холодными великанами.
Дома стояли впритык, словно гордясь своей сплоченностью, нависали над
брусчаткой, над вымощенными каменными плитами тротуарами, после дождя была
мокрая, отполированный гранит брусчатки блестел, и казалось, что среди
застывшей средневековой немоты ползет такая же безмолвная, медлительная и
неумирающая змея.
И ни одного деревца в этом каменном мешке.
- Ну и ну... - повертел я головой.
Крушельницкий сразу понял меня.
- Это тебе не каштановый Киев. Средневековье!
Машина ехала медленно, минуя еще более узкие боковые переулки.
Оставили позади столовую или чайную, возле которой что-то доказывали
друг другу не совсем трезвые мужчины, дальше улица несколько расширилась,
появились деревья. Однако дома все же стояли впритык, и я подумал, сколько
народу живет в них, - вот проклятая Мария, не могла поселиться на
маленькой уютной улице...
Нумерация на домах приближалась к сотне, слева появились здания явно
служебного назначения.
- Мединститут, - пояснил Крушельницкий. - Дальше - Лычаковское
кладбище.
На Лычаковском кладбище мне когда-то довелось побывать: видел
впечатляющий памятник Ивану Франко, блуждал по бесконечным аллеям, где
всегда многолюдно.
Улыбнулся, когда Крушельницкий вспомнил заметку в городской газете,
которая вполне серьезно утверждала, что Лычаковское кладбище - излюбленное
место отдыха львовян.
- Действительно, - заметил Крушельницкий, - я вижу в этом какой-то
смысл, хотя над газетой долго смеялись.
Наконец Пекарская кончилась, шофер сделал левый поворот, мы выскочили
на улицу Ленина и помчались вниз к центру, где в гостинице "Львов" мне
забронировали номер.
Утром Крушельницкий познакомил меня с двумя участковыми, которые
должны были помогать мне в расследовании. Один - высокий, горбоносый
брюнет, похожий на грузина, однако с типично украинской фамилией
Непейвода, другой - низенький, светловолосый, веснушчатый, склонный к
полноте - Горлов. Обоим по тридцать, и оба немного встревожены: почему это
угрозыск заинтересовался именно их участками?
Я объяснил, какая работа ожидает нас, - старшие лейтенанты облегченно
вздохнули: в том, что какая-то Мария живет на подведомственном им участке,
не было никакого криминала, тем более что сама она стала жертвой опытного
преступника.
Фотографии Пашкевича, уже утром доставленные во Львов (я добрым
словом помянул оперативность Дробахи), инспектора положили в планшеты, мы
разделили сферы своей деятельности и поехали на Пекарскую.
Предстояла долгая и скучная работа в жэках с домовыми книгами. Что ж,
в основном наша работа копотная и нудная, представление, что она
складывается из сплошных захватывающих приключений, явно ошибочное.
Ежедневно приходится иметь дело с будничными фактами, учитывать, сверять,
сопоставлять разные данные, просеивать, как сквозь сито, сотни фамилий.
Вот и сегодня: листаю домовую книгу. Стоп. Первая Мария.
Дмитрук Мария Семеновна. 1951 года рождения. Живет вместе с матерью в
пятой квартире. Может быть знакомой Пашкевича? Вполне. Поставим рядом с
фамилией галочку - проверить.
Вторая Мария. Хомишина Мария Гнатовна. Из девятой квартиры. 1903 года
рождения. Галочку ставить незачем, вряд ли такая бабушка заинтересовала
Пашкевича и разговаривала с ним по междугородному телефону.
Коциловская Мария Всеволодовна. 1941 года рождения. Из семнадцатой
квартиры. И снова надо поставить галочку.
В следующем доме Марий не было. Но через номер их набралось пять. И
все требовали проверки.
До обеда я уже твердо знал, что Мария - самое популярное имя во
Львове.
