную физическую и
даже физиологическую точность }rncn прямого познания. Однажды
кто-то принес мне фотографию совершенно незнакомого мне
человека, живущего в шести тысячах миль отсюда; я взглянул на
нее... невозможно объяснить. Нахлынула вся совокупность
одновременного восприятия, охватывающая все уровни существа --
все вибрации, колебания, противоречия этой личности -- как
можно выразить это на ментальном языке? Наш язык плоский, как
фотография, абстрактный, пустой, он описывает грехи и
добродетели, длинные и короткие носы, но не описывает ничего из
тех живых, колышущихся и переплетенных глубин, которые
составляют существо. Так как невозможно было дать какойлибо
комментарий по поводу этой фотографии, я вдруг непроизвольно
сделал некий жест, абсурдный жест, как если бы я перетасовывал
колоду карт! "Но это точно его манера! Когда он говорит, то
всегда делает так!". Так оно и есть: оказываешься в человеке,
находящимся за шесть тысяч миль от тебя, не только в его
голове, но и в его теле, перенимая его манеры и физиологические
рефлексы. Точно знаешь, вплоть до вибраций (не всегда
приятных). И все здесь. Ты в булыжнике, в луже, в шестой
египетской династии или в распускающемся цветке на краю тропы
-- это более приятно. В присутствии Матери раскрывался весь
мир, будущее, прошлое, осязаемая эволюция, чудесная
Возможность; обыденное настоящее внезапно озарялось глубинным
смыслом, как если бы вернулись все мировые династии и
тысячелетняя История, чтобы напомнить о себе в тривиальном
жесте и наделить его смыслом для будущего земли. Было так, как
если бы в сознании распахивались двери, как если бы ее слова
несли переживание, передавали его: с ней мы видели, мы
прикасались, мир становился реальным целым, открытой книгой. И
это было так. Растворялись маленькие индивидуальности, и мы
оказывались сразу же повсюду, начинали чувствовать во всем,
воспринимать во всем, жить во всем, что живет "где-то там" и
прямо здесь и повсюду. Это было просто, все становилось ОДНИМ.
Вы можете понять или знать что-то только потому, что оно неким
образом в вас или вы в нем. Оставались отдельные одухотворенные
"мешки из кожи", но просто для того, чтобы все не смешалось
вместе как каша, это некий эволюционный трюк, чтобы вылепить
индивидов, но за сценой, или внутри, свободно струилось великое
Сознание, текло без барьеров, без законов -- и раз уж вы
схватывали тот Закон, тогда... Тогда все становилось возможным,
тогда вы уже оказывались в следующей эволюции, вы входили в
новый вид с его великим Сознанием, полным и ЕДИНЫМ как солнце:
Если бы мы были распростерты повсюду, если бы все вибрации,
приходящие к нам или выходящие из нас, выражали бы нужду
слиться со всем, расшириться, вырасти, разрушить наши
собственные границы, оставить позади свои пределы и в конечном
итоге отождествиться со всем, то нам нечего было бы терять,
потому что мы имели бы все. Только мы не знаем этого. И
поскольку мы не знаем этого, то не можем сделать это. Вместо
этого мы начинаем накапливать, накапливать, накапливать -- но
это невозможно, мы не можем накапливать: мы должны
отождествиться. Поэтому то малое, что мы имеем, мы стремимся
вернуть назад: мы выдаем хорошую мысль и ожидаем ее признания;
мы выказываем нежные чувства и ждем того же самого... потому
что у нас нет способности всегда иметь благие мысли, у нас нет
способности питать хорошие чувства ко всему и любить все. Мы
ощущаем себя такими, какими мы и являемся, ограниченными и
отрезанными от остального, так что мы боимся потерять все, мы
боимся потерять то, что имеем, потому что думаем, что ослабеем.
Тогда как если вы способны отождествиться со всем, тогда вам
больше не нужно брать. Чем больше вы расширяетесь, тем больше
имеете. Чем больше вы отождествляетесь, тем больше вы
становитесь. И вместо того, чтобы брать, вы даете. И чем больше
вы даете, тем больше растете...
Она учила их настоящему Единству с миром -- не тому,
которое все сокрушает и низводит на "благо масс"; а тому
Единству, которое охватывает все и входит во все и относится
должным образом к безграничной сложности составляющих
элементов, потому что оно находится во всем, что движется,
чувствует, живет и, будучи во всем, оно знает настоящую
потребность каждой вещи и правильное движение в каждый момент.
