поплелся в палатку и приготовил крайне безвкусную клейкую массу. Я утешал
себя тем, что такую гадость только в одиночестве и есть - достаточно одной
шутки и меня стошнит.
На деревянной клетке для животных, которую я приспособил в качестве
стола, лежала тонкая стопка листов с рабочими записями. Проталкивать
внутрь себя отраву легче, занимаясь интересным делом. Поэтому за едой я
успел просмотреть все записи. Они делались отрывочно, кое-где листы были
запачканы кровью куставров и еще какой-то липкой пахучей жидкостью. Однако
за время работы с Оливером и Вебером мне приходилось разбирать и не такие
каракули.
Конечно, записи не могли дать полной картины происходящего, но
кое-что проясняли. Например, разноцветные пятна, придававшие созданиям
столь несуразный вид, четко соответствовали сортам мяса, располагавшимся
под ними. Неужели каждое пятно некогда являлось самостоятельным
организмом?
Орган яйцекладки описывался подробно, но свидетельств в пользу его
необходимости, судя по всему, не существовало. Так же, как не имелось
свидетельств и в пользу закономерности такого биологического процесса, как
лактация. Молодняка нет - кому в таком случае предназначается молоко?
Писанину Оливера я разбирал дольше обычного, но все же получил
представление о пяти видах фруктов и трех видах овощей. После обеда я
прилег на кровать, переваривая и прочитанное, и съеденное.
Итак, наши существа представляют собой сельскохозяйственную фирму,
дающую чистую прибыль, без каких-либо расходов. Да и о каких расходах
может идти речь? Ходячее мясо, косяки рыбы, птицефабрика, молочное
хозяйство, сад, огород - все это скомпоновано в теле одного животного -
полнокровная ферма!
Я еще раз торопливо перелистал записи, остановившись на моменте,
наиболее меня заинтересовавшем: съедобные части составляют основную массу
тела куставров, а отходы мизерны. Да о таком животном специалисту по
сельскому хозяйству приходится только мечтать!
Лишь одна мысль волновала меня. А что, если продукты из куставров
окажутся несъедобными для человека? И еще. Возможно, куставры
приспособились к окружающим условиям настолько сильно, что покинув родную
планету могут погибнуть.
Тут же, словно дурной сон, предстало перед глазами видение - куставр
подходит к нам и падает замертво. Неожиданно яркая и реальная картина
вызвала головную боль, беспокойство. Вопросы начали всплывать сами собой:
приживется ли на другой планете трава? Смогут ли куставры приспособиться к
новым условиям? С какой скоростью они воспроизводят себе подобных? Можно
ли ускорить этот процесс?
Я поднялся и вышел на свежий воздух. Легкий ветерок стих. Солнце уже
клонилось к закату, тишина стояла неправдоподобная. Я задрал голову.
Быстро темнело, звезды проявлялись на небе, как на фотографической бумаге.
Они сверкали непривычно ярко и было их так много, что они поражали
воображение, будили странные мысли. Взошла луна, но звезды продолжали
светить с той же яркостью. С большим трудом я оторвался от непривычного
зрелища и неторопливо отправился к товарищам.
- Все идет к тому, что мы задержимся, - спокойно произнес я, - а
потому завтра начинаем разгрузку корабля.
Никто не произнес ни слова, но тишина говорила сама за себя - все
удовлетворены тем, что вот, наконец, повезло и нам. Представляю, как
вытянутся лица у конкурентов, когда мы вернемся домой с таким уловом.
Полный триумф, всеобщая известность, безбедное существование!
Нарушил наше ликующее молчание Оливер:
- Некоторые лабораторные животные не в лучшей форме. Сегодня я
внимательно наблюдал за ними, морские свинки и крысы выглядят больными, -
и он посмотрел на меня так, будто это я заразил их. Пришлось возмутиться:
- Нечего смотреть на меня обиженными глазами. Я не смотритель, и
ухаживаю за ними лишь во время полета.