Да разве только во Львове? Этот нахал Пашкевич и тут подложил нам
свинью: не мог познакомиться с какой-нибудь Роксоланой или Соломией, сукин
сын! И нам, и ему, в конце концов, было бы лучше. Все равно ведь поймаем,
а чем меньше натешится прелестями свободной денежной жизни, тем легче
переходить в не совсем удобное помещение с его суровым режимом и
отсутствием бифштексов и цыплят табака. Я уж не говорю о компоте и
предобеденной рюмке.
Однако мои и Пашкевича убеждения были, очевидно, диаметрально
противоположны. Все же он думал - беспочвенно, конечно - выскользнуть из
наших рук и до остатка пошиковать на награбленные денежки.
Лишь вечером я закончил листать домовые книги закрепленных за мною
домов.
Набралось двадцать четыре Марии, и шестнадцать из них явно требовали
проверки. Позвонил в управление. Горлов ждал меня, я сел в трамвай и через
десять минут шел по коридору уголовного розыска. Не замешкался и
Непейвода, мы достали свои списки и начали составлять общий список,
отбирая прежде всего, если можно так сказать, самых перспективных Марий.
Прежде всего исключили всех, которым минуло пятьдесят, и
несовершеннолетних. Отдельно выписали замужних, тех, что жили с семьями,
эти требовали проверки, но в последнюю очередь: кто знает, может,
какой-нибудь и надоели семейные цепи, решила броситься в заманчивые
объятия Пашкевича.
Список возглавляли Марии-одиночки в возрасте от двадцати до сорока
лет, жившие в отдельных квартирах или комнатах.
Завтра у нас снова предстояла тягомотная и копотная работа: должны
сами установить алиби Марий. Те, кто в январе не выезжал из Львова, нас не
интересовали: должны найти Марию, которая побывала в начале года в Кривом
Роге.
Кстати, открывали список - Мария Пугачева и Мария Труфинова, -
инспекторам уже было известно, что первая работает официанткой в ресторане
"Интурист", вторая - в гастрономе у Галицкого рынка.
Два дня мы висели на телефонах, бегали по учреждениям, вели разговоры
в отделах кадров, говорили в жэках, с дворниками, соседями Марий, и наш
список, состоявший сначала из пятидесяти семи фамилий, худел и худел, пока
наконец в нем не осталось только четыре фамилии.
Труфинова Мария Васильевна. 1952 года рождения, продавщица
гастронома. Живет в отдельной однокомнатной квартире. Не замужем. В январе
ездила в отпуск. Сотрудникам говорила, что гостила у подруги где-то в
Винницкой области.
Сатаневич Мария Сидоровна. 1947 года рождения, работница кулинарного
цеха ресторана. Живет в отдельной двухкомнатной квартире с семилетним
сыном. Разведена. Сына отвезла к матери в село под Львовом, сама была в
отъезде, где именно - установить не удалось.
Товкач Мария Константиновна. 1950 года рождения. Технолог
кондитерской фабрики. Занимает комнату в коммунальной квартире. С мужем
разошлась в позапрошлом году. В январе ездила в Немировский дом отдыха на
двенадцать дней, где находилась еще две недели - неизвестно.
Луговая Мария Петровна. 1943 года рождения. Работница отдела
снабжения автобусного завода.Занимает вместе с матерью отдельную
двухкомнатную квартиру. Не замужем. В январе ездила в командировку в
Днепропетровск.
Мария Труфинова жила в трехэтажном доме на углу Пекарской и Чкалова.
По длинному коридору мы с Горловым вышли в маленький, со всех сторон
замкнутый двор. Отсюда по высокой каменной лестнице поднялись еще в одно
парадное. Позвонили в квартиру на третьем этаже. Знали, что Труфинова,
хотя сегодня и суббота, все же работает во вторую смену, и решили
побеспокоить ее первой.
У входа в парадное остался Непейвода - подстраховывать нас, если
Пашкевич находится именно тут и ему как-нибудь удастся вырваться из
квартиры.
Нам открыла довольно симпатичная блондинка в коротком нейлоновом
халатике. Была по-утреннему растрепана; заволновалась и, переступая с ноги
на ногу, поправляла прическу.