Она заставляла их прикоснуться к Спонтанности великого Точного
Сознания: ни планов, ни предвидений, которые всегда
проваливаются, а единство с великим Течением, заставляющее вас
делать в каждое мгновение необходимый жест. И весь Ашрам так и
развивался, незапланированно, экспромтом, в некотором
спонтанном росте. Казалось, что работал другой закон. Прямой
ключ, который не нуждается ни в какой усложняющей науке, чтобы
выразить себя.
Если бы те дети оставались верными своему стремлению
достаточно долгое время, то, возможно, сегодня там было бы
довольно необычный уголок мира, подобие модели следующего
способа бытия на земле -- но потерпел бы это остальной мир?...
Единство работает обоими путями. "Остальной мир" был также там,
в клетках тех детей. Требовалось нечто более радикальное, чем
несколько расширенное сознание; было совершенно необходимо идти
вниз до самых клеток мира, чтобы изменить вещи в корне. "Прямой
ключ" должен быть найден там.
Вопрос позиции
И те дети задавали вопросы, тысячу разношерстных вопросов
и всегда пофранцузски. Мать хотела, чтобы каждый говорил
по-французски, и сама отвечала только по-французски. Там были
дети со всего мира, вперемежку с юными индийцами -поистине, там
была мировая лаборатория. Это были "занятия по средам"
["Wednsday гмбууеу"], это время "Вопросов и Ответов", и так
было в течение восьми лет, вплоть до 1958 г. Подобно
кристальной воде из горного источника и на самом простом языке,
языке детей, она привносила вниз струящееся оккультное знание,
которое обычно доверялось только посвященным. Эти простые
занятия являли собой наиболее грандиозную "деоккультизацию",
происходившую когда-либо в истории. Она не хотела ничего
"оккультного", она хотела, чтобы были поведаны все тайны, она
хотела, чтобы все это было прямо здесь, естественным образом,
без какой-либо суеты. И она хотела, чтобы они проживали то, что
было сказано. Это была живая Веда. Нет ничего проще, чем
Истина. Это было прозрачно, как воздух, мы дышали этим каждое
мгновение, это простое и непринужденное Чудо. Как странно, что
нам требовалось так много каких-то особых демонстраций, чтобы
начать понимать это. "Но тогда зачем же нужен разум?",
спрашивали наиболее рациональные. "Зачем нам ходить в школу?
Зачем ты так стараешься, заставляя нас учиться, если разум
должен быть превзойден?". И, совершенно верно, когда мы
начинаем выбираться из ментальной каши, как говорила Мать,
когда вещи начинают обретать смысл свыше и везде вокруг, тогда
мы начинаем жить в вечно-возобновляющемся чуде, вплоть до
малейших деталей: мы обретаем знание, которого не имели,
обстоятельства выстраиваются с изумительной точностью,
уничтожая расстояния, как если бы кто-то или что-то заботилось
-- действительно заботилось == о том, чтобы позволить нам знать
все, что нужно, даже в самых неожиданных деталях, и не только
как ментальное осознание, а ощутимо, в жизни, через живые
примеры и "тривиальные" маленькие сцены, иллюстрирующие весь
"кусок мира" с улыбкой... слегка юмористически. Как если бы,
через эту ментальную прозрачность, вся жизнь приходила бы к
нам, чтобы показать нам ответ. Все отвечает. Это особенное
содействие между нами самими и тысячью и одной вещью, которые
мы встречаем повседневно, как если бы все жило одной жизнью,
каждая вещь достаточно хорошо знала бы другую и посылала бы ей
маленькие сигналы: "Ты видишь, вот это как; самым естественным
образом, безо всякой суеты. ОДНА жизнь. Шри Ауробиндо, когда
его спросили, как он мог писать одновременно пять, шесть книг,
ответил: [я мог бы писать] семь выпусков Арьи каждый месяц в
течение 70 лет, и все же знание, приходящее свыше, вряд ли бы
истощилось. И так оно и есть. Мы купаемся в бесконечном
богатстве знания, которое не знает "мелочей": все имеет
значение, крайне, абсолютно. Все взаимосвязано. И во всем этом
нет мыслительного процесса, пока нам не нужно произнести речь
или написать книгу, например. Тысяча невидимых, синхронных
нитей, ускользающих от разума с его пошаговой, ослино-подобной
поступью, схватывается точным сверхмышлением, которое
выстраивает всю правильную картину в мановение ока и ведет нас
прямо к нужной точке через непролазный девственный лес с
миллионами переплетенных ветвей. И в этой картине все выстроено
в должном порядке, с мощной и самоочевидной связностью,
недоступной разуму. Поистине, нет ничего, что может сделать
разум и что не может быть сделано лучше в недвижимости разума и
в покое, свободном от мыслей. Но зачем тогда продолжать все
делать в старой ментальной канве, если на новой эволюционной
стадии, столь более светлой, это будет превзойдено?