Кемпер попытался прервать спор:
- Прежде чем говорить о корме, новом корме, его нужно иметь. Завтра
надо добыть еще одного куставра.
- Бьюсь об заклад, что... - начал Вебер, но Кемпер молча отмахнулся
от его предложения, даже не дослушав.
И оказался прав, так как сразу после завтрака в лагере объявился
очередной куставр и, как по команде, упал замертво. Ребята набросились на
него, а Парсонс и я занялись выгрузкой съестных припасов и оборудования.
Работы хватило на целый день; мы выгрузили большую часть приборов, даже
холодильник для хранения мяса куставра и все продукты, за исключением
аварийных пайков. Оборудования оказалось так много, что пришлось ставить
дополнительные палатки. К вечеру мы валились с ног от усталости.
Утром все, как заведенные, принялись за работу. Кемпер продолжал
экспериментировать с бактериями, Вебер не отходил от туши куставра, Оливер
выкопал несколько пучков травы и возился с ней. Парсонс отправился на
полевые работы. Он что-то бубнил себе под нос и готов был рвать и метать;
его бесила любая мелочь. Изучение экологии планеты, пусть даже самой
простой - трудная многогранная работа, требующая выполнения огромного
объема исследований. Но на этой планете делать ему было нечего: борьба за
существование отсутствовала, а единственные живые существа, куставры,
мирно прохаживались, пощипывая травку.
Я попытался составить черновик своего будущего отчета. То, что мне
придется многократно его переписывать, не вызывало сомнений. Я принялся за
работу с явным волнением; мне не терпелось слепить из отдельных фрагментов
нечто цельное. Задача была трудна, но я не сомневался, что справлюсь с
ней.
Утром одна из клеток оказалась пуста. Это панкины каким-то образом
прогрызли решетку и выбрались наружу, на свежий воздух. Их бегство
почему-то сильно подействовало на Вебера.
- Они вернутся, - спокойно сказал Кемпер. - Имея их аппетит, нельзя
не вернуться в лагерь. - Как выяснилось позже, он оказался прав, ведь он
отлично знал, что представляют из себя эти обжоры. Их кулинарные запросы
невозможно удовлетворить; едят они буквально все, а главное - в чудовищных
количествах. У панкинов необычайный метаболизм, что и делает их
незаменимыми лабораторными животными.
Часть наших животных мы посадили на диету из мяса куставров. И они
буквально расцвели, все как один потолстели и внешне выглядели очень
жизнерадостно. Контрольные животные на их фоне казались больными и
измученными. Даже прихворнувшие крысы и морские свинки, переведенные на
диету, поправились и выглядели лучше, чем до болезни.
Когда мы собрались, Кемпер, возившийся возле клеток, сказал:
- Куставры для животных не только пища, но и лекарство. Я уже вижу
рекламу: "ДИЕТА ИЗ КУСТАВРОВ ГАРАНТИРУЕТ ВАМ ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ЗДОРОВЬЕ И
ДОЛГОЛЕТИЕ!"
Вебер заворчал на него. Он и так-то не понимал юмора, а в данный
момент был еще и обеспокоен. Его можно было понять. Серьезный, если не
сказать большой ученый, он столкнулся с совершенно новыми, никому не
известными истинами, многие из которых опровергали, перечеркивали весь его
многолетний опыт. Отсутствие мозга, нервной системы, способность умирать
по собственному желанию, симбиоз, бактерии... Он не мог согласиться со
всем этим сразу. Именно бактерии, как мне кажется, доконали его.