А вдруг она нервничает потому, что в доме посторонний человек, а тут
- милиция! Ведь Горлов представился совершение официально: участковый
инспектор, и визит его связан с проверкой паспортного режима.
Лейтенант извинился и попросил разрешения зайти в квартиру: мол, если
Мария Васильевна не возражает, хотели бы несколько минут поговорить с ней
наедине.
Труфинова не возражала. Она пропустила нас в переднюю, как-то
тревожно оглянувшись на дверь, ведущую в комнату, и эта тревога не
понравилась мне; я решительно прошел вперед по коридору и открыл дверь.
Может, это выглядело не очень тактично, но Мария Васильевна сама
пригласила нас в квартиру, а такта, если тут находился бандит и убийца,
придерживаться совсем не обязательно.
Однако в комнате, хорошей, большой, солнечной, с открытыми окнами, не
было никого.
Я подумал, что вряд ли Пашкевич прыгал бы с третьего этажа, но все же
подошел к окну и выглянул на улицу. Окна выходили не на Пекарскую, а на
Чкалова, улица пуста, две женщины о чем-то болтают на противоположной
стороне тротуара. Все спокойно.
Я отошел от окна и спросил у Труфиновой:
- У вас никто не гостит?
- Нет. - Она успокоилась и смотрела открыто. - Вы кого-то ищете? У
меня никого нет,
- Никого мы не ищем, - успокоил ее Горлов. - Товарищ из городской
милиции, нам поручено разъяснить людям правила паспортного режима.
- Садитесь, - показала она на стулья у стола, покрытого несколько
старомодной плющевой скатертью. Сама села с другой стороны стола и
прикрыла колени краем скатерти.
Горлов рассказывал Труфиновой что-то о паспортных правилах, а я
внимательно осмотрел комнату и не заметил ни одного признака пребывания
тут мужчины. Воспользовавшись паузой в разговоре, вставил:
- Хорошо у вас в квартире, уютно. Одна живете?
- Одна! - с вызовом подняла она на меня глаза: мол, какое тебе дело.
- Чудесно загорели, - перевел я разговор на другую тему. - Крымский
загар?
- Брюховичский, - улыбнулась она. - Я работаю через день, так езжу на
Брюховичское озеро.
То, что Брюховичи - пригородный поселок, я уже знал. Сделал еще одну
попытку получить от Труфиновой нужную информацию.
- В отпуске уже были?
- В январе.
- Ездили куда-нибудь?
- К подруге в Винницкую область. Большое село под Козатином, но
скучно. После рождества купили путевки - и в Яремчу. Никогда не были в
Яремче?
Я покачал головой, слышал, что зимой, особенно если много снега, там
чудесно, собирались когда-нибудь с Мариной поехать, однако, как всегда,
что-нибудь мешало.
- Мы с Надией на лыжах научились ходить. - Труфинова улыбнулась:
видно, воспоминания и правда были приятными.
- В пансионате жили?
- Там такие красивые домики. Деревянные, в комнатах смолистый запах.
Мы с Горловым переглянулись: в искренности Труфиновой трудно было
сомневаться, и нам, наверное, пора закругляться. Тем более что сегодня
вечером или, самое позднее, завтра утром сможем получить сообщение из
Яремчи - действительно ли Мария Васильевна находилась там во второй
половине января, именно тогда, когда Пашкевич познакомился со своей
"львовяночкой".
Я встал.
- Если можно, стакан воды, - попросил Труфинову.
Она взяла из серванта стакан - дешевую подделку под хрусталь - и
направилась в кухню.
Я пошел за Марией Васильевной: пить, собственно, совсем не хотелось,
с отвращением думал о тепловатой хлорированной воде из-под крана. Но ведь
должен осмотреть всю квартиру.
Пока Труфинова спускала воду, чтобы стала холоднее, я успел заглянуть
в ванную. Мне хватило буквально секунды - все же глаз у меня
тренированный, - чтобы установить: мужчиной тут и не пахнет. Нет второй
зубной щетки, бритвы, помазка или тюбика с кремом для бритья.
Я совсем успокоился и поспешил в кухню, где уже с удовольствием