Но тревожился не только Вебер, то же происходило и с Кемпером,
поведавшим нам о своих сомнениях перед сном. Он выбрал темой дня разговора
самое безумное открытие, взволновавшее нас:
- Я могу объяснить экологическую ситуацию, сложившуюся на планете. Но
для этого-нужно изменить наше изначальное отношение к симбиозу, как к
длительному процессу. Ведь мы считаем, что куставры возникли в результате
грандиозного всепланетного симбиоза. В принципе, поверить в данную
экологическую схему можно, если задать ей значительный по масштабам
Вселенной временной интервал. Однако у меня возникла другая теория - и
мозг, и нервную систему куставрам заменяют бактерии. - Он сделал паузу и
продолжал: - Но готовы ли мы осознать, поверить в нее и воспринять? Ведь
для этого необходимого сказать себе: эта планета - мир бактерий, а не
куставров. Если так, то напрашивается еще один вывод: бактерии, для того,
чтобы являть собой разум, образуют единую систему, единый гигантский мозг.
Если моя теория близка к истине, значит смерть куставра таковою не
является. А упавшее замертво существо - не более, как отстриженный ноготь
или вырванный волосок. Могу поздравить Фуллертона - бессмертие найдено,
хотя оно приняло столь невероятную форму, что его и бессмертием-то назвать
нельзя.
Кемпер остановился, его лицо исказила гримаса боли.
- А вот что меня и в самом деле беспокоит, так это отсутствие
защитных механизмов. Даже если принять на веру, что куставры всего лишь
фасад, видимая часть мира бактерий, все равно должен существовать защитный
механизм. Как обязательная мера предосторожности... Ведь до сих пор все
известные нам существа так или иначе обладали способностью защищать самих
себя или избегать потенциальных врагов. Одно из двух - существо либо
убегает, либо сражается, но оно в любом случае защищает себя, свою жизнь.
Несомненно, Кемпер был прав. Куставры не только не имели защитного
механизма, более того, они сами избавляли нас от неприятной обязанности
убивать.
- Возможно, мы ошибаемся, - продолжал Кемпер, - и жизнь не так
значима, как нам всегда казалось. Возможно, за нее не следует цепляться,
бороться из последних сил. Возможно, не стоит бросаться на врага и
перегрызать ему глотку только для того, чтобы сохранить в
неприкосновенности собственную шкуру. Возможно, куставр, упавший замертво,
куда ближе к истине, чем мы с вами. Возможно...
Все эти "возможно" и "может быть..." начинались сразу после ужина и
продолжались до поздней ночи. Круг мыслей постоянно замыкался на одних и
тех же выводах. Мне кажется, Кемпер не просто говорил, он пытался спорить
сам с собой, стараясь в процессе разговора найти иной подход к решению
проблемы.
Когда лампа была погашена и все улеглись спать, я долго еще лежал без
сна, додумывая теорию Кемпера, пытаясь самостоятельно найти выход из
лабиринта фактов. Меня поражало, что все куставры, посетившие нас,
находились в расцвете сил. Может быть, смерть является привилегией молодых
и здоровых? Или все куставры молоды и здоровы? Имеется ли объективная
причина считать их бессмертными существами? Я задавал себе множество
вопросов, но найти ответов не мог.
Работа продолжалась. Вебер произвел несколько вскрытий лабораторных
животных, получавших в пищу мясо куставров, и досконально исследовал их.
Оснований считать, что пища воздействует на организм животных
отрицательно, не было. В крови животных обнаружилось некоторое количество
бактерий, но патологических изменений или появления антител они не
вызывали. Кемпер постоянно занимался их исследованием. Оливер начал новую
серию экспериментов с травой, на этот раз по развернутой схеме. Парсонс
отдыхал - он окончательно сдался.
Панкины не возвращались, Парсонс и Фуллертон занялись их поисками, но
безуспешно.
Я продолжал, кирпичик к кирпичику, составлять отчет. Работа
продвигалась быстро, слишком быстро. Именно легкость и простота вызывали
смутные предчувствия и подозрения. Логика уверяла в обратном - разве может
что-либо случиться на этой планете?
И тем не менее случилось.
За ужином до нас донесся отдаленный шум. Он возник где-то очень
далеко и нарастал медленно и ненавязчиво, так что мы не сразу обратили на
него внимание. Звук этот напоминал шум ветра, шевелящего листву молодого
